Артур Конан Дойл - Одинокая велосипедистка
Вечером Шерлок Холмс с большим вниманием выслушал мой пространный доклад, но отнюдь не похвалил меня, на что я, признаться, весьма рассчитывал. Наоборот, его суровое лицо стало еще более суровым, когда он комментировал то, что я сделал, и то, что я должен был сделать.
— Во-первых, мой дорогой Уотсон, вы неудачно выбрали пункт наблюдения. Вы должны были спрятаться за изгородью — тогда вы смогли бы увидеть с близкого расстояния интересующее нас лицо. Вы же были от него в нескольких стах ярдов и поэтому можете сообщить мне даже меньше, чем мисс Смит. Она полагает, что велосипедист незнаком ей; я же, напротив, убежден, что она знает его. Иначе зачем бы он старался держаться от нее подальше? Вы говорите, что он низко пригнулся над рулем. Тоже затем, чтобы скрыть лицо! Словом, вы здорово прошляпили. Этот велосипедист скрылся в доме, и вы хотели выяснить, кто он. Для этого вы отправились к лондонскому агенту по недвижимому имуществу!
— А что мне было делать? — спросил я, начиная горячиться.
— Что? Отправиться в ближайший кабачок! Центр всех местных сплетен. Там бы вам сообщили имя любого обитателя дома — от хозяина до судомойки. Уильямсон! Это ровно ничего не говорит мне. Если он пожилой человек, то он не может быть велосипедистом, который сумел успешно скрыться от погони этой молодой, сильной спортсменки. Что нам дала ваша поездка? Ничего, кроме того, что наша посетительница сказала нам правду. А я и не сомневался в этом. Как не сомневался в том, что между велосипедистом и Чарлингтон-холлом есть связь. Это поместье арендовано неким Уильямсоном. Что из этого следует? Решительно ничего. Ну, ну, не расстраивайтесь. До следующей субботы мы мало что можем сделать, а пока я сам наведу кое-какие справки.
Утром мы получили письмо от мисс Смит. Она коротко и точно описывала в нем все те события, которые я видел собственными глазами. В нем была очень важная приписка:
«Я уверена, что вы сохраните в тайне то, что я сейчас напишу: мой хозяин сделал мне предложение, и пребывание в его доме стало для меня затруднительным. Я убеждена, что он движим глубоким и достойным уважения чувством. Но я помолвлена с другим. Он принял мой отказ очень серьезно, но деликатно. И все таки, вы можете легко представить себе, обстановка в доме стала несколько напряженной».
— Кажется, наша очаровательная клиентка попала в переделку, — сказал Холмс, прочтя письмо. — В этом деле больше интересных особенностей и возможных осложнений, чем я думал сначала. Пожалуй, не мешает мне провести один день на лоне природы. Поеду-ка я сегодня во второй половине дня и проверю на месте несколько имеющихся у меня теорий.
День Холмса на лоне природы кончился неожиданно: он вернулся поздно вечером с рассеченной губой и кровоподтеком на лбу, не говоря уже о том, что весь его вид был таков, что, право, Скотленд-Ярд мог бы вполне заинтересоваться им самим. Приключения, пережитые им за день, видимо, доставили ему огромное удовольствие, и он хохотал от души, рассказывая о них.
— Я веду сидячий образ жизни, и немножко размяться на свежем воздухе очень полезно, — сказал он. — Вам известно, что я неплохо владею старинным английским видом спорта — боксом. Это мне очень пригодилось. Иначе все могло бы кончиться очень плохо.
Я стал просить его рассказать, что произошло.
— Я нашел тот кабачок — помните, я советовал вам начать с него — и обиняками задал хозяину несколько вопросов. Болтливый хозяин рассказал мне все, что меня интересовало. Оказалось, что Уильямсон, седобородый обитатель Чарлингтон-холла, живет совершенно один, не считая, конечно, прислуги. Есть слух, что он был священником. Однако два случая, происшедших за время его короткого пребывания в этой усадьбе, показались мне странными для священника, и я навел справки в церковном управлении. Мне ответили, что действительно, священник такой есть, но репутация у него самая дурная. Хозяин еще рассказал мне, что к этому Уильямсону на субботу и воскресенье съезжается веселая компания, особенно выделяется один джентльмен с рыжими усиками по имени Вудли — он в Чарлингтон-холле завсегдатай. Только он это произнес, дверь отворилась, и вошел мистер Вудли собственной персоной — он пил пиво в соседней комнате и слышал весь наш разговор. Он тут же набросился на меня. Кто я такой? Что мне надо? Какого черта я им интересуюсь? И давай сыпать самыми отборными ругательствами. Закончил он этот поток коротким, но сильным ударом. Я увернулся, но не совсем удачно. Зато следующие несколько минут были восхитительны Вудли замахнулся второй раз, но его предупредил мой удар прямой левой. Что касается меня, результат у вас перед глазами. Зато мистера Вудли пришлось свезти домой в телеге. Так закончилась моя прогулка; я должен признаться, что если не считать огромного удовольствия, полученного мной лично, польза от моего пребывания на границе с графством Суррей почти такая же, как от вашей поездки!
В четверг пришло еще одно письмо от нашей клиентки.
«Вас не удивит, конечно, м-р Холмс, — писала она, — что я оставляю дом м-ра Каррутерса. Даже большое жалованье не может возместить создавшееся неприятное положение. Коляска и лошадь наконец доставлены, и если раньше безлюдная дорога и была опасной, то теперь этой опасности нет. Я вынуждена оставить дом м-ра Каррутерса не только потому, что чувствую себя с ним неловко, но и потому, что тот отвратительный человек, о котором я вам говорила, мистер Вудли, появился опять. У него всегда была отталкивающая внешность, но теперь он просто страшен. С ним, вероятно, произошел несчастный случай: все лицо у него распухло. Я видела его в окно, но, к счастью, не встретилась с ним. Он долго говорил о чем-то с м-ром Каррутерсом, которого сильно взволновал этот разговор. Очевидно, Вудли живет поблизости, потому что он не ночевал в доме, а утром я его увидела опять — он пробирался через кусты. Если бы по саду бродил дикий зверь, то я, право, была бы меньше испугана. Трудно передать то омерзение и тот страх, которые этот человек во мне вызывает. Как может м-р Каррутерс выносить его хотя бы одну секунду? Впрочем, все мои треволнения кончатся в эту субботу».
— Будем надеяться, Уотсон, будем надеяться, — сказал Холмс мрачно. — Очевидно, сети очень сложной интриги плетутся вокруг этой молодой женщины, и наша задача — проследить за тем, чтобы никто не тронул ее в субботу. Я думаю, Уотсон, нам придется выкроить время и поехать с вами вместе в субботу, не то наше интересное, хотя и незаконченное расследование может оказаться историей с грустным концом.
Признаюсь, что до сих пор я не относился слишком серьезно к этому делу. Мне оно казалось странным, причудливым, но никак не опасным. Ничего не было удивительного, что незнакомец искал случая встретиться с хорошенькой девушкой. Как можно считать его опасным, если у него не хватало храбрости приблизиться к ней и он обратился в бегство, когда она сама попыталась сделать это! Негодяй Вудли был человек иного сорта, но после того единственного случая, о котором она нам рассказала, он оставил ее в покое, и когда он опять зашел к Каррутерсу, он даже не встретился с ней. Велосипедист был, без сомнения, один из воскресных гостей Чарлингтон-холла, о которых говорил хозяин кабачка; но кто он такой и чего добивался, оставалось неясным. Я понял, что за всеми этим непонятными событиями может скрываться трагедия, только когда увидел, как Холмс, настроенный очень серьезно и решительно, уходя, сунул в карман револьвер.
Дождь кончился, и утро было великолепное. Наши глаза, уставшие от светло-серых, темно-серых и желтовато-серых тонов Лондона, впивали краски поросшей вереском пустоши с островками цветущего дрока, ярко горевшего на солнце. Мы шли с Холмсом по широкой песчаной дороге, наслаждаясь утренней свежестью, веселым щебетаньем птиц и запахами весны. Дорога пошла в гору. С гребня Круксбери-хилл мы увидели старый, мрачный Чарлингтон-холл. Его трубы ощетинились среди старинных дубов, и все же деревья были моложе, чем дом, который они окружали. Дорога вилась красновато-желтой лентой между коричневой пустошью и распускающейся зеленью леса. Холмс указал вперед на черную точку, появившуюся вдали. Коляска! Она двигалась нам навстречу.
Холмс воскликнул с досадой:
— Я рассчитал время так, чтобы у нас было в запасе лишних полчаса! Но если это ее коляска, то, значит, она спешит к более раннему поезду, и я боюсь, Уотсон, что она проедет мимо Чарлингтона прежде, чем мы до него доберемся.
Дорога пошла вниз, и коляска скрылась из виду. Мы бросились вперед. Я начал задыхаться — вот что значит сидячий образ жизни! Холмс, напротив, был в прекрасной форме: его поддерживал неистощимый запас нервной энергии. Шаг его оставался все таким же быстрым и пружинистым. В сотне ярдов от меня он вдруг остановился, и я увидел, как он в отчаянии махнул рукой. В то же мгновение из-за поворота показалась пустая коляска, лошади несли во весь опор, и вожжи волочились по земле.
