Артур Конан Дойл - Случай в интернате
— Вы уверены, что среди других писем было и это? — Да, я его видел.
— Сколько писем вы написали в тот день, ваша светлость?
— Не то двадцать, не то тридцать. У меня обширная переписка. Но, по-моему, мы несколько отклонились от существа дела.
— Нет, почему же! — сказал Холмс. — Я сам посоветовал полиции направить поиски на юг Франции, — продолжал герцог. — Повторяю: я не думаю, чтобы герцогиня была способна толкнуть сына па такой чудовищный поступок, но он, при его упорстве, мог убежать к матери, тем более, если тут не обошлось без подстрекательства и содействия этого немца. А теперь, доктор Хакстейбл, разрешите откланяться.
Я чувствовал, сколько еще вопросов есть у Холмса, но герцог сразу положил конец разговору. Утонченный аристократизм этого вельможи не позволял ему входить в обсуждение семейных дел с посторонним человеком, и он, видимо, боялся, что каждый новый вопрос бросит безжалостный свет на старательно затемненные уголки его жизни.
Сразу после ухода герцога и мистера Уайлдера мой друг с обычным для него рвением принялся за работу.
Тщательный осмотр комнаты мальчика ничего не дал, кроме окончательной уверенности в том, что он мог убежать только через окно. В комнате учителя-немца среди его вещей тоже не нашлось новых улик. Плющ под окном не выдержал его тяжести, и, посветив фонариком на лужайку, мы увидели там глубокие отпечатки каблуков. Примятая трава — вот единственное, что свидетельствовало об этом необъяснимом ночном побеге.
Шерлок Холмс ушел, оставив меня одного, и вернулся только в двенадцатом часу ночи. Он достал где-то большую карту здешних мест, разложил ее у меня в комнате на кровати и поставил посередине лампу. Потом закурил и стал сосредоточенно разглядывать свое приобретение, время от времени показывая мне интересующие его пункты дымящимся янтарным мундштуком трубки.
— Это дело захватывает меня все больше и больше, Уотсон, — говорил мой друг. — Интересное дело, очень интересное… Но сейчас, когда я только приступаю к нему, мне хотелось бы обратить ваше внимание на некоторые географические детали, которые могут оказаться немаловажными в ходе расследования. Взгляните на эту карту. Вот этот заштрихованный квадрат — школа. Воткнем сюда булавку. Вот шоссе. Оно проходит мимо школы с востока на запад, и ответвлений от него нет на протяжении мили в ту и другую сторону. Если наши беглецы шли дорогой, другого пути для них быть не могло.
— Правильно.
— По счастливому стечению обстоятельств, мы можем проверить, что делалось на шоссе той ночью. Вот здесь, где сейчас моя трубка, с двенадцати до шести утра дежурил полисмен. Как видите, это первый перекресток в восточной части шоссе. Полисмен ни на ми-куту не отлучался со своего поста, и он утверждает, что непременно заметил бы взрослого мужчину с мальчиком, если бы они там прошли. Я говорил с ним сегодня вечером, и, по-моему, на его слова можно положиться. Значит, эта часть шоссе исключается. Теперь посмотрим, как обстоит дело в западной его части. Там есть гостиница «Рыжий бык», хозяйка которой лежит больная. Она посылала за врачом в Мэклтон, но тот был у другого больного и приехал к ней только рано утром. В ожидании его в гостинице не спали всю ночь и то и дело поглядывали на шоссе, не едет ли он. По словам этих людей, мимо гостиницы никто не проходил. Если поверить им, выходит, что и западная часть шоссе не оставляет у нас никаких сомнений. Следовательно, беглецы избрали какой-то другой путь. — А велосипед? — сказал я. — Да, велосипед. Сейчас мы им займемся. Итак, продолжаем наши рассуждения. Если беглецы не вышли на шоссе, следовательно, они отправились или к северу, или к югу от школы, это бесспорно. Давайте взвесим оба эти предположения. К югу от школы лежит обширное поле, разбитое на мелкие участки; каждый отделен от другого оградой из камня. Проехать тут на велосипеде невозможно. Следовательно, и это предположение надо отставить. Теперь обратим наши взоры к северу. Там мы видим рощу, называющуюся «Косой клин», а за ней, на десять миль вглубь, простирается болотистая равнина, все более холмистая к северу. Левее нее стоит Холдернесс-холл, до которого по шоссе десять миль, а напрямик всего шесть. Равнина эта унылая, безлюдная. По ней разбросано несколько маленьких скотоводческих ферм. Овцы, коровы да болотная птица — вот единственные обитатели этих мест. Дальше, как вы сами видите, проходит честерфилдское шоссе. Вдоль него стоят два-три коттеджа, церковь и гостиница. Позади — холмы, высокие, обрывистые. Я уверен, что наши поиски надо направить сюда, к северу. — Но велосипед! — — повторил я. — При чем тут велосипед! — нетерпеливо сказал Холмс. — Хорошие велосипедисты ездят не только по шоссейным дорогам. Равнина испещрена тропинками, кроме того, в ту ночь ярко светила луна… Стойте! Что это?
Тревожный стук в дверь — и сейчас же следом за ним в комнату к нам вошел доктор Хакстейбл. Он держал в руках голубое кепи с белой нашивкой на козырьке.
— Находка! — воскликнул он. — Слава богу! Наконец-то мы напали на след нашего мальчика! Это его кепи! — Где его нашли?
— В фургоне у цыган, которые стояли табором на .равнине. Они снялись с места во вторник. Сегодня полиция нагрянула к ним и произвела обыск в фургоне. Бот что было найдено.
— Как это к ним попало? Что они говорят? — Изворачиваются, лгут. Клянутся, будто нашли кепи на равнине, во вторник утром. Нет, эти негодяи знают, где мальчик! К счастью, их всех посадили под замок. Страх перед законом развяжет им языки. А может быть, не только страх, но и кошелек герцога.
— Ну что ж, хорошо, — сказал Холмс, когда доктор вышел из комнаты. — Во всяком случае, это подтверждает мою теорию, что только поиски на равнине и дадут какие-нибудь результаты. Полиция здесь ничего не сделала, если не считать ареста цыган. Посмотрите на карту, Уотсон. По равнине пробегает ручей. Между школой и Холдернесс-холлом он кое-где заболочен. Погода сейчас такая засушливая, что искать следы в других местах бесполезно, а среди болот, может быть, кое-что и осталось. Завтра я зайду за вами пораньше, и мы попытаемся пролить свет на эту таинственную историю.
На другой день, проснувшись в предрассветных сумерках, я увидел у своей кровати высокую, худую фигуру Холмса. Он был одет и, судя по всему, уже успел совершить прогулку.
— Я обследовал лужайку и сарай с велосипедами, — сказал мой друг, — потом погулял в Косом клине. Вставайте, Уотсон, в соседней комнате подано какао. И я попрошу вас поторопиться, потому что нам надо много сделать за сегодняшний день.
Лицо у моего друга раскраснелось, глаза блестели, как у человека, которому не терпится приняться за свою любимую работу. Это был другой Холмс — оживленный, энергичный, совсем не похожий на погруженного в себя бледного мечтателя с Бейкер-стрит. И, глядя на его подтянутую, брызжущую силой фигуру, я понял, что день нам предстоит хлопотливый.
Но начался он с самого горького разочарования. Полные надежд, мы отправились в путь по бурой торфяной равнине, которую пересекало множество тропинок, протоптанных овцами, и вскоре вышли к светлозеленой заболоченной луговине, лежащей между нами и Холдернесс-холлом. Если мальчик бежал домой, он не мог миновать ее, и тут должны были остаться его следы или следы учителя-немца. Но ничего такого мы не нашли. Мой друг шел вдоль кромки этой зеленой луговины и, нахмурив брови, внимательно приглядывался к каждому темному пятну на ее мшистой поверхности. Овечьих следов здесь было множество, а пройдя дальше еще несколько миль, мы увидели отпечатки коровьих копыт. И это было все.
— Осечка, — сказал Холмс, обводя сумрачным взглядом расстилавшуюся перед ним равнину. — Вон там еще болота, и между ними есть узкий проход. Смотрите! Смотрите! Что это?
Мы ступили на вьющуюся черной лентой тропинку. По самой ее середине, на сырой земле, четко виднелись отпечатки велосипедных колес. — Ура! — крикнул я. — Вот и велосипед! Но Холмс покачал головой, и выражение лица у него было не столько радостное, сколько удивленное и настороженное.
— Велосипед-то велосипед, да не тот, — сказал он. — Мне известны сорок два различных отпечатка велосипедных шин. Эти, как видите, фирмы «Данлоп», да еще с заплатой. У Хайдеггера были палмеровские, с продольными полосками. Это мне сказал учитель математики Эвелинг. Следовательно, проезжал тут не Хайдеггер, а кто-то другой. — Значит, мальчик?
— Ах, если бы мы могли доказать, что у него был велосипед! Но нас уверяют, что велосипеда у него не было. Эти следы, как вы сами можете убедиться, ведут от школы.
— Или по направлению к школе. — Нет, мой дорогой Уотсон. Отпечаток заднего колеса всегда глубже, потому что на него приходится большая тяжесть. Вот видите? В нескольких местах он совпал с менее ясным отпечатком переднего и уничтожил его. Нет, велосипедист несомненно ехал от школы. Может быть, он не имеет никакого отношения к нашим розыскам, но все же прежде, чем продолжать их, давайте пойдем обратно по этому следу.
