Жорж Сименон - У фламандцев
— Это идея… Но только никто не придет…
А Маргарита-то ждала поздравлений.
— А почему бы ему не прийти? — спросила она. — Ведь это был не Жозеф, и у него нет причин…
Через открытую дверь из кухни доносился шум закипающего чайника. Мадам Питере накрывала на стол к обеду. С порога лавки раздались голоса, и обе девушки вдруг стали прислушиваться.
— Входите, прошу вас… Правда, мне нечего вам сказать, но…
— Жозеф! — вскочила Маргарита.
В ее голосе чувствовалась не просто любовь, а страстное обожание.
Теперь голос доносился уже из кухни.
— Здравствуй, мать…
И другой голос, более официальный:
— Простите меня, мадам, но мне нужно кое-что проверить, и я воспользовался приездом вашего сына…
Наконец оба мужчины показались в дверях столовой.
Жозеф Питере едва заметно нахмурился и произнес с преувеличенной нежностью:
— Здравствуй, Маргарита!
Она взяла его руку в свои.
— Не слишком устал, Жозеф? Настроение хорошее?
Анна же, более спокойная; обратилась к спутнику брата, указывая ему на Мегрэ:
— Комиссар Мегрэ, которого вы должны знать…
— Инспектор Машер… — представился тот, протягивая руку. — Это правда, что вы…
Инспектор был круглолицым человеком, жизнерадостным на вид. Но невозможно было разговаривать таким образом, стоя между дверью и накрытым столом.
— Хоть я сюда и приехал, — буркнул Мегрэ, — действуйте так, словно меня здесь нет.
Кто-то коснулся его руки.
— Мой брат Жозеф… Комиссар Мегрэ…
И Жозеф протянул длинную костлявую холодную руку. Он был на полголовы выше Мегрэ, хотя рост комиссара достигал ста восьмидесяти сантиметров. Но при этом Жозеф был такой тонкий, что, несмотря на его двадцать пять лет, казалось, будто он все еще растет.
Нос со сжатыми ноздрями. Синева вокруг усталых глаз. Светлые, коротко подстриженные волосы. По-видимому, у него было плохое зрение: он беспрестанно моргал, отворачиваясь от лампы.
— Рад вас видеть, господин комиссар… Я немного смущен…
Жозеф не был элегантен. Он снял забрызганный грязью плащ, надетый поверх плохо сшитого серого костюма.
— Я встретил его возле моста, — сказал инспектор Машер, — и попросил подвезти меня сюда на мотоцикле.
Затем он повернулся к Анне. Теперь он обращался только к ней, как если бы она была настоящей хозяйкой дома. Не видно было ни мадам Питере, ни ее мужа, неподвижно сидевшего в своем плетеном кресле на кухне.
— Думаю, что у вас легко взобраться на крышу.
Присутствующие вопросительно посмотрели друг на друга.
— Можно через слуховое окно чердака, — заметила Анна. — Вы хотите?..
— Да, я хотел бы поглядеть, что там наверху…
Для Мегрэ представился случай осмотреть дом. Натертая лестница так блестела, что приходилось следить, как бы не поскользнуться.
На площадку второго этажа выходили двери трех спален. Жозеф и Маргарита остались внизу. Анна шла впереди, и комиссар заметил, что она слегка покачивала бедрами.
— Мне нужно будет с вами поговорить, — шепнул инспектор.
— Сейчас.
И они поднялись на третий этаж. С одной стороны была мансарда, переделанная в комнату, никем не занятую, с другой — обширный чердак с открытыми балками, где громоздились ящики и мешки с товарами.
Чтобы добраться до слухового окна, инспектору пришлось влезть на два ящика.
— У вас есть чем посветить?
— Есть электрический фонарик…
Мегрэ не полез на крышу, но посмотрел в слуховое окно. Порывами налетал шквальный ветер. Слышался рокот Мёзы, и смутно виднелись ее бурные волны.
Слева, у карниза, стоял цинковый бак емкостью не менее двух кубометров, к которому, не колеблясь, и направился полицейский. Бак, по-видимому, был предназначен для сбора дождевой воды.
Машер наклонился, потом, явно разочарованный, выпрямился, еще несколько минут походил по крыше и снова наклонился, чтобы что-то поднять.
Анна молча стояла в темноте позади Мегрэ. Показались ноги инспектора, потом туловище, наконец, голова.
— О тайнике я подумал сегодня днем, узнав, что на крыше собирают в бак дождевую воду… Но трупа там нет…
— А что это вы подобрали?
— Носовой платок… Женский носовой платок…
Он развернул его, посветил своим фонарем, напрасно стараясь обнаружить инициалы. Носовой платок, очень грязный, видимо, долгое время лежал здесь под дождем.
— К этому мы вернемся позднее, — вздохнул инспектор, направляясь к двери.
Когда они снова очутились в столовой, то увидели, что Жозеф Питере сидит на табурете возле рояля и читает объявление. Маргарита стояла возле него, и ее шляпа с широкими полями, пальто, украшенное мелкими воланами, еще больше подчеркивали ее воздушность.
Не зайдете ли вы ко мне сегодня вечером в гостиницу? — обратился Мегрэ к Жозефу.
— В какую?
— В гостиницу «Мёза»! — вмешалась Анна. — Вы нас уже покидаете, господин комиссар? А я хотела, чтобы вы с нами пообедали, но…
Мегрэ уже проходил через кухню. Мадам Питере с удивлением посмотрела на него.
— Вы уже уходите?
А у старика были совсем пустые глаза. Он курил пенковую трубку и ни о чем не думал. Он Даже не кивнул комиссару.
На улице дул ветер, шумели высокие волны на Мёзе, сталкивались пришвартованные рядом баржи.
— Вы думаете, Питерсы не виновны? — спросил инспектор Машер.
— Я еще ничего не знаю. Есть у вас табак?
— Только местный… Знаете, о вас много говорят в Нанси… И меня беспокоит, что… Потому, что эти Питерсы…
Мегрэ остановился перед баржами и окинул их взглядом. Благодаря половодью, прервавшему навигацию, Живе стал похож на большой порт.
— Нужно будет купить фуражку! — буркнул комиссар, которому все время приходилось придерживать свою шляпу.
— Что они вам, собственно, рассказывали? Конечно, уверяли в своей невиновности.
Из-за шума ветра приходилось говорить громко.
Живе в пятистах метрах отсюда казался скопищем огней. Дом фламандцев вырисовывался на облачном небе, на его окна ложились желтоватые отсветы от неярких фонарей.
— Откуда они родом?
— С севера Бельгии… Папаша Питере родился где-то близ Лимбурга, на голландской границе… Он на двадцать лет старше жены, и, значит, ему теперь где-то около восьмидесяти… Он всю жизнь занимался плетением корзин… Еще несколько лет назад он держал мастерскую с четырьмя рабочими позади дома… Но теперь он совсем впал в детство…
— Они богаты?
— Говорят… Дом принадлежит им… Они даже давали деньги взаймы бедным речникам, которые хотели завести свою баржу… Видите ли, комиссар, у этих людей совсем иная психология, не похожая на нашу…
У мадам Питере сотни тысяч франков, но это не мешает ей, как говорят, наливать рюмочки клиентам…
Зато сын скоро будет адвокатом… Старшую дочь выучили играть на рояле… Другая служит учительницей в большом монастыре в Намюре… А это лучше, чем быть учительницей в обычной школе… Это вроде лицея…
Машер указал на баржи:
— Половина людей на этих баржах — фламандцы…
Люди, которые не любят менять свои привычки… Другие ходят во французские бистро возле моста, пьют там вино и аперитивы… фламандцы же любят свою можжевеловую водку, говорят на своем языке и так далее…
Каждое судно закупает провизию на неделю, а то и больше. Я уже не говорю о контрабанде!.. Для этого их лавка стоит на хорошем месте.
Они мыслят совсем не так, как мы… Для фламандских речников это не бистро… Для них это лавка, хотя там им и наливают вино у стойки… Даже женщины, когда приходят за провизией, тоже выпивают рюмку…
Кажется, это и есть главный доход Питерсов.
— А Пьедбёфы?
— Это бедные люди… Отец — сторож на заводе. Дочь служила машинисткой в той же фирме… И сын там служит…
— Серьезный парень?
— Этого сказать нельзя… Он не слишком себя утруждает… Предпочитает играть на бильярде в кафе возле мэрии… Красивый парень, и он это знает…
— А дочь?
— Жермена?.. У нее были любовники… Знаете, комиссар, это одна из тех девушек, которых встречаешь по вечерам в темных уголках с мужчиной… Однако же ребенок точно от Жозефа Питерса… Я его видел… Он на него похож… Во всяком случае, нельзя отрицать тот факт, что третьего января, вскоре после восьми часов вечера, Жермена вошла в дом Питерсов и с тех пор ее никто больше не видел.
То, что говорил инспектор Машер, казалось вполне убедительным.
— Я все осмотрел… Даже сделал с помощью топографа детальную съемку местности… Я упустил только одно: не осмотрел крышу… Обычно не подозревают, что можно спрятать труп на крыше… Вот я и решил сегодня туда залезть… Но нашел только платок, ничего другого…
— А Мёза?
— Вот, вот! Сейчас я вам и об этом скажу… Вы ведь знаете, что почти всех утопленников находят у плотин…
Отсюда до Намюра их целых восемь. Но два дня спустя после преступления вода в реке так поднялась, что прорвало плотины. Так бывает каждую зиму… Выходит, труп Жермены Пьедбёф мог доплыть до Голландии, а то и попасть в море.
