Гилберт Адэр - Ход Роджера Мургатройда
Общество, приходится сказать, за прошедшую пару часов заметно разнервничалось. Селина Ффолкс несколько минут спустя после отъезда доктора отправилась прилечь – то есть, во всяком случае, к себе в спальню, и за исключением Читти, которому принадлежала идея призвать инспектора (так что было бы бессердечно воспрепятствовать ему увидеть прибытие того), вся прислуга – кухарка, две горничные, младшая горничная и шофер, он же садовник, он же мастер починок, – была отправлена назад на кухню, поскольку их единственный вклад в текущий кризис исчерпывался нервным щебетанием трех горничных, явно не обещавшим смолкнуть в ближайшее время.
Что до гостей Ффолксов, не зная, следует ли им разойтись по своим комнатам или ждать в гостиной, они все – то есть кроме Селины – предпочли остаться на месте.
Возможно, «предпочли» – слово тут неподходящее. Хотя никто – даже полковник – не взял на себя смелость высказать вслух такое требование, вся компания в целом безмолвно чувствовала, что, как ни унизительно сидеть в халатах, непричесанными, без макияжа, благоразумие требует оставаться на глазах друг у друга, пока не явится этот Трабшо – если он вообще явится. Естественно, все они безоговорочно доверяли остальным гостям и хозяевам, ведь они все были такими старыми, милыми, близкими друзьями! И тем не менее было почти слышно, как они думают, ну а что, если Эви все-таки права…
Время тянулось так невыносимо медленно, как, впрочем, оно тянется всегда, когда вам нужно, чтобы оно летело. Мэдж Ролф предложила роббер в бридж, чтобы скоротать кто знает сколько часов до возвращения ее мужа. Атак как Мэри Ффолкс давным-давно перестала играть в бридж со своим холерическим мужем, то Мэдж оказалась партнершей полковника против Эвадны Маунт и викария. Однако игра получилась пресной из-за обескураживающего отсутствия перепалок, которыми обычно они втайне наслаждались. Но ведь было бы и бестактно, и дурным вкусом насладиться такой вот стычкой под аккомпанемент ядовитого фырканья и поскрипываний корсета. И потому, когда бураноборцы наконец появились со старшим инспектором на буксире, они все четверо с дружным и неприкрытым облегчением побросали карты на стол.
Дюжий экс-полицейский Скотленд-Ярда вступил между Доном и Ролфом в просторную гостиную, где свет и тепло, резко сменившие сумрак узкой прихожей, заставили его заморгать.
Полковник сделал несколько шагов вперед, здороваясь с ним.
– А, Трабшо! Значит, они доставили вас сюда в целости и сохранности! Послушайте, старина, я искренне сожалею, что вынудил вас покинуть домашний очаг в праздничный день – да еще такой паршивый день, верно, э? Но мы в полном тупике… просто не знали, как…
Старший инспектор сжал руку полковника и так мощно ее встряхнул, что тот невольно вздрогнул. Затем он обозрел полдюжину гостей, сидящих перед камином – отблески огня придавали их неясно испуганным глазам подобие оживленности, – но его собственные проницательные глаза задерживались на каждом лице не долее пары секунд.
– Извинения излишни, – сказал он, рассеянно покручивая кустистую бровь. – Я прекрасно понимаю, что вам было необходимо обратиться за помощью безотлагательно. Случай, видимо, ужасный.
– Именно, именно. Но подойдите поближе, прямо к огню. Согрейте руки.
– Благодарю. Не премину, – ответил старший инспектор и прошагал к камину, избирательно кивая сидящим там женщинам. – Сударыни! – сказал он любезно, только-только не опустив подушечки пальцев в огонь. Затем, обернувшись к полковнику, добавил: – Однако полагаю, меня следует немедленно проводить на место преступления.
– А вы не предпочтете, чтобы сначала я вас представил?
– Ну-у… нет. – Он обратился к остальным: – Не хочу показаться невежливым, сударыни… господа, – он снова кивнул, на этот раз по адресу обоих полов, – но ввиду крайней серьезности случившегося, в первую очередь – первоочередное. Тело то есть.
– Да, естественно, вам нужно увидеть тело, – сказал полковник. – Да, да, так пройдемте. Но, знаете, как-то неловко, что вы еще не познакомились…
– Сначала тело, я думаю, – не отступал старший инспектор.
– Ну, как угодно. Оно… то есть тело… все еще на чердаке. Мы ни к чему не прикасались, как вы увидите. Оно было оставлено… он оставлен в том положении, в каком мы его нашли. Ну так я вас провожу.
– Благодарю вас. И, может быть, вы, мистер Дакуорт, присоединитесь к нам? Поскольку вы были с полковником, когда он взломал дверь чердака.
– Ладно, само собой, – заверил его Дон. – В автомобиле я рассказал вам все, что знаю, но само собой, как скажете.
– Пожалуй, Фаррару тоже стоит пойти с нами, – вмешался полковник. – Делать записи. Что скажете, старший инспектор? Он мой секретарь и управляющий. Преполезнейший субъект.
– Ничего против не имею. Хотя я склонен делать свои записи сам, – он постучал себя по лбу, – вот тут, знаете ли. Но да, почему бы и нет.
Небольшая компания затем вышла в продуваемый сквозняками вестибюль – пространство изящных пропорций с высоким потолком, хотя многие находили его слегка зловещим даже и без гнетущего воздействия нынешней трагедии. По стенам полковник разместил обработанные чучельщиком головы всех доступных воображению диких животных, начиная от великолепно рогатого оленя Шотландских гор и колоссального серого слона с индийских холмов и кончая разнообразной стаей зверьков поменьше и порезвее – все до единого сувениры из его путешествий в более счастливые времена. На верху широкой парадной лестницы, плавно завершавшейся расходящимися в разные стороны двумя полукружиями галереи с балюстрадами, в своем вульгарно раззолоченном гробу вертикально стояла египетская мумия, и когда полковник, проводя Трабшо мимо, заметил ошарашенный интерес, с которым полицейский взглянул на нее, он сказал:
– Моей жены. Подарок какого-то ее родственника-археолога. Он… как бы это выразить?… Он спас ее с раскопок, которыми руководил в Луксоре в… дайте подумать… да, в тридцать первом году, если не ошибаюсь. – Затем он предпринял одну из своих неуклюжих попыток рассеять неловкость ситуации. – Как я сказал, это мумия моей жены. Можно выразиться, моя мумия через брак. Ха-ха-ха!
– Весьма остроумно, – вежливо отозвался Трабшо.
(Откровенно говоря, этой шуткой Роджер Ффолкс потчевал абсолютно каждого, кто когда-либо переступал порог его дома, и к этому моменту она была такой же старой и усохшей, как сама мумия.)
Полковник свернул в правую галерею мимо двух спален для гостей, соединенных общей ванной, затем пошел дальше направо по узкому коридору, в конце которого винтовая лестница вела наверх в спартански каменный коридор, куда выходили комнатушки прислуги. И вот там-то, будто спираль ленты, праздничные извивы которой были тщательно выутюжены, винтовая лестница выпрямилась в набор ступенек, а напротив самой верхней маячила дверь чердака.
Еще не поднявшись на последнюю ступеньку, старший инспектор увидел, что внутри этого чердака было совершено гнусное преступление. Дверь не только была взломана, но и упиралась в какой-то большой неподвижный предмет, не позволявший ей открыться более, чем на щелку – предмет, который, несомненно, был человеческим телом, распростертым на полу в позе столь же случайной, как бросок игральных костей. А просочившаяся из-под двери струйка свернувшейся крови неуместно ярким живым цветом контрастировала с унылой серостью каменных плит лестничной площадки.
Трабшо не стал тратить времени на эту кровь. Бережно, чтобы не потревожить труп больше, чем того требовала необходимость, но тем не менее достаточно сильно – ведь иначе ему не удалось бы проникнуть внутрь чердака, он нажатием плеча отворил дверь настолько широко, насколько она поддалась, перешагнул через открывшиеся взгляду останки Реймонда Джентри и вошел внутрь.
Помещение, аскетически строгое, как келья отшельника, высотой превосходило длину, если не считать скоса потолка, упиравшегося на половине человеческого роста в стену напротив того места, где теперь стоял старший инспектор. Меблировка была также крайне скудной, исчерпываясь одним выщербленным деревянным столом, колченогим стулом с продавленным плетеным сиденьем и одиноким креслом. Обтяжка последнего, которую в свое время назвали бы атласной, настолько протерлась, что желто-белая набивка неаппетитно торчала повсюду на ее выцветшей поверхности, и было невозможно отгадать, каким узором она когда-то щеголяла.
Над креслом и позади него находилось одно-единственное окошко чердака, овальное, не застекленное и пересеченное вертикально парой параллельных железных прутьев.
Впрочем, внимание всех приковывало зрелище мертвого Реймонда Джентри. Облаченный в контрастное сочетание угольно-черной пижамы и белого халата из вафельной ткани, он лежал поперек пола, и желтушно-женственные черты его лица искажала гримаса неописуемого ужаса. Обеими руками он стискивал собственную шею, струйки крови змеились поперек его длинных тонких пальцев, будто множество экзотических рубиновых колец.
