Рональд Нокс - Тело в силосной башне
Впрочем, Бридону вскоре было суждено удовлетворить жажду знаний: у подножия здания стоял мистер Халлифорд и как раз в этот момент рассказывал о башне, недавно приобретенной и любимой своей игрушке, одному из гостей. То был молодой человек в больших роговых очках, который, как не без оснований заподозрил Бридон, был писателем. И манеры, и костюм подсказывали, что он не слишком сведущ в сельскохозяйственных вопросах и лишь из приличия вышел из машины и изображал вежливый интерес.
– Знакомы с мистером Толлардом? Позвольте представить, мистер и миссис Бридон. А я как раз рассказывал мистеру Толларду о силосной башне. Храним здесь все свои припасы на зиму, ну и корм для скота. Там, внутри, он ферментируется и прекрасно сохраняется на протяжении года, ну, вроде как консервированные фрукты. Ну и скоту, знаете ли, очень нравится это угощение – так и стремится сюда, стоит только выгнать его весной на природу, когда еще травка не успела вырасти, это определенно. Завтра сможете посмотреть, как работники делают новую закладку.
– Воняет изрядно, – заметил мистер Толлард просто из вежливости, ради поддержания разговора.
– Воняет? Да, есть такое дело: непрерывно выходят газы. Так что тут надо соблюдать осторожность, можно надышаться и отравиться этими газами, бывали такие случаи. Ну, разумеется, работники должны следить за тем, чтобы слои продукта тщательно перемешивались – в противном случае в нем будут образовываться воздушные карманы, а это отрицательно влияет на ферментацию. Несомненно, будь я более современным хозяином, то обзавелся бы машиной для перемешивания. Если посмотреть сверху, она походит на хобот слона. Но пока мы ограничиваемся одним техническим усовершенствованием – поднимаем наверх, на платформу тюки с сеном с помощью вот этих ременных шкивов. О, они очень прочные, эти шкивы, выдерживают любой вес. А панели стеклянной крыши у нас на шарнирах, их можно поднять и протолкнуть внутрь мешок или тюк сена, и он падает вниз, а там уж его принимают работники. Они поднимаются вот по той лесенке, можно, конечно, подняться и по скобам, но уж больно это утомительно. Впрочем, сейчас смотреть тут особенно нечего, работники разошлись. Приходите завтра, прямо с утра, если вам интересно. А вы, мистер Бридон, должно быть, устали после долгой поездки, так что прошу в дом, там подадут чай и прочее.
Ластбери-Холл, как и несколько других особняков в этих краях, расплатился за викторианский стиль ценой викторианского процветания. Некогда на его месте стояла старая ферма, сгоревшая в шестидесятые, и теперь здесь высился огромный и довольно нелепый с виду особняк. Я намеренно использую это слово при определении стиля, который можно было бы охарактеризовать как жалкую имитацию Пьюджина[6]. Во все стороны тянулась кладка из скверных и плохо уложенных кирпичей, прерываемая время от времени аркообразными окнами, лишенными глубины и лепных украшений. Крышу венчали шиферные башенки, что сразу напомнило игрушку из детства, знаменитую коробку «строительных кубиков». Вообще, весь дом был слишком высок для этой местности, слишком узок, чтобы там можно было разместить комнаты приемлемой площади. Окна никак не соответствовали стилю викторианской готики, пропорции каминных труб – тоже, и наверняка их нельзя было заставить выпускать дым в нужном направлении. И это жалкое недоразумение современной архитектуры выходило фасадом на обширную лужайку под уклоном, за которой виднелись чудесные глубокие пруды Уайя, вдоль которых бежала тропинка. Так и тянуло подойти к реке, скрытой за ветвистыми кронами деревьев, бежавшей в окаймлении цветущих, сладко пахнущих лугов и звонких Кентерберийских колоколов. Чтобы насладиться этим видом – чего они совсем не заслуживали, – прежние владельцы прилепили к дому уродливую террасу из сварного железа, нижнюю часть которой деликатно маскировали кусты вьющихся роз. Именно здесь Бридонов представили хозяйке дома и группе гостей, неохотно поднявшихся из своих кресел.
Миссис Халлифорд была крашеной блондинкой, и яркий здоровый девичий румянец на щеках совсем не соответствовал поразительной, даже какой-то неестественной хрупкости ее фигуры. Должным образом поприветствовать новых гостей и предложить им чаю или коктейли ей мешала назойливая оса, от которой она испуганно отмахивалась.
– Просто ненавижу этих тварей, а вы, миссис Бридон? Но самое смешное то, что я просто не могу заставить себя их убить. Нет, Филлис, не надо ее давить: не выношу вида раздавленной осы! Дождись, пока она не сядет, и я прикрою ее чашечкой… Вот так, теперь ей не выбраться. Надо же, испортить такой чудесный день!
– Они не станут донимать, если ты оставишь их в покое, – заметил ее муж.
– Интересно, как бы ты запел, если б на губах у тебя была помада, – заметила дама, обращаясь к Филлис. – Прямо поубивала бы их всех! Вот уж не знала, что ты так любишь животных, Миртл.
– Кто, я? Нет, ос мне ничуточки не жалко. Просто не выношу их мерзкого зуда. Нет, вообще бы не возражала, если б всех животных на земле перебили. Всех, за исключением моего дорогого Алексиса. Посмотрите-ка, взгляд у него такой задумчивый, словно размышляет, сколько же в мире животных осталось на данный момент. Перестань почесываться, Алексис, и иди сюда, я тебя всем представлю.
Из открытого окна спрыгнула большая черная обезьяна, окинула присутствующих характерным для них злобным взглядом, словно точно знала, кого собирается укусить, но пока решила не выдавать своих намерений. Презрительно посмотрела на Анджелу, но затем, судя по всему, отказалась от идеи цапнуть ее ради развлечения и пристроилась на перилах веранды.
– Ну, посмотрите, разве он не душка? – воскликнула миссис Халлифорд.
– Мне бы никогда не пришло в голову держать в доме обезьяну, – заметила Анджела. – Слишком уж похожи на людей, всегда казалось, что я могу оскорбить их, почесав за ушком. И потом, в глазах у них всегда такая тоска, что становится больно. А он у вас умный?
– Может передразнить кого угодно. Нет, разумеется, в компании Алексис себе этого не позволяет, но просто со смеху помрешь от того, как он делает вид, что читает газету или смахивает пыль с картин. И еще он наблюдает за слугами – глаз с них не сводит прямо с раннего утра. Тут буквально на днях порвал все письма, которые должны были подать перед завтраком, ну, сознайся, ведь порвал, радость моя? Уолтер страшно рассердился, хотя ничего страшного, в общем-то, не произошло, чеков в конвертах не было.
– И он все время разгуливает у вас на свободе?
– О да, его запирают только на ночь. И вообще Алексис совершенно безвреден. Ну, как насчет партии в бридж?
Миссис Халлифорд, как выяснилось, принадлежала к разряду хозяек, слишком уж любящих править балом: в предложениях, исходивших от нее, звучала непоколебимая уверенность, а потому было как-то неловко, даже невежливо отказать ей. Вот и теперь предложение пало на благодатную почву – все присутствующие, кроме Майлза, как-то дружно и бодро, несмотря на царившие жару и духоту, поднялись из кресел. Анджела осталась сидеть и разговаривала с миссис Халлифорд. И если читатель вдруг посетует на то, что ему хотелось бы услышать больше разговоров, узнать как можно больше действующих лиц, расставить их по своим местам, я приглашаю его понаблюдать за тем, как гости играют в бридж с непроницаемым выражением на лицах, столь характерным для завзятых картежников. Или же послушать миссис Халлифорд, которая, разговаривая с Анджелой, раздавала характеристики собравшимся. И описания ее были столь язвительны и откровенны, что Анджела подумала: иметь в друзьях такую дамочку просто опасно. И еще подумала: любопытно было бы знать, какую характеристику даст хозяйке дома Бридон, когда они останутся наедине.
Мистер Толлард, с которым мы уже познакомились, был молодым писателем – из тех, кто, похоже, неплохо зарабатывает на жизнь своим сомнительным ремеслом и при этом остается неизвестным широкой публике. Никто и никогда не называл его надеждой английской прозы, никто не считал, что он однажды сможет примерить на себя мантию мистера Голсуорси. И не замечал, чтобы произведениями его были уставлены книжные полки, не видел, чтобы первые его издания продавались за баснословные деньги. Мистер Толлард продавал себя сам, и ни один издатель не боялся потерять на нем деньги. Известность, которую он некогда обрел, была совсем другого, менее почетного рода. Примерно лет пять тому назад он, будучи еще совсем молодым человеком, отправился в Соединенные Штаты. И в одном из тамошних городов, где жизнь, к восторгу воскресных газет, бурлила и кипела, попал в нешуточную ситуацию. Человек, прилюдно грозившийся уничтожить его, был найден мертвым – его застрелили. Позже жюри присяжных решило, что он покончил с собой, но процесс был долгим и скандальным. К мистеру Толларду прилипло немало грязи, и хотя в ходе процесса он очистился от вины, отмыться от подозрений до конца ему не удалось. И вот теперь он жил здесь, не предаваясь воспоминаниям о постыдном прошлом, оставив все плохое позади. Миссис Халлифорд изо всех сил старалась подчеркнуть, насколько безобиден этот молодой человек – так всячески стараются обелить пса, некогда уличенного в краже овец. Но было очевидно, что мнения жюри присяжных она не разделяет. Мистер Толлард перед каждой раздачей многозначительно хмурился, иными словами, вел себя более демонстративно и несдержанно, чем позволяют строгие правила игры. Он был худощав, цвет лица имел бледный, но нездоровым его нельзя было нельзя. Еще у молодого человека была привычка во время разговора кривить губы в сардонической усмешке.
