Эрл Гарднер - Дело смеющейся гориллы

— Вот и давайте.

— Я компаньон Бенджамина Эддикса и, как это ни странно, к тому же еще и родственник Элен Кздмас.

— И кем же вы ей приходитесь? — поинтересовался Мейсон.

— О, вообще-то я довольно дальний ее родственник, но она всегда называла меня дядюшкой. Это я помог ей получить место у Бенни.

— У Бенни? — переспросил Мейсон.

— Прошу прощения, у Бенджамина Эддикса. Мы называем его обычно Бенни.

— Понятно.

— Бедняжка Элен, милая моя девочка. Представить не могу, что заставило ее пойти на это, да еще совершить все столь ужасным способом. Ведь даже если она и решила покончить с собой, то намного проще было бы принять смертельную дозу снотворного, и не только намного проще, но и… позвольте мне говорить откровенно, мистер Мейсон, намного приличней.

— Я полагаю, — заметил Мейсон, — когда девушка находит свои жизненные проблемы непереносимыми и решает уйти в вечность, она менее всего озабочена приличиями.

— Да, да, конечно. Я понимаю, понимаю. Бедняжка. Я лично все это прекрасно понимаю, и тем не менее, мистер Мейсон, едва ли можно было совершить это более… если позволите мне так выразиться, более неподходящим способом.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, поднялась вся эта газетная шумиха, у Бенни — Бенджамина Эддикса — было много неприятностей, вот что я имею в виду. Мистер Эддикс был к ней очень привязан. Как к своей служащей, вы понимаете меня, мистер Мейсон, только как к своей служащей. Он сделал бы все возможное, чтобы облегчить ее страдания, если бы он, конечно, знал о них. Мне кажется, я могу заверить вас со всей определенностью, что если бы проблемы несчастной девушки были хоть каким-то образом связаны с деньгами, то мистер Эддикс сделал бы все возможное, оказал бы любую необходимую помощь…

— А в чем заключались проблемы? — спросил Мейсон.

Фэллон развел толстыми короткими руками:

— Я и сам этим озадачен, мистер Мейсон. Не могу вам сказать ничего определенного, Я просто не знаю.

— Она ни с кем не делилась своими переживаниями?

— Делилась, мистер Мейсон. Она делилась ими со мной, а я, к несчастью, не отнесся к этому достаточно серьезно. Мне казалось, что это всего лишь обычные женские разговоры, навеянные минутой уныния. Она говорила мне, что порой не в силах выносить груз возложенной на нее огромной ответственности, что часто жизнь становится для нее непереносимой, что она…

— О какой ответственности шла речь?

— Она не сказала мне, мистер Мейсон. К сожалению, я вынужден признать, что не сумел приободрить девушку. Я… Но в конце концов, к чему теперь об этом. Все уже в прошлом, и ничего нельзя изменить. Не смею больше отнимать ваше драгоценное время. Я, собственно, вот по какому поводу: сегодня утром я с удивлением прочел в газете, что вы купили личные вещи Элен. Я даже понятия не имел, что они где-то хранятся. Как ее ближайший родственник…

— По-моему, вы сказали, что приходитесь ей довольно дальним родственником?

— Относительно дальним, мистер Мейсон. То есть я имею в виду, что наше родство действительно довольно дальнее, но поскольку более близких родственников нет, то я могу считать себя ближайшим. Звучит это не слишком складно, но я абсолютно уверен, что вы меня прекрасно понимаете.

— Едва ли я могу разделить ваш оптимизм, — сказал Мейсон. — Однако какое у вас ко мне, собственно, дело?

— Но это же совершенно ясно, мистер Мейсон! Естественно, мне хотелось бы получить личные вещи несчастной Элен, на память о моей бедной крошке. Я прекрасно понимаю, что вы стали торговаться на аукционе только чтобы оказать услугу вашему приятелю, судебному исполнителю, и в результате были вынуждены купить вещи, не представляющие для вас никакой ценности. Вы уплатили, насколько мне известно, пять долларов. — Мистер Фэллон вскочил на ноги, вытащил из кармана хрустящую пятидолларовую бумажку и протянул ее Мейсону. Поскольку тот даже не шевельнулся, чтобы ее взять, Фэллон в некоторой растерянности повернулся к Делле Стрит и сказал: — Я полагаю, что именно на вас возложены обязанности по ведению финансовых расчетов, мисс Стрит?

Делла Стрит вопросительно взглянула на Мейсона.

Адвокат незаметно покачал головой.

Фэллон продолжал стоять с пятидолларовой купюрой в руке, переводя взгляд с Мейсона на Деллу Стрит, и на лице его было написано недоумение от полученного недвусмысленного отказа.

— Но я, откровенно говоря, не понимаю, — промолвил он. — Может быть, я выразился недостаточно понятно?

— Я купил пакет, — ответил Мейсон. — В нем было несколько тетрадей — ее дневники, альбом с фотографиями и некоторые другие вещи. Я полагаю, что не зря потратил пять долларов.

— Дневники, мистер Мейсон?

— Вот именно, — ответил Мейсон, не сводя глаз с посетителя, — и довольно пространные дневники.

— Но, дорогой мой мистер Мейсон, они, конечно же, не могут представлять для вас никакого интереса, и я уверен, что вы, извините за выражение, не собираетесь совать нос в секреты погибшей девушки.

— А почему бы и нет? — спросил Мейсон.

— Почему бы и нет? — переспросил шокированный таким ответом Фэллон. — Почему? О боже мой, мистер Мейсон, то есть как — почему?.. Вы, разумеется, шутите!

— И не думаю даже, — сказал Мейсон. — Мне ведь удается добыть себе средства к существованию только потому, что я немного разбираюсь в законах и немного в человеческой природе. Мне приходится выступать перед Судом Присяжных. Я занимаюсь перекрестным допросом свидетелей. Я просто обязан знать о человеческой природе немного больше, чем средний человек.

— Да, да, да. Я понимаю, мистер Мейсон. Это, конечно, само собой разумеется.

— Нельзя научиться понимать человеческую природу, — сказал Мейсон, — если слушать только то, что вам говорят.

— В самом деле? — удивился Фэллон.

— Да, — кивнул Мейсон. — Ведь люди всегда стараются представить себя в самом выгодном свете. Чтобы изучить человеческую природу, нужно наблюдать за людьми, когда они об этом не догадываются; нужно слушать их разговоры, когда они не знают, что их подслушивают; нужно копаться в их мыслях, если вы уверены, что мысли подлинные. Нужно изучать людей, когда их души обнажены от страдания.

— Честное слово, мистер Мейсон, вы меня просто поражаете.

— Взять, к примеру, вас, — продолжил Мейсон. — Абсолютно ничего нельзя узнать ни о вас, ни о ваших мыслях, ни о мотивах, приведших вас сюда, ни о том, что вам на самом деле нужно, если слушать только то, что вы мне говорите.

— Я… мистер Мейсон… Вы что, обвиняете меня в лицемерии?

— Позвольте задать вам вопрос, — сказал Мейсон. — Вы рассказали мне всю правду?

— Ну конечно же! Да, да, разумеется, всю!

— И дневники нужны вам только по чисто сентиментальным мотивам?

— Ну да, совершенно верно.

— В таком случае, — сказал Мейсон, — я должен сообщить вам, что мне они нужны для дела. Они помогают мне лучше понять человеческую природу. Так что давайте на этом закончим нашу беседу, мистер Фэллон, и разойдемся, не испытывая друг к другу неприязненных чувств.

— Но я, честно говоря, не понял, мистер Мейсон.

— Я постарался вам объяснить.

— Может быть, вы хотите сказать, что эти вещи представляют для вас более существенную ценность в денежном выражении?

— Совершенно верно.

— О, — произнес Фэллон, лучезарно улыбаясь, — в таком случае я полностью готов учесть ваши интересы. Я полагал, поскольку обращаюсь к вам как джентльмен к джентльмену, что компенсации в размере пяти долларов будет вполне достаточно, но раз вопрос упирается в финансовую сторону дела…

— Отнюдь, — сказал Мейсон, — просто выяснилось, что я не желаю расставаться с вещами, приобретенными мною в собственность.

— О, я понимаю, но если речь идет исключительно о финансовой стороне проблемы, о конкретной сумме, то я, мистер Мейсон, готов подойти к рассмотрению этого вопроса с принципиально иных позиций.

— Ну что ж, давайте, подходите.

— Прекрасно, мистер Мейсон… С точки зрения денежных интересов, исходя из того, что сделка должна быть выгодна для вас в финансовом отношении… Позвольте, я следующим образом сформулирую свою мысль: вы приобрели некое имущество за пять долларов и желаете получить прибыль от его продажи в размере по меньшей мере пяти долларов. Верно?

— Верно.

— Я бы даже сказал — больше пяти долларов.

— Совершенно верно, и намного больше.

Лучезарная улыбка неожиданно сползла с лица Фэллона. Он запустил свою коротенькую руку во внутренний карман пиджака, извлек бумажник из свиной кожи, раскрыл его, отсчитал пять стодолларовых купюр и бросил их на стол перед Мейсоном.

— Отлично, мистер Мейсон, — сказал он. — Будем говорить начистоту. Вот ваша прибыль.

Мейсон отрицательно покачал головой.

Фэллон удивленно поднял брови.

— Прошу прощения, — сказал Мейсон, — но едва ли меня сможет удовлетворить подобная компенсация.