Рекс Стаут - Знают ответ орхидеи (сборник)
Я уставился на Вульфа:
– Имейте в виду, босс, все не настолько безнадежно. Я старался поднять вам настроение и тем самым активизировать ваши мозги. Если вы…
– Я сказал тебе – замолчи. Еще не поздно дать объявление в завтрашние газеты?
– В «Газетт» уже поздно. Быть может, успеем в «Таймс».
– Бери блокнот.
Если даже он спятил, я все равно еще числился у него в штате. Поэтому я направился к своему столу, достал блокнот, раскрыл его на чистой странице и взял ручку.
– Поместить в разделе «Разное», – велел он. – Объявление должно иметь ширину двух колонок и высоту три дюйма. Озаглавить его так: «Для П. Х.». Заголовок набрать жирными прописными буквами с точками после «П» и «X». Дальше, шрифтом помельче, набрать следующий текст: «Ваша невиновность доказана, раскаиваемся в совершенной несправедливости». – Он задумался. – Измени «раскаиваемся» на «сожалеем». «Сожалеем о совершенной несправедливости». Потом: «Не позвольте обиде помешать торжеству справедливости». – Он снова замолк. – «Вас никто не принуждает вступать в контакт, но Ваша помощь нужна для обличения истинного преступника. Обязуюсь уважать Ваше нежелание возобновлять связи, которые Вы восстанавливать не захотите». – Он поджал губы, потом кивнул. – Дальше укажи мою фамилию, адрес и номер телефона.
– Почему бы не упомянуть мамашу? – спросил я.
– Нам неизвестно, как он к ней относится.
– Он посылает ей ко дню рождения открытки.
– Но под влиянием какого чувства? Ты это знаешь?
– Нет.
– Тогда есть доля риска. Мы можем с уверенностью назвать лишь два владеющих им чувства: обида на несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я отдаю себе отчет в том, что стреляю наугад по невидимой цели и могу поразить ее только чудом. Но есть у тебя другие соображения?
Я сказал, что таковых не имею, и пододвинул к себе пишущую машинку.
Глава вторая
В черте Большого Нью-Йорка[3] на тот момент проживало, по-видимому, не меньше сорока тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость, или же они думали так. И шестьдесят шесть из них имели инициалы «П. Х.». Хотя бы половина наверняка видела объявление. Одна треть на него откликнулась. Трое нам написали, шестеро позвонили, а двое наведались в облицованный бурым песчаником особняк на Западной Тридцать пятой улице, которым владеет Вульф и где он живет и властвует, пока я не решаю, что он зашел слишком далеко.
Однако первым на наши призыв откликнулся не П. Х., a Л. K. – Лон Коэн из «Газетт». Он позвонил в четверг утром и спросил, что за объявление мы дали по делу Хейза. Я сказал, что никакого объявления по делу Хейза мы не давали. На это он ответил мне коротко: враки.
– Вульф через газету обращается к П. Х. и объявляет, что, по его сведениям, тот ни в чем не виновен, а ты пытаешься меня убедить, будто вы не давали никакого объявления, – распинался он. – Ладно-ладно. И это после всех тех одолжений, которые я тебе делал! Я всего только и спросил…
– Вы ошиблись номером, – прервал я его сентенции. – Хотя мне следовало бы сообразить. Да и мистеру Вульфу тоже. Ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некий Питер Хейз недавно отдан под суд за убийство. Однако это не наш П. Х. Тем не менее из-за этой путаницы может начаться всякая петрушка. Молю Господа, чтобы сам Хейз не видел нашего объявления.
– О’кей. Судя по всему, вы решили запираться. А уж коли Вульф решает оставить что-то при себе, он никого и близко к этому не подпустит. Но когда вы будете готовы приподнять завесу секретности, вспомни обо мне. Меня зовут Дамон, мой Пифий[4].
Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вульфу, который сейчас возился в оранжерее с цветами, звонить тоже не стал. Стоило ли пенять ему за то, что он упустил из виду П. Х., которого судят за убийство? Ведь и я сам начисто о нем забыл.
Б́ольшую часть дня меня то и дело теребили другие П. Х.
С одним из них, Патриком Хорганом, не возникло особых проблем. Он заявился к нам собственной персоной, и мне достаточно было просто на него взглянуть. Хорган оказался значительно старше нашего клиента.
Другой, тоже явившийся лично, доставил мне немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого касательства.
Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вульф уже разделался с почками в слоеном тесте, и я остался без добавки.
Несколько сложнее оказалось разобраться с телефонными звонками от П. Х., ведь я не видел звонивших в лицо. Троих я исключил после долгих расспросов, однако на трех других стоило посмотреть – этим я назначил свидания.
Не имея возможности отойти от телефона, я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и съездить на эти самые свидания. Разумеется, это было просто оскорбительно – давать такое детское поручение Солу, лучшему из ныне живущих оперативников, чья такса составляет шестьдесят долларов в час. Однако не мог же я пойти против воли клиента? И платил за все он.
Тот факт, что в судебных отчетах фигурировал человек с инициалами «П. Х.», как я и предполагал, здорово осложнил нам жизнь. Звонили из всех газет, в том числе из «Таймс». Две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог.
Около полудня наш номер набрал сержант Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств. Он жаждал переговорить с Вульфом, однако я сказал ему, что Вульф занят, и это соответствовало действительности, поскольку босс потел над кроссвордом Ксименеса[5] в лондонском «Обсервере». Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли чем-либо ему помочь.
– Ты еще ни разу мне ничем не помог, – буркнул он. – И твой Вульф тоже. Но коли он дает объявление в газете, в котором утверждает, что обвиняемый в убийстве не виновен и что он хочет назвать имя истинного преступника, мы должны поинтересоваться, чт́о все это значит. Я затем и звоню. Если он не скажет мне этого по телефону, я буду у вас через десять минут.
– Избавь себя от хлопот, – посоветовал я Стеббинсу. – Разумеется, ты не поверишь ни одному моему слову, поэтому рекомендую сразу позвонить лейтенанту Мэрфи из Бюро розыска пропавших людей. Он тебе расскажет все как есть.
– Что еще за шутки?
– Какие шутки? Я бы ни за что не осмелился шутить с блюстителем законности. Позвони Мэрфи. Если же его рассказ тебя не удовлетворит, приходи к нам обедать. Перуанская дыня, почки в тесте, эндивий под мартиникским соусом[6] и…
В трубке щелкнуло, раздались гудки. Я заметил Вульфу, что было бы очень здорово всегда вот так легко отделываться от Стеббинса. Он скривил физиономию и поднял голову:
– Арчи…
– Да, сэр.
– Процесс над Питером Хейзом начался около двух недель назад?
– Точно, сэр.
– В «Таймс» печатали его фотографию. Принеси этот номер.
Я хмыкнул:
– Сэр, мне пришла в голову подобная мысль, когда позвонил Лон. Но я хорошо помню снимки этого субъекта – их публиковали «Газетт» и «Дейли ньюс», – и я эту мысль отбросил. И все-таки не помешает взглянуть еще раз.
Одна из шестнадцати тысяч моих обязанностей состоит в том, чтобы хранить подшивки «Таймс» за пять недель в шкафу под книжными полками. Я направился к шкафу, присел возле него на корточки и, чихая от пыли, довольно скоро откопал то, что нам требовалось, – семнадцатую полосу номера от 27 марта.
Я быстро пробежал ее и вручил Вульфу, а сам достал из ящика стола фотографию Пола Хэролда в академической шапочке и мантии, которую тоже передал боссу. Он положил снимок рядом с газетным листом и уставился на них сердитым взглядом.
Я подошел сбоку. Снимок в газете был не ахти какой, тем не менее можно было с уверенностью сказать, что если на нем запечатлен наш П. Х., то за одиннадцать лет он здорово изменился. Его круглые щеки впали, нос стал меньше, губы – тоньше, а подбородок отвис.
– Нет, – изрек Вульф. – А? Что скажешь?
– Принято единогласно, – кивнул я. – Черта с два мы так легко найдем этого Хэролда. Может, стоит заглянуть в суд?
– Сомневаюсь. По крайней мере, не сегодня. Ты мне нужен здесь.
Это, однако, всего лишь отсрочило агонию. В тот же день помимо журналистов нас навестила еще одна личность. А было все так.
Ровно через три минуты после того, как Вульф удалился на дневную, с четырех до шести, встречу с орхидеями, раздался звонок в дверь, и я вышел в прихожую. На крыльце стоял субъект средних лет, который явно не брился со вчерашнего утра. Он был в неряшливом пальто цвета древесного угля и модной черной фетровой шляпе-хомбург, с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной на мягкой тулье. Скорее очередной П. Х., чем журналист.
