Энн Перри - Смерть в Поместье Дьявола
— Оно все еще здесь? — спросил Питт.
— Да, конечно… прошла только неделя, знаете ли. А с такой холодной погодой оно может лежать хоть вечность. Да, вам лучше взглянуть на него. Может, удастся определить, тот же самый это маньяк или нет.
Томас молча последовал за ним в морг. Паркинс открыл дверь, обменялся парой слов с дежурным, потом пригласил Питта войти. В большом помещении, сухом и холодном, чуть улавливался запах плесени.
Паркинс подошел к одному из белых, укрытых простынями столов и резко сдернул простыню, открыв не только лицо, но и все тело. Получилось как-то непристойно, даже по отношению к мертвому. У Питта возникло желание взять простыню и закрыть нижнюю половину тела, но он понимал, сколь нелепо это будет выглядеть. В конце концов, он пришел посмотреть именно на эту половину.
Рана отличалась от уже виденной им. Кастрировали этого мужчину грубо и неумело, причем яички и член отрезали по отдельности.
— Ясно. — Питт сглотнул слюну, в горле першило.
Паркинс вернул простыню на место и посмотрел на Питта; его губы скривила сухая, грустная улыбка.
— Отвратительно, правда? Вызывает тошноту. Вы его, случайно, не знали? Маловероятно, конечно, но все может быть. — Теперь он открыл только лицо.
Раньше-то Питт на него и не взглянул. Теперь посмотрел — и мгновенно ощутил панику. Он уже видел это смуглое, грубое лицо с тяжелыми веками и изогнутыми, чувственными губами. Почти не сомневался в том, что видел.
— Кто он?
— Макс. Пользовался двумя или тремя фамилиями: Брэкнолл, Ролинс, Данмоу. Держал несколько заведений, развлекал людей. А что? Вы его знаете?
— Думаю, да, — медленно ответил Питт. — По крайней мере, он напоминает человека, с которым я сталкивался несколькими годами раньше, когда расследовал убийства на Калландер-сквер.
— Калландер-сквер? — удивился Паркинс. — Едва ли место для такой личности. Вы уверены?
— Нет, не уверен. Он служил лакеем. Тогда его звали Макс Бертон… если это тот самый человек.
Голос Паркинса зазвенел от любопытства.
— Разве вы не можете это выяснить? Вдруг это важно? — Тут он улыбнулся. — Хотя едва ли. Очень уж изменился его образ жизни.
— Думаю, что смогу, — задумчиво ответил Питт. — Едва ли с этим возникнут трудности. Да, а где же рана, повлекшая смерть?
— Здесь, — ответил Паркинс, с таким видом, словно на мгновение тоже об этом забыл. — Его ударили в спину, примерно в это место. — И показал его на Томасе: у позвоночника, на дюйм или два левее. Ниже, чем у Пинчина, но на самую малость, и с той же стороны позвоночника. Однако ростом Макс был повыше Пинчина.
— Что за оружие? Длина? Ширина?
— Лезвие длиной в восемь дюймов, шириной в полтора у рукоятки. Возможно, кухонный нож. В каждом доме такой есть, обычное дело. Извините. — Паркинс приподнял бровь. — В вашем случае все то же самое?
Питту не понравилось, что Питчина назвали «его случаем», но он знал, о чем толковал Паркинс.
— Да, — признал он. — Почти. — И счел нужным добавить: — Только сегодня гениталии мужчине отрезали целиком и положили между колен.
Лицо Паркинса закаменело.
— Поймайте его, — ровным голосом попросил он. — Поймайте его, мистер Питт.
После расследования того давнего дела Томас не был на Калландер-сквер уже три года. Он задался вопросом, переехали Балантайны или по-прежнему живут здесь. Постоял под серым небом и голыми ветвями деревьев. Кора стала мокрой от влаги, которую нес с собой ветер, и до наступления темноты оставалось не так уж много времени. Питт находился в каких-то двадцати футов от того места, где нашли трупы, которые и привели его сюда, чтобы допросить обитателей этих элегантных георгианских особняков с высокими окнами и безукоризненными фасадами. В этих домах лакеи открывали двери, горничные приводили в гостиные, а дворецкие ведали буфетными, храня ключи от винных погребов и железной рукой правя обслугой, никому не давая спуску.
Питт еще выше поднял воротник, натянул шляпу на уши, поглубже сунул руки в карманы, уже топорщащиеся от всякой всячины: обрывки бечевки, монеты, нож, три ключа, два носовых платка, шарик уплотняющего воска, бесчисленные клочки бумаги. Он отказался идти к двери для слуг, хотя понимал, что по чину ему полагалась войти в дом через нее, и направился к парадной двери, как любой другой гость.
Лакей встретил его нелюбезно. «Добрый день… сэр», — короткая заминка показала, что титул — всего лишь дань вежливости, поскольку в глазах лакея на «сэра» Питт определенно не тянул.
— Добрый день, — ответил инспектор, спокойно и сдержанно. — Меня зовут Томас Питт. Я хотел бы повидаться с генералом Балантайном по очень срочному делу. Иначе я не стал бы заходить, предварительно не убедившись, что сможет меня принять.
Лицо лакея дернулось, но он знал, как вести себя с такими просителями.
— Генерал Балантайн не принимает тех, кто волей случая оказался рядом с его домом, мистер Питт. — В голосе лакея еще прибавилось холода.
Опытным взглядом он смерил Томаса с головы до ног. Очевидно, что такую одежду не мог носить представитель высшего общества, пусть даже и говорил он не как простолюдин. Костюм, конечно же, не от портного, а любой камердинер — если это настоящий камердинер — скорее перерезал бы себе горло, чем позволил своему господину появиться на публике в таком виде. Жилетка не сочеталась с рубашкой, пиджак — страх господень, галстук завязывал слепец с двумя левыми руками…
— Я очень сожалею, — повторил лакей, окончательно убежденный в том, что все делает правильно. — Генерал Балантайн никого не принимает без предварительной договоренности… если, конечно, речь не идет о знакомых. Может, вам ему написать? Или попросить кого-то, чтобы он сделал это за вас?
Намек на неграмотность стал последней каплей.
— Я знаком с генералом! — рявкнул Питт. — И прибыл сюда с вопросами, интересующими полицию. Если вы хотите обсуждать их на пороге, я готов пойти вам навстречу. Но мне представляется, что генерал предпочел бы, чтобы наш разговор проходил в доме, поскольку не предназначен для посторонних ушей. Или вы так не думаете?
Лакея эти слова поразили, и он не смог этого скрыть. Полиция в доме, даже перед домом — это же кошмар! Не оставалось ничего другого, как закрыть глаза на наглость этого незваного гостя. Лицо лакея вновь стало бесстрастным, но, к сожалению, Питт превосходил его ростом на несколько дюймов, и, пусть он стоял на ступеньку выше, пренебрежительно посмотреть сверху вниз не получалось.
— Если у вас какая-то проблема, связанная с кражей, — ответил лакей, — вам лучше обойти дом. Там вход для слуг. Несомненно, дворецкий поговорит с вами, если это действительно необходимо.
— Речь не о краже, — резко ответил Питт. — Речь об убийстве, и мне надо поговорить с генералом Балантайном, а не с дворецким. Не могу представить себе, что ему придется по нраву ваше усердие, если вы вынудите меня вернуться с ордером от судьи.
Лакей понял, что проиграл. Отступил на шаг.
— Прошу вас, заходите, — но закончить фразу положенным «сэр» не пожелал. — Если вы подождете в маленькой столовой, генерал примет вас, как только у него появится такая возможность.
Он пересек холл и открыл дверь в большую комнату. Тлеющие угли в камине изгоняли сырость из воздуха, но идущего от них жара не хватало, чтобы отогреть руки Питта или замерзшее под мокрой одеждой тело.
Лакей посмотрел на угли и удовлетворенно ухмыльнулся. Затем повернулся и вышел, закрыв за собой полированную деревянную дверь, не предложил взять шляпу Питта или его пальто. Однако пятью минутами позже он вернулся с перекошенным от злости лицом. На этот раз взял шляпу и пальто и предложил инспектору проследовать за горничной в библиотеку.
Здесь в камине пылал огонь, отбрасывая ярко-алые сполохи на кожаные корешки книг и поблескивая на украшавших дальнюю стену трофеях. Генерал стоял за большим письменным столом, на котором едва хватало места чернильницам, ручкам, пресс-папье, раскрытым книгам и миниатюрной бронзовой пушке — точной копии тех, что использовались во время Крымской войны. Питт решил, что внешне генерал ничуть не изменился с их последней встречи: те же прямые, широкие плечи, гордая посадка головы, каштановые волосы (вроде бы в них прибавилось седины, но Питт утверждать бы этого не стал). Лицо по-прежнему казалось высеченным из камня.
— Так что вам угодно, мистер Питт? — спросил генерал официальным тоном.
Балантайн просто не знал, что такое непринужденное общение. Всю жизнь он держал себя в жестких рамках, Даже перед лицом страха или боли. Еще зеленым юнцом он стоял на гребне холма над Балаклавой и видел атаку легкой пехоты. Сражения Крыма навсегда остались в его памяти. Он знал людей из «тонкой красной линии», которая приняла на себя удар русской армии — и удержала позиции, хотя такое казалось невозможным.[1] Погибли сотни, но ни один не отступил.
