Анна Литвинова - Пока ангелы спят
Петренко, коренной петербуржец, Москву не любил.
Большая деревня. Муравейник. Нагромождение многоэтажных коробок. В редкие свободные дни он, взяв с собой Ольгу и Юленьку, честно пытался осваивать новое для него городское пространство – заставлял себя полюбить Москву. Но столица нравилась ему лишь в центре, и то только в районе Бронных или Арбатских переулков. Там Москва хоть чем-то походила на Питер. Тихо, лениво, уютно… Дома начала века – с плавными линиями, высокими окнами, мансардами… Но все равно: вдруг р-раз – и глаз упрется в уродливую кирпичную многоэтажку с застекленными невпопад лоджиями, а у подъезда мемориальная доска: здесь жили-поживали Суслов-Черненко… Да и ехать туда, к Бронным, от Жулебина, где Петренко с семьей предоставили квартиру, не меньше часа… И весь этот час тянутся за окном новостройки, пустыри и акведуки…
То ли дело любимый Питер!.. Глаз отдыхает на его стремительных перспективах – а в конце каждого проспекта видна или сияющая игла Адмиралтейства, или зелено-грузный купол Исаакия… А каналы! А эти особняки, мосты, решетки!.. Позлащенная колокольня Никольского собора отражается в Крюковом канале… Продувает влажный ветер с Невы…
В Питере красота под боком. Она любимая, домашняя… Выйдешь на родную Лиговку, пойдешь с Юлечкой за ручку, и ребенок по пути эстетически насыщается и духовно растет. Идешь с ней, скажем, гулять в Сангальский садик (как все его называют, на самом же деле – сад при особняке владельца бывшей бумагоделательной фабрики графа Сен-Гали)… Или в противоположную сторону, в Таврический… Шагаешь, и глаз привычно радуется. Ни один дом не похож на другой. Башни, эркеры… На фасадах – атланты, кариатиды, амуры, рога изобилия, гроздья винограда… Дочка лопочет на своем детском языке, а ты думаешь о своем – и на сердце покойно и радостно…
Полтора года как Петренко перевели в столицу, а он до сих пор не приспособился душой к Москве. «Вот и Олька – при первой возможности ускакала в Питер, – подумал Петренко. – И Юлечку с собой увезла…» Предлог для путешествия жены с дочкой из Москвы в Петербург имелся. Надо, мол, помочь маме (тещеньке, значит) перебраться на дачу. На самом деле – соскучилась Олечка по любимому городу. И Петренко хорошо ее понимал. Он бы и сам поехал. Но служба, служба…
Сергей Петренко возвращался на своей «девятке» с Ленинградского вокзала. Только что он усадил Оленьку с Юлечкой на дневную «Аврору». К полуночи они уже будут дома… А ему, Петренко, в шесть вечера предстояло заступать на суточное дежурство. Ему, начальнику отдела, подполковнику, конечно, не положены субботние вахты, но Васька Буслаев, подчиненный, попросил его подменить. Тоже повез своих на дачу.
Петренко свернул с В-ского проспекта на одну из окраинных улиц – до сих пор не знал ее названия. Вокруг тополя, кусты, хрущевские пятиэтажки – убогий, словом, пейзаж. Впереди по дороге тащилась поливалка. Петренко дал газу и, невзирая на две сплошные, обошел ее по пустынной встречной полосе. Когда перестраивался назад в свой ряд, увидел у тротуара белую гаишную иномарку. Гаишник выскочил из-за своей машины, радостно преградил путь подполковнику полосатым жезлом. Петренко ругнулся про себя, тормознул. Даже гаишники в столице казались ему более вредными и циничными, чем в родном Питере.
Гаишник бодро подошел к «девятке», представился скороговоркой, в которой не различишь ни имени, ни звания. Петренко из-за руля выходить не стал, даже ремень не отстегнул. Одет он был, как всегда, в «гражданку», но отбиться от окраинного мильтона у него полномочий хватало. Через открытое окно Петренко протянул старлею права и краснокожую книжицу. Гаишник первым делом схватился за удостоверение, увидел сверкнувшие золотом буквы Федеральная Служба Безопасности, едва открыл его и тут же вернул. В лице не поменялся, но вытянулся, козырнул и членораздельно пожелал счастливого пути.
Документы ФСБ являлись одним из многих прикрытий подполковника и, признаться, самым действенным!
Петренко врубил первую передачу и с визгом, с пробуксовочкой тронулся – мальчишество, конечно. В зеркало заднего вида заметил, что дорожный страж столь же невозмутимо останавливает следующую жертву.
Через десять минут подполковник подъехал к месту службы. Неприметный особнячок за высоким зеленым забором помещался на самой окраине столицы. Никто, кроме немногих допущенных сюда, даже представить себе не мог, что на самом деле расположено за этими стенами – точнее, под ними.
Петренко подрулил к воротам. Поставил «девятку» так, чтобы луч инфракрасного сторожа попал на невидимый невооруженным глазом пропуск, нанесенный на лобовое стекло. Мигнул красный луч – мигнул и погас. Ворота стали сами собой открываться. Петренко заехал во двор.
Во дворике стояла только дежурная разъездная «Волга». Въезд на территорию объекта на личном автотранспорте являлся привилегией начальников отделов и высшего руководства. Судя по пустоте на парковке, высшее руководство, равно как руководители прочих отделов, на службе отсутствовали. Все понятно: суббота, вечер, и солнце жарит по-летнему…
Петренко закрыл машину и через асфальтированный дворик подошел к одноэтажному особняку сталинской постройки. Здесь на дверях имелся кодовый замок. Петренко набрал свой личный код. На него уставился «глазок» телекамеры. Дверь щелкнула и пропустила подполковника. За дверью стоял часовой в форме лейтенанта госбезопасности. «Здравия желаю!» – проговорил тот. «Привет, Витек», – отозвался Петренко. Несмотря на то, что охранник прекрасно знал Петренко в лицо, он тщательно осмотрел его пропуск. Вгляделся в три ежемесячно меняющихся чернильных штампа во вкладыше: на этот раз символами-паролями являлись голубь, керосиновая лампа и кленовый лист. Витек вернул пропуск, козырнул и пожелал счастливой работы.
Ни охранники, ни кто бы то ни было еще – за исключением нескольких человек в самом высшем руководстве страны – знать не знали, чем в действительности занимаются здесь подполковник Петренко и его коллеги. Объект за зеленым забором являлся не просто секретным, но легендированным. Охране, шоферам, а также членам семей сотрудники время от времени, под большим секретом (обычно для правдоподобия подвыпив) подбрасывали дезинформацию. Рассказывали («Только ты – никому ни слова!»), что, дескать, здесь, на объекте, ведутся работы по созданию и совершенствованию отечественного психотронного оружия.
Такая легенда являлась полезной потому, что убивала двух зайцев: она, во-первых, отводила внимание спецслужб вероятного противника от истинного предназначения объекта; а во-вторых, внушала обывателям весьма полезный миф о том, что психотронное оружие в России имеется, работы в этом направлении ведутся… Однако Петренко в силу своей должности знал, что эти исследования никогда особо успешными не являлись и были законсервированы в СССР еще в 1990 году.
Да и кому, скажите на милость, нужны психотронные бомбы, когда существует телевидение?
Подполковник пересек пустынный холл учреждения и подошел к лифту. Положил ладонь на считывающее устройство. Автомат сличил дактилоскопический узор с имеющимся в базе данных. Все сошлось – дверцы лифта разъехались. Петренко вошел, нажал одну-единственную кнопку. Лифт ухнул вниз. Когда-то, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, когда объект проектировался и создавался, он мог выдерживать прямое попадание ядерной бомбы. Тогдашней бомбы. От сегодняшнего оружия глубина не спасала, но Петренко, равно как его коллеги, не очень-то верил, что американцы примутся бомбить именно его рабочее место. В случае чего найдут более привлекательные цели.
На глубине примерно двадцать пятого этажа под землей подполковник вышел из лифта, пересек унылый бетонный холл с аварийными шахтерскими лампочками. Набрал цифры личного кода еще на одной двери. Стальная дверь с натугой разъехалась. Наконец-то с глубоко эшелонированной (кому она нужна-то?) секретностью было покончено, и Петренко оказался в помещении Комиссии.
Коридоры здесь выдержаны в стиле державного уюта – как это понималось в начале шестидесятых. Красноковровые дорожки, деревянные панели на стенах, матовые светильники на потолке. По обе стороны – двери, двери. На них – ни номеров, ни названий, ни фамилий. Подполковник дошел до кабинета, в котором помещался оперативный дежурный. Открыл без стука.
Кабинет оперативного дежурного был раза в три попросторней, чем собственный петренковский, – метров, наверное, сорок. Обставлен в стиле а-ля Комиссариат внутренних дел. Кожаные кресла. Диван. Два стола-монстра, покрытые зеленым сукном. На каждом – по зеленой лампе, сработанной по дизайну полувековой давности.
На одном столе – нагромождение телефонов. Пять – прямой связи: с директором ФСБ, начальником Службы внешней разведки, министром обороны, начальником Генерального штаба и лично президентом – теми пятью людьми, кто знал о существовании и предназначении Комиссии. Кроме того, на столике находились телефоны двух «кремлевок»: ВЧ-1 и ВЧ-2. И наконец, два обычных: городской и местный.
