Филлис Джеймс - Лицо ее закройте
В голосе миссис Проктор звучало облегчение, не ускользнувшее от ее слушателей. «Велосипед и дорожное происшествие – отличное алиби, – подумал Феликс, – но глупо подозревать Проктора – ведь после двенадцати он был уже дома. А от Мартингейла до дома по меньшей мере час, даже если авария придумана и он мчал всю дорогу на велосипеде. Да к тому же с чего бы ему ее убивать, не убил же он ее до того, как ее взяли в приют, а с тех пор он с ней и не виделся даже». Феликс проигрывал в уме вариант с наследством, которое переходит в случае смерти Салли – Берил Проктор. Но в душе он понимал, он ищет не убийцу Салли Джапп, а человека, которого полиция могла бы заподозрить в совершении преступления, имея на то серьезные основания, тем самым она отвлечется от других. Что касается Прокторов, то на них слабая надежда, но Дебора вбила себе в голову, что от них можно чего-то добиться. Ее, конечно, беспокоил фактор времени.
– Вы ждали мужа, миссис Проктор? Вы к полуночи совсем, наверно, покой потеряли, раз у него нет привычки поздно возвращаться?
– Да он часто поздненько приходит и всегда говорит, чтобы я его не ждала, я и не жду. Почти каждую субботу хожу с Берил в кино. У нас есть телевизор, но ради разнообразия надо из дому раз в недельку выбираться.
– Значит, вы спали, когда вернулся ваш муж? – мягко гнула свою линию Дебора.
– У него свой ключ, конечно, так что ждать его не обязательно. Но если бы я знала, что он так поздно придет! Обычно я часов в десять ложусь, когда Проктора еще нет. К тому же в воскресенье утром спешить никуда не надо, но я не сова. Я так полицейским и сказала: «Я не сова». Они тоже спрашивали об аварии, в которую попал Проктор. Инспектор нам посочувствовал. «До двенадцати его дома не было», – я сказала им. Так что они сами могли убедиться, что ночь у нас тяжелая выдалась и без этого убийства Салли.
– Мистер Проктор, наверно, разбудил вас, когда вернулся домой? Представляю, как вы расстроились, когда увидели его.
– Еще бы! Я услышала, что он в ванной моется, окликнула его, он и вошел ко мне в спальню. Лицо чудовищное, зеленое, в кровавых подтеках, весь дрожит. Не представляю, как он домой добрался. Я встала, вскипятила ему чайник, пока он мылся. Я запомнила время, потому что он спросил у меня. Он же свои часы потерял, а у нас на кухне ходики и в гостиной часы. На них было десять минут первого и на кухонных – то же самое. Я так перепугалась. Легли мы в половине первого, я и не верила, что на следующее утро он подымется. А он поднялся как ни в чем не бывало. Он всегда первым вниз спускается, ставит чайник. Никому не доверяет чай заваривать, вот и принес мне чашку крепкого чая. Но я бы ни за что не поверила, что он сможет утром в воскресенье рано встать – ведь ночью на себя не был похож! Его до сих пор дрожь бьет. Вот почему он не явился на дознание. А утром полицейские пришли и сообщили нам о Салли. Долго мы ту ночь помнить будем.
4
Они подъехали к Кэннингбери. У светофора на углу Хай-роуд и Бродвея, где особенно большое движение, пришлось долго ждать. Видно, в эти часы все тут делали покупки, район был густонаселенный. Тротуары были буквально запружены домохозяйками, которые то и дело, точно их толкал животный, первобытный инстинкт, чертовски медленно переходили дорогу. Магазинчики по обе стороны улицы находились в жилых домах, и их огромные витрины выглядели довольно нелепо рядом со скромными крышами и маленькими окнами. Ратуша, будто построенная по чертежам комитета безумных, находившихся под парами алкоголя и патриотической спеси, возвышалась в своем гордом великолепном одиночестве над разбомбленными зданиями, к реконструкции которых только приступали.
Смежив веки от зноя и шума, Феликс твердил сам себе, что Кэннингбери один из самых цивилизованных пригородов, с прекрасно поставленной обслугой, и не каждый согласится жить в тихом георгианском доме в Гринвиче, где с реки тянутся белые хвосты тумана и куда наведываются лишь самые верные друзья. Он повеселел, когда в светофоре загорелся другой свет, и они, следуя указаниям миссис Проктор, вскоре свернули налево от магистрали. Здесь двигались обратным потоком от торгового центра женщины с нагруженными сумками, теснились магазинчики женской одежды и парикмахерские с псевдофранцузскими названиями на вывесках, прибитых над окнами бывших жилых помещений. Через несколько минут они снова повернули на тихую улочку, где тянулись, пока хватало глаз, ряды стандартных домишек. Они были построены по одному проекту, но выглядели все по-разному, потому что перед каждым красовался не похожий на соседний палисадник. Все были ухоженные. Несколько хозяев обозначили свою индивидуальность, посадив араукарии чилийские, пристроив крошечных каменных гномов ловить рыбу из бассейна, соорудив искусственные гроты, но большинство удовлетворяло свое тщеславие буйством цвета и ароматов, посрамлявших скучную безликость коттеджей. Занавески свидетельствовали о продуманном, хотя часто и безвкусном выборе и стирках, их дополняли занавески из собранного в складку кружева или сетки, целомудренно задернутые от любопытных глаз пошлого мира. Уиндермиер-Крисчент выигрывала на фоне других улиц – она была спланирована по индивидуальному проекту, ее жители упорно держались за свою исключительность.
Так, значит, здесь был дом Салли Джапп, так плачевно закончившей свой бунт против его уклада. Машина подъехала к дому номер семнадцать, и миссис Проктор, прижав к груди свою бесформенную черную сумку, начала дергать дверцу.
– Позвольте мне, – сказала Дебора и перегнулась через нее, чтобы открыть дверцу.
Миссис Проктор выбралась из машины и рассыпалась в благодарностях, но Дебора ее пресекла:
– Право же, не стоит благодарности, мы очень рады подвезти вас. А нельзя ли попросить стакан воды? Глупо, конечно, я понимаю, но в такой зной за рулем жажда начинает мучить. Простой воды. Я всегда предпочитаю воду.
«Господи, ну зачем!» – подумал Феликс, следя, как обе женщины скрываются в Доме.
Интересно, что задумала Дебора, может, хоть не придется долго ждать. У миссис Проктор не было выхода – пришлось пригласить свою благодетельницу в дом. Не вынесешь же стакан воды к машине. Но Феликс-то был уверен, что это вторжение хозяйке не по душе. Она с беспокойством оглянулась на дорогу, перед тем как они вошли в дом, и он понял, что сейчас уже близок роковой час – миссис Проктор в ужасе, что машина не уедет до прихода мужа. Страх, который мучил ее на церковном дворе, вернулся снова. Он почувствовал, как на него накатила волна раздражения. К чему эти номера, как Деборе не стыдно терроризировать бедную женщину?!
Деборе были чужды столь тонкие переживания, и она без колебаний вошла в гостиную. Девочка-школьница занималась на пианино, готовила, видно, задание, но ее быстро выдворили из комнаты торопливым приказом: «Принеси стакан воды, дорогая», отданным наигранно-веселым тоном, каким часто родители разговаривают с детьми в присутствии посторонних. Девочка вышла с явной неохотой, одарив Дебору долгим, осторожным взглядом. Она была на удивление невзрачным ребенком и все же чем-то напоминала свою кузину. Миссис Проктор не представила ее – то ли разволновалась и забыла, то ли нарочно их не познакомила, чтобы дочка не знала, где побывала ее мамаша, размышляла Дебора. Если так, наверно, она придумает что-нибудь, объясняя ее приход, хотя, судя по всему, миссис Проктор не отличается изобретательностью.
Они сели в кресла с пышными, девственно чистыми подушками, на спинке каждого красовалась накидка, на которой были вышиты жесткие, выпуклые шток-розы. Это, безусловно, парадная комната, здесь только принимают гостей или музицируют. На пианино стояли две фотографии юных девочек в пачках, они неуклюже склонились в неестественном, угловатом поклоне, на лицах застыли улыбки, на головках – венки из искусственных роз. Одна из них – девочка, только что выбежавшая из комнаты. Другая – Салли. Странно, как даже в этом возрасте видно, что один и тот же цвет лица и волос, один и тот же костяк в одной проявили неповторимость, в другой – унылую простоту, ничего не обещающую в будущем. Миссис Проктор заметила ее взгляд. – Да, – сказала она, – мы ни в чем ей не отказывали. Ни в чем. И не делали никаких различий. Она занималась музыкой, так же как Берил, только у нее способностей не было. Но мы всегда к ним относились одинаково. Ужасно, что все так кончилось! А на этой фотографии – мы в день крестин Берил. Это я, мистер Проктор, девочка и Салли. Она тогда была такой миленькой, и куда все делось!
Дебора подошла к фотографии. Застывшие на массивных, деревянных с резьбой стульях люди на фоне драпированных занавесей, отчего фотография казалась более старой, чем была на самом деле. Миссис Проктор – помоложе и грудь попышнее – неумело держит младенца и конфузится в новом платье.
