Майлз Бридон - Рональд Нокс
— На слове «вперед» ты медленно, очень медленно идешь к этой изгороди и просовываешь свою жирную голову между двумя верхними перекладинами. Руки кладешь на верхнюю и держишь, пока я их не привяжу. Если я только увижу, что рука тянется к карману, стреляю, не требуя объяснений. Это понятно? А теперь — вперед!
Яркий свет фонаря, неудобная поза, вообще бедственность положения вынудили сыщика подчиниться. Он уже не мог сосредоточиться на том, какие способы спасения имеются в его распоряжении. Покориться или — что сопряжено с опасностью — попытаться бежать? Бридон ощутил какую-то легкость в голове, где все стучали бессмысленные слова «земляк Нокса». Как человек, который не до конца проснулся, он, выполняя приказ, выставил вперед левую ногу. Нога ступила на глинистую землю, осклизлую после дождей. Тяжелый ботинок, подходящий для игры в гольф, залип, и его начало стаскивать с ноги. Ботинок сидел неплотно, и Бридону пришлось поджать пальцы, чтобы его удержать. Возможности, предоставленные этой случайностью, подействовали на сыщика волшебным образом. Обычно мозги у Майлза работали медленно, однако имели обыкновение под влиянием ситуации внезапно ускорять протекающие в них процессы. Он увидел свой шанс и начал действовать по наитию, почти машинально.
Если бы ему было предоставлено время привести в порядок мысли и развернуть всю цепочку рассуждений, он сказал бы (вероятно, Анджеле), что человеческая нога — лучшее орудие для достижения удаленных целей. Руке, чтобы набрать силу удара, нужно замахнуться от торса, а значит, придется изменить позу. Противник может это заметить и увернуться. Но нога обладает энергией собственных мускулов, и высвобождение этой энергии практически не скажется на положении тела; по крайней мере, не настолько, что это увидит человек, пристально наблюдающий за вашими руками и опасающийся, как бы вы не достали пистолет. На конце же каждого из двух мощных таранов, в любой момент готовых к броску, цивилизованный человек имеет оружие, а человек, запасшийся снаряжением для известных занятий в сельской местности, очень даже мощное оружие, подбитое железными гвоздями. Майлз Бридон чуть качнулся, поелозил ногами, а затем движением человека, который, пройдя по распаханному полю, отряхивает с обуви грязь, вынес вперед правую ногу. Но стряхнул он не грязь, он стряхнул ботинок.
Лягаясь, вы не ошибетесь в направлении удара, сложно только точно рассчитать высоту. Бридон целился в лицо, но удар пришелся чуть ниже; однако сыщик понимал, что удар из ниоткуда в грудь тоже приведет противника в замешательство. Ему выпала удача, которой он не заслужил: ботинок угодил Хендерсону в левую руку и аккуратно выбил из нее фонарь. Левая нога, пальнувшая наугад в темноту, сразу, как только ее обладатель перенес вес на другую конечность, попала в цель — это впоследствии подтвердила ссадина на лбу у Хендерсона. Метнув второй ботинок и оставшись в носках, Бридон без труда отбежал на несколько ярдов влево, подальше от реки, где было светлее, и драка могла представлять нешуточную угрозу. Хендерсон не стал стрелять — то ли его выбила из колеи боль, то ли он сообразил, что шанс попасть в цель упущен. Из одного кармана шоферского пальто Бридон вынул фонарь, а из другого револьвер. Фонарь он держал в вытянутой руке, но не мог решить, включить его или дать возможность сделать первый ход противнику. В темноте ничего не было видно кроме луча от фонаря Хендерсона там, где он целехонький упал в траву.
Минута или две прошли в полной тишине, каждому участнику сцены казалось, что он слышит дыхание противника. Затем луч света дернулся, как будто фонарь выскользнул из руки Хендерсона, когда тот попытался его поднять. Свет отполз в сторону берега; на траве появилось фантастически яркое пятно, легкий полумрак за ним позволял различить окаймлявший этот участок берега орляк. Перед зарослями лежал парусиновый мешочек с привязанной к нему веревкой — точно там, где положил его Бридон. Сыщик все ждал, что Хендерсон поднимет фонарь, но в круге света вдруг появилась темная фигура. Человек наклонился, подобрал мешочек и побежал по тропе, ведущей к дому. Бридон понял, что произошло, но поздно; рванул за вором, но поздно; попытался дотянуться до украденного клада, но поздно. Единственное, что он успел, это вовремя затормозить и не перевалиться через стену орляка в бурлящую воду. Странно, в темноте так легко ступить на роковой откос, когда думаешь, что внизу ровная земля.
Хендерсон, взяв хороший разбег, держался тропинки, которая ярдов сто шла строго по прямой; к этому маневру его вынудили плотная стена рододендронов справа и река слева. В горячке погони забыв о собственных страхах, Бридон осветил тропу и увидел Хендерсона, как раз выбегающего из пятна света. Не выключая фонаря, он бросился за ним; опасность, что беглец пустит свою парфянскую стрелу[122], казалась меньше, чем риск оступиться в темноте и упасть в реку. Погоня заставила его забыть о тревоге за Анджелу, и он разбудил ночное эхо криками о помощи. Хендерсон, несомненно, рассчитывал выскочить на дорогу позади домика садовника, прежде чем его обитатели успеют поинтересоваться причиной такой спешки. Но не успел он пробежать и половины пути, как внезапно вспыхнул еще один луч фонаря, на сей раз впереди, и послышался тягучий, такой узнаваемый голос:
— Стойте, Хендерсон, я вас вижу. — Это был голос Вернона Летеби.
Незадачливый кладоискатель притормозил скорее от изумления, чем от испуга. В его представлении маску и кепку шофера мог надеть только тот, кто делил с ним тайну их существования; свои проклятия и угрозы он вроде бы адресовал Летеби, и вроде бы Летеби подчинился, а потом взбрыкнул. Откуда же он тут взялся? Обежал заросли рододендронов и бросился ему наперерез? Чтобы подтвердить эту обнадеживающую мысль, беглец обернулся, но увидел луч первого фонаря, все еще следующего за ним по пятам. Хендерсон остановился, в свете блеснула рукоятка револьвера. Он опять обернулся на Летеби, и тем, кто видел, как он беспомощно озирается по сторонам, было сложно сказать,
