Рекс Стаут - Если бы смерть спала
Не могу сказать вам, чем был занят Вульф во вторник и среду, поскольку меня в это время не было дома, но если вы решите, что он просто-напросто бездельничал, я не стану с вами спорить. Иными словами, он спал, читал, пил пиво и забавлялся со своими орхидеями. Что касается меня, то я был в запарке. Всю ночь во вторник они продержали меня на Двадцатой авеню. Когда я, наконец, поднялся в свою комнату, в окнах уже начинал брезжить рассвет.
А в полдень во вторник только я принялся за четвертую оладью и вторую чашку кофе, как мне позвонили с улицы Леонарда и сказали, что через двадцать минут я должен быть в конторе окружного прокурора. Я переиграл на «через сорок» и проторчал там битых пять часов, из них целый час препирался с самим прокурором. В одном местечке у них были шансы завести меня в дело в качестве вещественного свидетеля, однако я выкарабкался прямо по отвесной стенке.
По пути домой я собирался навестить Кремера и узнать, не решился ли он, наконец, дать мне доступ к протоколам, однако мне помешали это сделать. Когда Мандельбаум меня, наконец, отпустил и я шествовал через холл к выходу, открылась дверь справа, и я увидел одну из трех лучших танцовщиц, с которыми мне довелось кружиться в танце. Увидев меня, она остановилась.
– О, привет, – сказала она.
Райли, помощник окружного прокурора, который открыл перед ней дверь, увидев меня, хотел было что-то сказать, но передумал и ретировался в кабинет. Взгляд, которым одарила меня Лоис, не имел ничего общего с приглашением к танцу.
– Вижу, вы позаботились о том, чтобы нам было не скучно. Вы и ваш жирный босс.
– В таком случае зачем вы со мной разговариваете? Одарите меня ледяным взглядом и гордо проследуйте мимо. Что касается заботы о том, чтобы вы не скучали, вы обратились не по адресу. Мы молчали до последней доли секунды.
– Ура в вашу честь. – Мы продвигались в сторону выхода. – Куда держите путь?
– Домой с одной пересадкой.
– Я, кажется, хочу вас кое о чем попросить. Если мы пройдем в такое место, где можно выпить, я вспомню по дороге, о чем именно.
Я повел ее к «Моуэну» (ресторан за углом), мы нашли пустую кабину в дальнем конце зала, и я закатал выпивку. Когда официант поставил перед нами бокалы, она сделала глоток «кровавой Мэри», скривилась, сделала второй, побольше, и поставила бокал на столик.
– Все-таки я решилась вас попросить. Правда, было бы лучше подождать, пока мои нервишки получат подкрепление из двух бокалов… Знаете, когда я увидела вас в холле, у меня дрожали коленки.
– Это началось до того, как вы меня увидели, или после?
– До того. Я знала, что мне придется об этом сказать, знала еще вчера, но все боялась, что мне не поверят. Поэтому я хочу попросить вас поддержать меня, уж тогда мне точно поверят. Понимаете, я знаю, что Джим Ибер и Корей Брайэм были убиты не из револьвера моего отца. Я хочу, чтобы вы сказали, что были рядом со мной, когда я швыряла револьвер в реку.
Мои брови от удивления поползли вверх.
– Ничего себе желаньице. Одному Богу известно, что бы вы вздумали пожелать после двух бокалов. Так, значит, вы швырнули револьвер вашего отца в реку?
– Да, – она попыталась поймать мой взгляд. – Да, я его туда швырнула.
– Когда?
– В четверг утром. Вот откуда я знаю, что из него не могли стрелять: ведь Джим был убит в четверг днем. Я выкрала его за день до этого, в среду. Вы знаете, как я это проделала: вошла в библиотеку, держа перед собой коврик. Я спрятала его…
– Как вы открыли дверь в библиотеку?
– У меня есть ключ. Джим Ибер дал мне дубликат своего примерно год тому назад. Джим одно время за мной приударял. Я спрятала револьвер в своей комнате под матрацем, но, испугавшись обыска, решила от него избавиться. А вам не хочется узнать, зачем я его взяла?
– Разумеется. Это весьма поможет делу.
– Я взяла его потому, что боялась, как бы чего не случилось. Я знала, как папа настроен по отношению к Сьюзен, знала и то, что их отношения с Уименом с каждым днем ухудшаются. Я ничего конкретного не думала, ну, там, что он может застрелить Сьюзен, или Уимен его, просто боялась, как бы чего не случилось. Поэтому в четверг утром я засунула его себе в сумку, села в свою машину, выехала по Вестсайдскому шоссе на мост Джорджа Вашингтона, остановила машину и выбросила револьвер в реку.
Она допила свой бокал и поставила его на столик.
– Естественно, я никому не собиралась об этом рассказывать. Когда в пятницу утром стало известно, что застрелили Джима Ибера, мне и в голову прийти не могло, что все это может иметь какое-то отношение к револьверу моего отца. Да и как мне это могло прийти в голову, если я знала, что папин револьвер лежит на дне реки? Вечером в кабинете Вульфа я поняла, что ошиблась. И как еще ошиблась. Можно еще?
Я подгадал, когда официант посмотрит в нашу сторону, и сделал ему знак повторить.
Между тем Лоис продолжала:
– В воскресенье стало известно насчет Корея Брайэма. Потом этот допрос у Ниро Вульфа. А сегодня с самого утра вокруг нас кружат детективы и прокуроры. Сначала они у нас все утро торчат, потом мы весь день торчим в конторе окружного прокурора, где нас расспрашивают поодиночке. Теперь мне придется сказать о револьвере, никуда не денешься, но, боюсь, они мне не поверят. Вот разве только если вы скажете, что были со мной, когда я швыряла револьвер в реку.
Появился официант с нашим заказом, и она замолчала.
– Вы кое о чем забыли, – сказал я, когда он ушел. – О команде водолазов, например, которых придется нанять для обследования дна реки, и о премии в качестве поездки в Голливуд плюс десять тысяч долларов тому, кто обнаружит револьвер.
– Вы шутите?
– Не совсем. Поскольку вы сегодня целый день отвечали на вопросы, вы, полагаю, сообщили им о вашем продвижении в четверг утром. И что вы им сказали?
– Мне придется сознаться в том, что я им солгала. Я сказала, что после завтрака проторчала чуть ли не до половины двенадцатого на балконе, потом прошлась по магазинам, потом в «Боливаре» перекусила с…
– Какие магазины вы назвали?
– Три обувных. «Зуссман», «Йорио», «Уиден».
– Купили какую-нибудь обувь?
– Да, я… – Она прикусила язык. – Нет, разумеется. Ведь я там не была. Как же я могла что-то купить?
Я покачал головой.
– Если вы попытаетесь скормить им эту ерунду, они не только наведут справки в этих трех магазинах, но еще и выяснят, что ваша машина все утро простояла в гараже, не говоря уже о десятке других дыр. Когда я подумаю, что мог оказаться тем самым негодяем, который согласился участвовать в вашей затее, мне становится вас жаль. Но у вас были хорошие намерения, а быть одновременно ловкачом и хорошим человеком – задача сложная. Так что пейте и забудьте про револьвер, если, конечно, вы не собираетесь сообщить мне, кто взял его на самом деле. Вам это известно?
– Разумеется, нет!
– Просто выгораживаете всю шайку, в том числе и Нору?
– Я никого не выгораживаю. Я хочу положить конец этому ужасному делу. – Она коснулась моей руки кончиками пальцев. – Арчи, я наговорила Бог весть что, но стоит вмешаться вам, и вы все можете поправить. Мы, например, могли бы им сказать, что выкинули револьвер в среду вечером и подъехали к реке не на моей машине, а в такси или прошлись пешком до Ист-Ривер и выбросили его там. Неужели вы мне не поможете?
Вот тебе и на. Когда я впервые увидел эту девушку, приближающуюся ко мне в ореоле солнечных лучей, я понял, что в ней хорошо все от кончиков пальцев ног до макушки. Разговаривая с ней, я делал вывод, что она не даст вам скучать. В четверг вечером, в «Колонне», я обнаружил, что к ней приятно прижаться. Не говоря уже о том, что к тому времени, когда я стану слишком стар, чтобы обеспечивать всем необходимым семью, ее отец уже умрет, оставив ей солидный капитал. А что, если бы я на самом деле потерял голову уже тогда, в «Колонне»? Сейчас я стал связан с женщиной, которая в трудную минуту растерялась до такой степени, что решила, будто ей удастся увести в сторону расследование по делу об убийстве своим до трогательности наивным рассказом. Вот тебе и на.
Но намерения у нее были хорошие, так что я не стал ее слишком строго судить. Заплатив за выпивку (я не занес это в графу казенных расходов), я посадил ее в такси, сам сел в другое и с легкой душой поехал на Двадцатую авеню.
И опять впустую. Ни Кремера, ни Стеббинса на месте не оказалось, Роуклифф же молча сверлил меня своими мутными глазами.
Как я уже сказал, Кремер раскошелился только в среду около полудня. Отбирая то, что нам требовалось, я подкреплялся сандвичами, которые запил молоком. В четыре пришел со всем этим добром домой и сел за пишущую машинку. Только я разделался с перепечатыванием и стал раскладывать на столе Вульфа экземпляры, как из оранжереи спустился он сам. Устроившись в кресле, взял первый экземпляр и начал упражнять мозги. Я привожу здесь оригинал из дела Джареллов вовсе не для того, чтобы вы их упражняли, если только вы на этом не настаиваете, а просто точности ради.
