Морис Леблан - Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник)
Он был не ранен, а сильно оглушен и не мог держаться на ногах. К счастью, на крики прибежал один из служащих заставы. Нашли экипаж. Господин сел в него вместе со своим спасителем. Экипаж отвез их до особняка на улице Великой Армии.
На пороге хозяин особняка, полностью пришедший в себя, рассыпался в благодарностях.
– Я обязан вам жизнью, сударь. Поверьте, я никогда об этом не забуду. Сейчас я не хочу пугать жену, но я настаиваю, чтобы она сегодня же могла выразить вам нашу признательность.
И он, пригласив незнакомца на обед, назвал свое имя: Людовик Эмбер. Потом добавил:
– Могу ли я узнать, с кем имею честь…
– Разумеется, – ответил незнакомец и представился: – Арсен Люпен.
В то время Арсен Люпен еще не обладал широкой известностью, которую принесли ему дело Каорна, побег из тюрьмы Санте и множество других не менее громких подвигов. Он даже не был Арсеном Люпеном. Это имя, которому будущее готовило ослепительную славу, специально придумал для своего спасителя господин Эмбер. Можно сказать, что именно в этом деле оно получило боевое крещение. Всегда готовый к борьбе, полностью вооруженный, но, по правде говоря, без средств к существованию, без власти, которую приносит успех, Арсен Люпен был всего лишь учеником в профессии, которой вскоре мастерски овладеет.
Как же он дрожал от радости, когда, проснувшись, вспомнил о ночном приглашении! Наконец-то он приблизился к своей цели! Наконец-то он займется делом, достойным его сил и таланта! Миллионы Эмберов! Какая восхитительная добыча для его аппетитов!
Он оделся должным образом: потертый редингот, поношенные брюки, немного порыжевшая шелковая шляпа, обтрепанные манжеты и пристежные воротнички. Одежда была чистой, но от нее так и веяло бедностью. Вместо галстука он надел черный бант, заколотый булавкой с большим фальшивым бриллиантом, который ювелиры называют «крупный орех». Облачившись таким образом, он спустился по лестнице дома на Монмартре, где и жил. На четвертом этаже, не останавливаясь, он постучал набалдашником трости по створке закрытой двери. Выйдя на улицу, он направился к внешнему кольцу бульваров. Мимо шел трамвай. Он взобрался в салон. Некто, шедший следом, а именно жилец с четвертого этаж, сел рядом.
Через секунду мужчина спросил:
– Как дела, патрон?
– Прекрасно, дело сделано.
– Как?
– Я у них обедаю.
– Вы обедаете у них?!
– Надеюсь, тебе не хотелось бы, чтобы я тратил свое драгоценное время впустую? Я вырвал господина Людовика Эмбера из лап смерти, которую ты ему уготовил. Господин Людовик Эмбер – человек признательный, и он пригласил меня отобедать у них.
Воцарилось молчание, потом мужчина спросил:
– Так вы не отказались от этой затеи?
– Малыш, – ответил Арсен, – если сегодня ночью я подстроил это жалкое нападение, если я взял на себя труд в три часа утра недалеко от крепостной стены огреть тебя тростью по запястью и дать пинка по ноге, рискуя нанести увечье своему единственному другу, то делал это, разумеется, не для того, чтобы сейчас отказываться от преимуществ, которые сулит мне столь хорошо организованное спасение.
– Но об их состоянии ходят нехорошие слухи…
– Ну и пусть ходят. Я занимаюсь этим делом вот уже на протяжении шести месяцев, и все это время собираю сведения, изучаю, расставляю сети, расспрашиваю слуг, заимодавцев и подставных лиц. Все эти шесть месяцев я живу в тени супружеской четы. И знаю, какой линии поведения мне следует придерживаться. Неважно, досталось ли им это состояние от старика Брофорда, как они утверждают, или происходит из другого источника. Я пребываю в полной уверенности, что оно существует. А раз оно существует, значит, принадлежит мне.
– Черт, сто миллионов!
– Положим, десять или даже пять, велика важность! В сейфе лежат толстые пачки ценных бумаг. Разрази меня гром, если в один прекрасный день я не доберусь до ключа.
Трамвай остановился на площади Звезды. Мужчина прошептал:
– А что сейчас делать?
– Пока ничего. Я дам тебе знать. У нас еще есть время.
Через пять минут Арсен Люпен поднимался по величественной лестнице особняка Эмберов. Людовик представил его жене. Жервеза оказалась добродушной дамой, пухленькой, очень болтливой. Она приняла Арсена Люпена с сердечной любезностью.
– Я настояла, чтобы на торжестве, устроенном в честь нашего спасителя, больше никого не было, – сказала она.
С самого начала они относились к «нашему спасителю», как к старинному другу. Арсен Люпен рассказал им о своей жизни и о жизни отца – неподкупного магистрата, о детских горестях, о трудностях, которые ему ныне приходится преодолевать. Жервеза же вспоминала о своей молодости, о замужестве, о доброте старика Брофорда, об унаследованных ею ста миллионах, о препятствиях, мешавших незамедлительно вступить в права наследства, о займах, которые она была вынуждена взять под баснословные проценты, о бесконечных тяжбах с племянниками Брофорда. А все эти конфликты! Секвестры! И тому подобное…
– Представьте себе, господин Люпен, бумаги здесь, рядом, в кабинете моего мужа, но если мы возьмем хотя бы один купон, то потеряем все! Они там, в нашем сейфе, а мы не имеем права дотрагиваться до них!
Господин Люпен слегка вздрогнул, услышав о таком соседстве. И явственно осознал, что душа господина Люпена никогда не поднимется до таких высот, чтобы испытать щепетильность, свойственную этой славной даме.
– А-а, они здесь, – прошептал он. Во рту у него пересохло.
– Да, они здесь.
Отношения, начавшиеся при столь благоприятных обстоятельствах, не могли не завязаться в более прочный узел. После нескольких деликатных вопросов Арсен Люпен признался, что живет в нищете. И тут же несчастный молодой человек получил должность личного секретаря обоих супругов с ежемесячным жалованьем в сто пятьдесят франков от каждого из них. Он будет жить у себя дома, но ему вменяется в обязанность приходить каждый день за распоряжениями. Для удобства ему выделят одну из комнат третьего этажа под рабочий кабинет.
Комнату он выбрал сам. По какой-то невероятной случайности она оказалась над кабинетом Людовика.
Арсен Люпен сразу же заметил, что должность секретаря сильно смахивает на синекуру. За два месяца он переписал два незначительных письма, и только один раз патрон вызвал его к себе в кабинет, что позволило молодому человеку на законных основаниях рассмотреть сейф. Кроме того, он также заметил, что обладатель этой синекуры считался недостойным чести находиться в обществе депутата Анкети или председателя коллегии адвокатов Грувеля, поскольку его забывали приглашать на знаменитые светские приемы.
Однако он на это не жаловался, предпочитая не предавать огласке свое скромное положение и держаться в тени. Впрочем, даром времени он не терял. Прежде всего, он несколько раз тайком наведывался в кабинет Людовика, чтобы засвидетельствовать свое почтение сейфу, который, к сожалению, так и оставался наглухо закрытым. Сейф представлял собой огромную, с виду неприступную, глыбу из чугуна и стали, которую нельзя было одолеть ни напильником, ни буром, ни фомкой.
Но Арсен Люпен не был ограниченным человеком.
– Где сила терпит поражение, там побеждает хитрость, – сказал он себе. – Главное, надо навострить глаза и уши.
И Арсен Люпен принял все необходимые меры. После тщательного, трудоемкого осмотра пола в своей комнате он просунул свинцовую трубку в отверстие между двумя лепными узорами на потолке кабинета. Через эту трубку, служившую ему слуховой и одновременно подзорной трубой, он надеялся все видеть и слышать.
Отныне Арсен Люпен жил, распластавшись на полу. Он часто видел, как Эмберы что-то обсуждали, стоя около сейфа, проверяли регистровые книги, перебирали бумаги. Когда они последовательно поворачивали четыре рукоятки, закрывающие замок, он старался угадать цифры, считая количество перемещающихся рисок. Он вглядывался в жесты Эмберов, вслушивался в их слова. Но куда они девали ключ? Где прятали его?
Однажды Арсен Люпен, увидев, что Эмберы вышли из кабинета, не закрыв сейф, поспешно спустился вниз и решительным шагом вошел. Но они уже вернулись.
– О, простите! – извинился он. – Я ошибся дверью.
Но Жервеза бросилась к нему, увлекая за собой.
– Входите же, господин Люпен, входите же. Разве вы не у себя дома? Вы сможете дать нам совет. Какие ценные бумаги лучше продать? Акции иностранных компаний или правительственные облигации?
– Но запрет? – удивившись, возразил Арсен Люпен.
– О, он касается не всех бумаг.
Жервеза приоткрыла створку. На полках лежали папки, перевязанные ремешками. Жервеза схватила одну из папок. Но муж возразил:
– Нет, нет, Жервеза! Это безумие – продавать акции зарубежных компаний! Они еще повысятся в цене. А вот правительственные облигации достигли своего потолка. Что вы об этом думаете, дорогой друг?
