Жорж Сименон - Первое дело Мегрэ
Когда я увидел чудака, который пытался достучаться к ним, я уехал, потом опять вернулся, но никого уже не было. Тогда я предпочел смыться. Мы посоветовались с Люсиль. Все надеялись, что Боб вернется или хотя бы даст знать, в какую он угодил больницу. В конце концов я отправился к Жандро в контору. Вот почему я знаю, как выглядит старик. Он тотчас же раскошелился — жалко, я не содрал с него сто тысяч вместо пятидесяти. Свора мерзавцев! Вы свалились нам на голову как раз в тот момент, когда мы собрались прятать концы в воду. Согласитесь, что было бы глупо дать себя поймать…
Ваше здоровье, старина! Они все устроили как нельзя лучше для себя. Я уже начинаю понемножку свыкаться с этой мыслью. Но меня просто тошнит, когда я вижу на улице их грузовые фургоны, запряженные откормленными битюгами… Хозяин! Кофе нам, только не «Бальтазар».
Пришлось, однако, выпить бальтазаровское — другого не оказалось.
— До чего все гадко! — процедил Дедэ сквозь зубы. — Хорошо, что можно будет отсидеться в деревне.
— С Люсиль?
— Она вроде не против. У нас есть пятьдесят тысяч франков или около того. Я всегда мечтал открыть бистро на берегу реки, такое, к примеру, как это, где посетителями будут мои дружки-приятели. Только трудно найти такое местечко — надо ведь, чтобы оно было неподалеку от ипподрома. Завтра пошатаюсь вокруг Мэзон-Лафита. Я и Люсиль туда отвез и там спрятал. — Он вдруг сконфузился и поспешил добавить: — Не подумайте, что мы стали добропорядочными буржуа.
* * *Так прошла целая неделя. Каждое утро по звонку Мегрэ входил в кабинет комиссара и представлял ему дневной рапорт. Каждое утро Ле Брэ открывал рот, словно собирался что-то сказать, но потом отворачивался.
Они не обменивались ни словом, кроме служебных разговоров. Мегрэ стал более серьезен и менее подвижен, хотя и не располнел. Он даже не утруждал себя улыбкой и прекрасно отдавал себе отчет в том, что был для Ле Брэ постоянным живым укором.
— Скажите, голубчик… Это было в начале мая.
— …когда у вас экзамены?
Экзамены по тому самому предмету, которым он занимался в ночь, когда в его жизнь ворвался флейтист, заявившийся в полицейский комиссариат, чтобы сообщить о расквашенном носе.
— На следующей неделе.
— Надеетесь преуспеть?
— Надеюсь.
Он продолжал оставаться холодным, сухо официальным.
— Гишар говорил мне, что вы мечтали поступить з Сыскную.
— Да, было такое.
— А теперь?
— Сам не знаю.
— Мне кажется, там вы будете больше на месте. Я, конечно, вами очень дорожу, однако постараюсь вам помочь в этом деле.
Мегрэ, у которого перехватило дыхание от волнения, не проронил ни слова. Он все еще сердился. По существу, он не смог простить случившегося им всем — и комиссару, и Жандро, и людям из Сыскной, и, может быть, даже самому Гишару, к которому в глубине души испытывал почти сыновнее почтение.
Однако если бы Гишар…
Он понимал, что в конечном счете правыми окажутся они. Скандал ни к чему бы не привел. При всех обстоятельствах Лиз Жандро была бы оправдана.
И что же?
Не к самой ли жизни он предъявлял претензии и не заблуждался ли он, не желая этого понять?
Он не хотел выкупа. Он не желал хоть чем-нибудь быть обязанным комиссару Ле Брэ.
— Дождусь своей очереди, — наконец проговорил он. Назавтра же его вызвали на Набережную Орфевр.
— Все еще сердитесь, мой мальчик? — спросил его главный, кладя руку ему на плечо.
Он не сумел удержаться и почти с вызовом, как мальчишка, бросил:
— Это Лиз Жандро убила Боба.
— По всей видимости.
— Вы в это верите?
— Я подозреваю. Ради ее брата Луи не пошел бы на такой риск.
Окна кабинета выходили прямо на Сену. Буксиры тащили за собой целую вереницу барж и сигналили, прежде чем пройти под мостом. Трамваи, автобусы, извозчики, такси безостановочно катили по мосту Сен-Мишель, а на тротуарах пестрели женщины в ярких платьях.
— Присаживайтесь, старина.
Урок, преподанный ему в этот день отцовским тоном, нельзя найти ни в одном из учебников по научной криминалистике.
— Вы поняли? Наша задача — приносить как можно меньше ущерба. Чему бы это разоблачение могло послужить?
— Правде.
— Какой правде?.. — И высокое начальство заключило: — Можете закурить трубку. С понедельника вы приступите к работе — инспектором в группе комиссара Бародэ.
Мегрэ не подозревал, что в один прекрасный день, спустя двадцать лет, он снова встретится с Лиз, которая будет носить аристократическую итальянскую фамилию мужа. И что она примет его в той же неизменной конторе Бальтазаров, о которой он знал со слов некоего Дедэ, и что он, наконец, увидит портрет старика, висящий на том же месте.
«Господин комиссар…»
Это он, Мегрэ, комиссар.
«Считаю лишним просить вас о сохранении тайны…»
Сюртэ в это время уже переименовали в Сыскную полицию.
И речь пойдет о том, что на административном языке называется «следствие в семейных интересах».
«К сожалению, у моей дочери характер отца…»
Что касается ее самой, то она была спокойна и холодна, как старый Бальтазар, портрет которого, во весь рост, висел на стене за креслом.
«Она дала себя увлечь одному бессовестному человеку, который увез ее в Англию, где добился разрешения на брак. Необходимо любой ценой…»
Да, тогда он не знал, что ему доведется еще раз держать честь семьи Бальтазар в своих руках…
Ему было двадцать шесть лет, и ему не терпелось сообщить жене новость: «Я поступаю в опергруппу шефа».
Но ему не удалось тотчас же осуществить свое желание. На улице его ждал Жюстен Минар.
— Плохие новости?
— Хорошие. Меня засватали.
Флейтист разволновался, он был даже более взволнован, чем сам Мегрэ.
— Вы покидаете комиссариат?
— С завтрашнего дня.
— Выпьем?
И они отправились в пивную «Дофин», в двух шагах от Набережной Орфевр. Инспекторы из Сыскной, сидевшие здесь, не знали этих двух мужчин, которые то и дело чокались и казались необыкновенно счастливыми. Спустя несколько дней они познакомятся — во всяком случае с одним из них. Мегрэ станет их коллегой. Он будет заходить сюда как к себе домой, гарсон будет называть его по имени и знать, что ему подать.
Домой он вернулся на взводе. Десять раз они провожали друг друга, флейтист и он, от одного угла улицы до другого.
— Твоя жена… — возражал Мегрэ.
— Неважно. Какое это имеет значение?
— Сегодня тебе не надо дудеть в свою дуделку?
— В какую дуделку?
Поднимаясь по лестнице, он здорово шумел. Открыв дверь, серьезно заявил:
— Приветствуй нового инспектора из группы шефа!
— Где твоя шляпа?
Проведя рукой по голове, он убедился, что позабыл где-то шляпу.
— Таковы все женщины! И заметь, заметь, прошу тебя, потому что это весьма важно… весьма важно, ты слышишь?.. Вовсе не благодаря комиссару… Они уже давно ко мне присматривались, а я и понятия не имел Знаешь, кто мне об этом сказал?.. Сам шеф… Он мне сказал… Я не могу повторить все, что он мне сказал, но он просто, как отец… Отец, понимаешь ты…
Тогда она принесла ему комнатные туфли и приготовила крепкий кофе.
МЕГРЭ, ЛОНЬОН И ГАНГСТЕРЫ
Глава первая,
В КОТОРОЙ МЕГРЭ ВЫНУЖДЕН ЗАНЯТЬСЯ ГОСПОЖОЙ ЛОНЬОН, ЕЕ БОЛЕЗНЯМИ И ЕЕ ГАНГСТЕРАМ
— Договорились… договорились… да, мосье. Ну да, да… Обещаю… Я сделаю все, что смогу… Так точно… Будьте здоровы… Что-что? Я говорю: будьте здоровы… Обижаться тут нечего… Всего доброго, мосье…
Мегрэ повесил трубку — наверное, в десятый раз за последний час (впрочем, звонков он не считал), закурил, с укоризной взглянул на окно — нудный холодный дождь хлестал по стеклу, — снова взялся за перо и склонился над рапортом, к которому приступил час назад, но за это время написал всего лишь полстраницы.
Дело в том, что с первой же строчки он стал думать совсем о другом — о дожде, нескончаемом, нудном дожде, предвестнике зимы, который так и норовит попасть вам за шиворот, просочиться сквозь подметки ваших ботинок, стечь крупными каплями с полей вашей шляпы, — об этом холодном дожде, от которого непременно схватишь насморк, гнусном, тоскливом дожде, про который говорят: в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит.
В такой дождь люди, словно привидения, бродят из угла в угол. Может, они и звонят-то без конца просто от скуки?.. То и дело трещал телефон, но из всех этих разговоров едва ли три было нужных. И когда снова раздался звонок, Мегрэ взглянул на аппарат с таким видом, словно собирался размозжить его ударом кулака, и рявкнул:
