Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус
Он, без сомнения, посмотрел на часы, потому что сказал: «Без пяти минут десять! Через пять минут начальник забудет все, что сделал друг. Приготовьте ваши книги».
В десять часов он проверил счета, подписал их, выдал квитанцию о полученных деньгах и удалился.
«Он спас меня!» — пробормотал брат растроганно, когда дверь затворилась за Бержероном. «Он обокрал тебя, великий простофиля!» — вскрикнула я, опрокидывая ширму. Истина вдруг озарила мой ум. Увы! Слишком поздно! Расписка была в кармане у мошенника.
III
Находясь под влиянием беспредельной признательности, брат посмотрел на меня с состраданием. «Как упорна твоя ненависть!» — сказал он. «Это лучше, чем глупое легковерие! — ответила я в порыве гнева и, прежде чем он успел возразить, продолжила: — Так ты веришь тому, что наговорил этот человек? Ты допускаешь без малейшего сомнения все, что он приписывает твоему опьянению? Да и уверен ли ты, что был пьян?»
Тогда он поднес руку ко лбу. «Да… и больше чем когда-либо, потому что голова у меня тяжелая… Никогда еще после предыдущих кутежей я не чувствовал себя так… Обычно я ощущал боль в висках…» — «Между тем как сегодня?» — «Сегодня я чувствую какое-то странное оцепенение. Будто что-то сдавливает мне голову…» — «Так ты уверен, что был пьян?» — «Если бы я не был пьян, разве я взял бы деньги, которые не принадлежат мне?» — «Кто знает, не другой ли кто взял их вместо тебя?» — вскрикнула я, глядя ему прямо в глаза. «Но кто же?» — спросил он с изумлением. «Сам Бержерон».
Брат мгновенно вскочил на ноги в негодовании от подобного обвинения. Честный, простодушный человек! Строгим голосом он произнес: «Сестра! Сестра! Ненависть ослепляет тебя!» Вместо того чтобы уступить, я тихо продолжала: «Я готова отказаться от этой ненависти, если ты ответишь мне на несколько вопросов». — «Говори», — согла— сился брат, несколько успокоившись. «Вспомни хорошенько, где нынешней ночью находился ключ от кассы». — «Со мной, как и всегда, в кармане жилета».
Касса моего брата была сооружена из толстого дуба, окованного железными полосами, но будучи очень крепкой и прочной, отворялась весьма просто, без всякого секрета.
«Ты уверен, что прошлой ночью не оставлял ключ дома, в каком-нибудь секретном, тебе одному известном местечке?» — «Нет, я никогда этого не делаю, я постоянно ношу ключ в кармане». — «Следовательно, вчера ты унес его с собой?» — «Без сомнения… и сегодня утром нашел его на обычном месте». — «Так…» — промолвила я. «Что еще?» — «Теперь другой вопрос. Не сказал ли ты мне, что последствия твоего вчерашнего кутежа не такие, как обычно, что на этот раз ты чувствуешь необычайную тяжесть и оцепенение?» — «И сильное желание спать. Но к чему этот допрос? Окончен ли он?» — «Да, потому что я узнала все, что хотела знать». — «И какое же ты вывела заключение?» — «Если я скажу тебе, ты мне не поверишь».
Мне хотелось возбудить его любопытство. Сухой тон, которым я произнесла свою последнюю фразу, достиг цели, ибо мой брат воскликнул: «Говори же! Я требую!» Я посмотрела ему в глаза и спросила: «Поверишь ли ты мне?» — «Для начала я выслушаю тебя. Что же касается того, чтобы тебе поверить…»
Я не дала ему окончить. Желая ошеломить его, я проговорила быстро и без пауз: «Ты не был пьян, ты не играл и, следовательно, не проиграл. Ты вообще не приходил домой за деньгами».
Твой отец, действительно ошеломленный, указал мне взором на кассу и произнес только: «А это?» — «Ты хочешь спросить, почему сегодня утром твоя касса оказалась пуста?» Он кивнул. «Она пуста потому, что другой, усыпив тебя, взял ключ из твоего кармана и украл деньги».
Прежде чем брат успел возразить, я прибавила: «И этот другой — Бержерон». Только я произнесла эти слова, как дверь кабинета отворилась, и послышался веселый голос: «Дадут мне сегодня позавтракать?»
Это был молодой человек двадцати восьми лет по имени Реноден, несколько месяцев тому назад открывший контору нотариуса. Отец твой подружился с ним, когда был еще клерком в конторе, которую купил незадолго до этого.
«Да-да, милости просим», — сказал Морер, пытаясь возвратить себе хладнокровие. Так или иначе, а удар возымел свое действие. Твой отец не в состоянии был овладеть собой и скрыть смущение настолько, чтобы Реноден его не заметил.
«Что с тобой? — спросил нотариус. — Ты сегодня не в своей тарелке». — «Мигрень… Я не спал всю ночь. Отчетность заставила меня просидеть до утра». — «Да, я должен бы это знать… особенно после того, что видел сегодня ночью», — спокойно заметил Реноден.
Последняя фраза удивила нас. Мы с братом недоуменно переглянулись, а нотариус продолжал, смеясь: «Твой начальник, однако, уж очень спешил получить казенные деньги». И прибавил: «Я бы на твоем месте прямо заявил ему: „Ночь создана для того, чтобы спать. Приходите завтра утром“».
Я предчувствовала, что Реноден, сам того не подозревая, принес нам важные известия.
«Конечно, я не постеснялся бы сказать ему это! — продолжал нотариус. — На твоем месте я без церемоний отправил бы его спать, когда он пришел к тебе сегодня ночью». — «А ты знаешь, что он приходил ко мне нынче ночью?» — с усилием произнес брат. «Еще бы! Я видел, как он входил к тебе около двух часов ночи. Я шел от Туфло, куда меня позвали засвидетельствовать завещание моего умирающего клиента. Я шел по переулку, когда при лунном свете заметил Бержерона, переходившего улицу. Когда я дошел до поворота, то увидел, как он входит к тебе».
Сказав это и не подозревая, какое значение имели для нас его слова, Реноден обратился ко мне. «Посетители приходят один за другим, но отличаются друг от друга, — произнес он, улыбаясь. — Один является ночью, чтобы потребовать у брата казенные деньги, другой приходит днем, чтобы принести денег сестре».
Видя, что я не понимаю его, он продолжал: «Я принес вам проценты с двухсот тысяч франков, которые оставлены вам вашей крестной матерью». Возвестив, таким образом, о причине своего посещения, он печально покачал головой. «И вместе с тем я теряю возможность завтракать у вас раз в полгода… ибо через неделю вы будете совершеннолетней… а по завещанию назначено выдать весь капитал в ваши руки при вашем замужестве или по достижении совершеннолетия».
Сказав это, Реноден с улыбкой обратился к Мореру: «Однако долго же приходится ждать завтрака! У меня совсем живот подвело».
В середине завтрака Реноден, что-то почувствовав, отложил вилку, оттолкнул от себя тарелку, оперся локтями на стол и, пристально посмотрев на нас обоих, взволнованным голосом спросил: «Зачем нужны друзья?» Не получив ответа, он продолжил: «Да, зачем нужны друзья, если не для того чтобы доверить им свое горе? Я вижу, у вас случилось какое-то горе, которое вас душит, но эгоизм или страх не позволяет вам поделиться им… Полно! Кто из вас смелее, пусть первый покается!»
Мы были слишком уверены в дружбе молодого нотариуса и потому недолго колебались. Я рассказала Ренодену обо всем, но не стала делиться с ним своими мыслями в отношении Бержерона. Я удовольствовалась тем, что повторила рассказ Бержерона и описала последовавшую за тем сцену выдачи расписки.
Едва я закончила говорить, как наш друг, внимательно выслушавший меня, обратился к брату и ясно, отчетливо, без малейшего колебания заявил: «Тебя обокрали. Мастерски обокрали. Так обокрали, что ты не можешь выпутаться из петли, которую он на тебя накинул, словно на простака». — «Но ведь он принес мне всю сумму», — возразил брат. «В этом-то и заключается мастерство мошенника. Если бы он сохранил деньги у себя в каком-нибудь потайном местечке, что бы ты сделал? Подумал бы ты тогда, что сам обокрал себя?» — «Конечно, нет». — «Значит, ты решил бы, что кто-то другой тебя обокрал. Следовательно, ты первым делом заявил бы в полицию о краже. Первым вопросом, с которым обратились бы к тебе в полиции, было бы следующее: „Где вы провели ночь, когда была совершена кража?“ Что бы ты ответил?» — «Я бы сказал правду». — «Что ты кутил с Бержероном… А этого хитрец хотел избежать. Правосудие любопытно: оно разузнало бы всю подноготную о Бержероне и добралось бы до истины. Поступив же таким образом, он заставил тебя молчать. Нет никакой кражи — только оказанная им услуга. И какая услуга! Он спас твою честь! Документ, который ты ему выдал, свидетельствует о займе, и больше ничего. Но, знаешь ли ты, что бы случилось, если бы он показал его третьему лицу? Даже если бы Бержерон не сказал ни слова, не произнес ни малейшей жалобы, не привел никаких подробностей, третье лицо, само собой, увидев столь громадную сумму, решило бы, что ты пьянствовал. И как бы ты ни объяснял случившееся, все сказанное тобой сочли бы за клевету на благодетеля, спасшего твою честь».
Так же, как и Реноден, я была убеждена в бесчестье Бержерона, но для меня оставался загадкой один пункт, который я хотела разъяснить. Я сказала: «Зачем же он, имея деньги в руках, обменял их на расписку брата, скромное положение и скудные средства которого ему известны? Потребуются годы на то, чтобы вычетами из жалования собрать займ. К тому же, умри мой брат или лишись места, какое значение будет иметь эта бумага? Она не стоит ни гроша».
