Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена
— Вы очень спешите?
— Да, спешу, если совпадение, о котором идет речь, не стоит того, чтобы им заняться. Так что ближе к делу.
— Ближе к делу? Пожалуйста. И для начала будьте добры взглянуть на эту картину — я купил ее на прошлой неделе в одной пропыленной лавчонке на левом берегу. Меня прельстила ампирная рама с двойными пальметтками, сама-то картина убогая.
— И впрямь не бог весть что, — изрек Люпен после недолгого молчания, — но сюжет не лишен известной прелести… Уголок старого двора — ротонда, греческая колоннада, солнечные часы, бассейн, полуразрушенный колодец с крышей во вкусе Ренессанса, со ступенями и каменной скамьей — все это вполне живописно.
— К тому же это подлинник, — добавил я. — Каковы бы ни были достоинства и недостатки полотна, оно никогда не разлучалось со своей ампирной рамой. Да тут и дата обозначена. Смотрите, внизу слева красные цифры: пятнадцать — четыре — два; несомненно, они означают пятнадцатое апреля тысяча восемьсот второго года.
— И впрямь! Но вы упомянули о каком-то совпадении, а я покуда не понимаю…
Я достал из угла подзорную трубу, укрепил ее на треножнике и через отворенное окно навел на комнатку в доме напротив, которая была видна, поскольку окно в ней также было отворено. Затем я пригласил Люпена взглянуть.
Он наклонился. Лучи солнца, падавшие в это время дня наискось, освещали простую мебель красного дерева, большую кровать и детскую кроватку с кретоновыми занавесками.
— А, — внезапно проговорил Люпен, — такая же картина!
— Точь-в-точь такая же, — подтвердил я. — И дата совпадает. Вам видно, там обозначена дата красной краской? Пятнадцать — четыре — два.
— Да, вижу… А кто живет в этой комнате?
— Одна дама… Вернее, не дама, а работница: ей приходится зарабатывать шитьем на хлеб себе и своему ребенку.
— Как ее зовут?
— Луиза д'Эрнемон. Я навел справки: она доводится правнучкой откупщику, окончившему жизнь на гильотине во времена террора.
— В тот же день, что Андре Шенье, — подхватил Люпен. — Судя по воспоминаниям современников, этот Эрнемон был богач. — Он поднял голову от подзорной трубы и добавил: — Любопытная история… А почему вы рассказали ее мне именно сегодня?
— Потому что сегодня пятнадцатое апреля.
— Так что же?
— Вчера я узнал из болтовни привратницы, что день пятнадцатое апреля играет важную роль в жизни Луизы д'Эрнемон.
— Быть не может!
— Обычно она все дни проводит в трудах, шьет, убирает в двух своих комнатках, готовит завтрак к возвращению дочки из муниципальной школы… Но пятнадцатого апреля, вопреки обыкновению, она вместе с дочкой уходит из дому около десяти утра, а возвращается к вечеру. Каждый год, в любую погоду. Согласитесь, есть нечто странное в этой дате, которую я обнаружил на старой картине, если знаешь, что тою же датой помечена другая такая же картина, и вдобавок та же дата побуждает правнучку откупщика д'Эрнемона к ежегодным отлучкам.
— Нечто странное? Вы правы, — задумчиво протянул Люпен. — И никто не знает, куда ходит эта женщина?
— Никто. Она никому не рассказывает. Впрочем, она вообще не болтлива.
— Вы уверены, что в своем рассказе не отклонились от истины?
— Совершенно уверен. Да вот вам и подтверждение.
Дверь, ведущая в комнату швеи, растворилась; девочка лет семи-восьми вошла и остановилась у окна. За ней показалась высокая, еще красивая дама с добрым и печальным лицом. Мать и дочь были готовы; обе одеты просто, но видно было, что мать постаралась придать своему наряду некоторое изящество.
— Видите, — прошептал я, — они уходят.
Действительно, дама взяла дочку за руку, и они вышли из комнаты.
Люпен схватился за шляпу.
— Идете со мной?
Меня одолевало такое любопытство, что я и не подумал отказаться. Мы спустились вместе с Люпеном.
Выйдя на улицу, мы заметили, что моя соседка входит в булочную. Она купила два небольших хлебца, положила их в корзину, которую несла дочь; похоже было, что в этой корзинке уже лежат съестные припасы. Потом они пошли в сторону Больших бульваров и добрались по ним до площади Звезды. Авеню Клебер привела их в Пасси.
Люпен шагал молча, погруженный в раздумье; я радовался, что мне удалось его заинтересовать. Время от времени он ронял какую-нибудь реплику, позволявшую проследить за ходом его размышлений, и я убеждался, что он так же далек от решения загадки, как и я.
Тем временем Луиза д'Эрнемон свернула налево, на улицу Ренуара, старинную тихую улочку, где жили Франклин и Бальзак; старые дома и укромные садики придают ей нечто провинциальное. Она расположена на холме, у подножия которого течет Сена, и переулочки сбегают прямо к реке.
На один из таких переулков, узкий, извилистый и пустынный, вышла моя соседка. Первый дом по правую руку был обращен фасадом на улицу Ренуара, далее тянулась замшелая стена, необычайно высокая, укрепленная контрфорсами и утыканная сверху бутылочным стеклом.
Посредине в ней была прорублена низкая дверь в форме арки; перед этой дверью Луиза д'Эрнемон остановилась и отворила ее ключом, который показался нам огромным.
— Во всяком случае, — сказал мне Люпен, — скрывать ей нечего: она ни разу не оглянулась по сторонам.
Не успел он договорить, как сзади послышались шаги. То были двое нищих, старик и старуха, оборванные, грязные, в лохмотьях. Они прошли мимо, не обращая на нас внимания. Старик вынул из котомки такой же ключ, какой был у моей соседки, и вставил его в скважину. Дверь за ним затворилась.
И сразу же в конце переулка раздался скрежет автомобильных тормозов… Люпен увлек меня за собой метров на пятьдесят дальше, в нишу, где можно было укрыться от посторонних взглядов. Мы увидели, как из автомобиля вышла молодая женщина с собачкой на руках, очень элегантная, вся в драгоценностях, глаза — неправдоподобно черные, губы неправдоподобно алые, волосы неправдоподобно белокурые. Тот же жест перед дверью, тот же ключ… И барышня с собачкой скрылась с глаз.
— Это становится забавным, — ухмыльнулся Люпен. — Что общего может быть у всех этих людей?
Затем перед нами прошествовали две сухопарые дамы преклонных лет, одетые весьма убого и похожие друг на друга, как сестры; затем лакей; затем пехотный капрал; затем толстяк в засаленной и рваной куртке; затем семья рабочих, отец, мать и четверо детей, все четверо бледные, изможденные — видно было, что они живут впроголодь; и у каждого из прибывших была с собой корзинка или кошелка с едой.
— Это пикник! — воскликнул я.
— Я все больше удивляюсь, — отозвался Люпен, — и не успокоюсь, пока не выясню, что происходит за этой стеной.
О том, чтобы перелезть через нее, нечего было и думать. Вдобавок мы обнаружили, что обоими концами стена упирается в дома, в которых не было ни единого окна, выходившего в переулок.
Мы тщетно пытались изобрести какую-нибудь военную хитрость, как вдруг дверца вновь отворилась и выпустила одного из сыновей рабочего.
Мальчишка пустился бегом в сторону улицы Ренуара. Несколько минут спустя он вернулся с двумя бутылками воды; поставив их на землю, он полез в карман за ключом.
Люпен тем временем отошел от меня и неторопливо проследовал вдоль стены, делая вид, будто прогуливается. Как только ребенок вошел в дверь и захлопнул ее за собой, Люпен подскочил и успел вставить в паз замка кончик ножа. Язычок замка не защелкнулся, и теперь достаточно было толкнуть дверь, чтобы она отворилась.
— Готово, — сказал Люпен.
Сперва он осторожно заглянул в щель, потом, к моему величайшему изумлению, преспокойно вошел. Последовав его примеру, я убедился, что метрах в десяти от стены посажена густая рощица лавров, позволяющая незаметно подойти поближе.
Люпен остановился среди кустов. Я приблизился к нему и так же, как он, раздвинул ветви. Моим глазам открылось столь неожиданное зрелище, что я невольно ахнул; Люпен же процедил:
— Черт побери! До чего занятно!
В пространстве между двумя домами без окон мы увидели тот самый дворик, что был изображен на старой картине, купленной мною у старьевщика.
Тот самый дворик! В глубине, у задней стены, виднелась легкая колоннада той самой греческой ротонды. Посредине те самые каменные скамьи на круглой смотровой площадке, от которой четыре ступени вели к бассейну, выложенному замшелыми плитами. Налево высился тот самый колодец с затейливой железной крышей, а рядом — те самые солнечные часы со столбиком и мраморной доской!
Тот самый дворик! Все это было невероятно странно, тем более что у нас с Люпеном не выходила из головы дата, 15 апреля, указанная в углу картины! Мало того, сегодня 15 апреля, и именно в этот день человек шестнадцать — восемнадцать, столь различного достатка, столь непохожих по манерам, решили собраться в этом заброшенном уголке Парижа.
В тот миг, когда мы их увидели, все они сидели отдельными кучками, кто на скамьях, кто на ступеньках, и ели. Неподалеку от моей соседки с дочерью расположилась вся семья рабочего и чета нищих; поодаль, выложив ломти ветчины, банки с сардинами и швейцарский сыр, сгрудились лакей, толстяк в засаленной куртке, пехотный капрал и две сестрицы, отличавшиеся худобой.
