Эрл Гарднер - Дело смеющейся гориллы

— Да, вот еще что, — сказал Дрейк. — Блевинс рассказал мне, что он обучил Эддикса методам гипноза.

— Зачем?

— Так хотел Эддикс.

— Пол, — сказал Мейсон, — я хочу, чтобы ты все как следует проверил. Я собираюсь на этом процессе выстроить защиту, которая войдет в историю, но для начала мне нужно точно знать, что там на самом деле произошло.

— А Джозефина Кемптон не может тебе рассказать? — спросил Дрейк.

— Нет.

— Почему нет?

— Если между нами, то я думаю, что она и сама не знает.

— О, Бога ради, Перри! — воскликнул Дрейк. — Только не вздумай строить защиту на основании женских россказней: «Мы сидели там, в руках у меня был ножик, а затем, совершенно неожиданно, в глазах у меня потемнело, а когда я пришла в себя, он лежал там на кровати совершенно неподвижно, и я закричала: „Ну скажи мне что-нибудь, Бенни!“

Мейсон усмехнулся:

— Все совершенно не так, Пол, хотя так оно и есть. Выкачай из Блевинса всю информацию, какую только сможешь, найди его бывшую жену. Ну, я пошел на переговоры с Хардвиком, загляну к тебе позже.

Мейсон вернулся в свой офис.

— Джеймс Этна направляется сюда, — сообщила Делла Стрит. — Он, похоже, страшно возбужден.

Зазвонил телефон.

— Алло, — сказала Делла в трубку, выслушала ответ и повернулась к Мейсону: — А вот и мистер Этна.

— Скажи, пусть входит, — сказал Мейсон, — и передай Герти, чтобы она проводила мистера Хардвика сюда, как только он появится в конторе.

Делла Стрит повесила трубку и вышла, чтобы встретить Этну.

Этна, явно взволнованный, воскликнул, едва переступив порог кабинета:

— Мистер Мейсон, можете вы мне сказать, что, черт побери, удалось разнюхать полиции?

— Они, видимо, абсолютно уверены в том, что откопали нечто очень серьезное.

— Похоже было, — сказал Этна, — что они наверняка уверены в том, что говорят…

— Делла Стрит и я перевернули вверх дном весь офис, пытаясь найти микрофон, — усмехнулся Мейсон. — Мы подумали, что, может быть, им удалось подслушать нашу беседу с миссис Кемптон. Что там с протестом? Вы его подали?

— Нет. Я понял, что от этого не будет никакого проку.

— Вы хотите сказать, что ей предъявлено обвинение?

— Совершенно верно. Умышленное убийство. Они уже получили санкцию, и ордер на арест был оформлен по всем правилам.

— Случилось нечто такое, в результате чего они неожиданно почувствовали себя абсолютно уверенными, — заключил Мейсон.

— Конечно, это весьма необычная история, — позволил себе сделать замечание Этна.

— Да уж, это точно.

— А что вы скажете по этому поводу? — спросил Этна.

— О том, что она рассказала?

— Да.

— Я еще не думал над этим.

— Но что произойдет, когда она расскажет это суду присяжных?

— Вы хотите сказать — если она расскажет это суду присяжных?

— Но ведь рано или поздно она будет вынуждена рассказать это суду.

Мейсон усмехнулся:

— Давайте в таком случае постараемся, чтобы это лучше было поздно, Этна.

— Вы думаете, что присяжные не поверят ее рассказу?

— А вы?

— Ну в общем, — промолвил Этна, — черт побери, Мейсон, и верю, и не верю.

Мейсон продолжал улыбаться.

— Конечно, если принять во внимание тамошнюю обстановку, то рассказ звучит довольно правдоподобно. Был некий миллионер, экспериментировавший с гипнозом. Он пытался гипнотизировать горилл и, вероятно, пытался внушить им импульс к убийству человека. Совершенно естественно, что рано или поздно он мог добиться определенного успеха, и тогда было бы совершенно логично предположить, что он сам и оказался первой жертвой.

— Продолжайте, Джим, — сказал Мейсон. — Вы приводите аргументы в пользу правдивости ее рассказа. Вы пытаетесь убедить себя так, словно вы — суд присяжных.

— Ну да, а почему бы и нет?

Мейсон сказал:

— Если адвокат вынужден сам себя убеждать в правдивости рассказа своего клиента, то, черт побери, самое разумное — сделать так, чтобы больше никто и никогда этого рассказа не услышал.

— Я думаю, вы правы, — проговорил Этна, через силу улыбнувшись. — Я сам еще толком не разобрался, как отношусь ко всему этому, а теперь, после ваших слов, я понял, что очень старался, хотя и безуспешно, убедить себя в правдивости этой истории, и, в общем, черт бы меня побрал, если я и сейчас знаю, как к ней относиться. Все это звучит совершенно неправдоподобно, если только не принимать во внимание обстановку, царившую в этом доме, а на ее фоне все выглядит довольно логично.

— Через несколько дней мы будем знать намного больше, Джим, — сказал Мейсон.

— Я никак не могу отделаться от мысли, что по моей вине вы втянуты во все это, — посетовал Этна.

— Все нормально, — усмехнулся Мейсон. — Я бывал и в худших переделках.

— Но все же снова возникает вопрос — почему полицейские действовали так странно? Ведь, кажется, это довольно необычно для них?

— Необычно! — воскликнул Мейсон. — Это просто уникальный случай!

Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, кивнула Мейсону и сказала:

— Это Хардвик.

— Отложим ненадолго наше обсуждение, — обратился Мейсон к Этне. — Поскольку нам придется иметь дело с Хардвиком, нужно быть уверенными в себе и выступать единым фронтом. Мы должны улыбаться и излучать оптимизм. Делла, пусть он заходит.

Делла Стрит распахнула дверь и произнесла:

— Мистер Хардвик.

Сидней Хардвик, явно чем-то очень озабоченный, сказал:

— Доброе утро, господа. Надеюсь, что я не расстроил ваши планы на сегодняшний день, мистер Мейсон, и ваши тоже, мистер Этна.

— Ну что вы, отнюдь нет, — кивнул ему Мейсон, — присаживайтесь. Чем можем быть вам полезны?

Хардвик сел, поправил очки на носу, черную резинку за ухом, потрогал слуховой аппарат и сказал:

— Давайте с самого начала говорить начистоту. Мне известно, что вы оба во многих отношениях занимаете противоположную по отношению ко мне позицию. Вы, как я полагаю, представляете Джозефину Кемптон?

— Я тоже так полагаю, — сказал Мейсон. — А точнее, я думаю, мы будем ее представлять.

— Вы оба? — спросил Хардвик.

Джеймс Этна, поколебавшись немного, ответил:

— Да, я полагаю, что мы оба.

— В таком случае, — продолжал Хардвик, — я представлял Бенджамина Эддикса, пока он был жив. Мне известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Несколько месяцев назад я оформил его завещание. Это завещание полностью соответствовало воле мистера Эддикса в то время.

— У вас есть основания полагать, что он изменил свою волю?

Хардвик прочистил горло.

— Не только волю, но и завещание.

— Вы хотите что-то сообщить нам и хотите что-то узнать у нас. Почему бы вам не раскрыть карты? — предложил Мейсон.

Хардвик улыбнулся:

— Боюсь, что я неважный игрок в покер.

— Вы не играете в покер, — ответил ему Мейсон. — Вы принимаете участие в деловых переговорах, где мы, все мы, должны выложить на стол определенные карты. А теперь давайте договоримся, что вы начинаете выкладывать все те карты, которые хотите раскрыть, а затем мы посмотрим, что сможем вам показать мы.

— Очень хорошо. Дело в том, что сложилась в высшей степени необычная ситуация — ситуация, которая некоторым образом играет на руку вашему клиенту. Я решил, что вы должны знать об этом, мистер Мейсон, до того… ну, в общем, до того, как вы, возможно, примете решение не представлять ее интересы.

— Продолжайте, — сказал Мейсон, — мы вас внимательно слушаем.

— Вы посетили Бенджамина Эддикса во вторник вечером. Ваш визит вывел его из душевного равновесия. Когда вы нашли кольцо и часы… ну, в общем, это был жестокий удар по самолюбию и самоуверенности Эддикса. Он полностью изменил свое решение о том, что должно быть написано в его завещании. В ту самую ночь, до того как отправиться спать, где-то около половины двенадцатого, он вызвал Натана Фэллона и Мортимера Херши на совещание. Он сказал: «Джентльмены, я был идиотом. Я был просто самодовольным ослом. Я вел себя деспотично, позволяя себе выносить решения, касающиеся всех окружающих. Я виноват. Я хочу искупить свою вину, насколько это возможно. Вот здесь написанное мной собственноручно завещание. Я кладу это завещание в конверт. Я передаю его вам. Я прошу вас, джентльмены, запечатать этот конверт, расписаться на его обороте и положить его в надежное место. Если в течение нескольких ближайших дней со мной что-нибудь случится, вы должны позаботиться о том, чтобы это завещание оказалось у мистера Сиднея Хардвика».

— В течение нескольких ближайших дней? — переспросил Мейсон. — Значит, он чего-то опасался?

— Нет, нет, ничего подобного. Похоже, что он просто собирался встретиться со мной и оформить должным образом свое завещание, вот это собственноручно написанное им завещание, подписать его, как полагается, в присутствии свидетелей. Он хотел иметь это собственноручно написанное им завещание как своего рода временную меру на всякий случай, и если с ним что-нибудь произойдет, то старое его завещание не будет иметь силы.