Уилки Коллинз - Тайна
— Слава Богу! Она пришла в себя, — проговорил дядя Джозеф, не сводя с нее глаз.
— Пришла в себя? — рассеянно спросила Сара.
— Да, да, — отвечал старик, стараясь ее успокоить. — Ты больна, Сара. Здесь есть хорошие доктора, завтра тебе лучше будет.
— Не нужно мне докторов! Я не могу их снести. Они смотрят на меня с каким-то глупым любопытством, словно хотят что-нибудь найти во мне… Да, на чем я остановилась? Мне так много нужно сказать, но я столько страдала, дядя Джозеф, я так ужасно страдала, и все эта тайна…
— Не говори о ней, — почти умоляющим голосом произнес старик, — сегодня по крайней мере не говори!
— Почему нет?
— Потому что тебе опять сделается дурно, ты опять станешь смотреть в этот угол. Ты очень больна, да, да, Сара, ты очень больна.
— Нет, я не больна! Ох, зачем мне все говорят, что я больна? Дай мне сказать, что мне нужно. Я затем и приехала к тебе; я не могу быть покойна до тех пор, пока не скажу. Только ты мне не говори ничего, если я стану смотреть или говорить не так, как другие, — прибавила она уже совершенно спокойным голосом и с сознательным выражением. — Я иногда забываюсь и сама того не замечаю; но это ничего, дядя, совершенно ничего.
Успокоив таким образом старика, она повернулась спиною к тому углу, к которому прежде сидела лицом.
— Хорошо, хорошо. Вот это мне приятно слышать. Мы не будем говорить теперь о прошлом, потому что ты, пожалуй, опять забудешься. Лучше станем говорить о настоящем. Я так же хорошо помню прошлое, как и ты. Ты сомневаешься? Я все перескажу тебе в двух, трех словах. Слушай: ты оставила свое место в старом доме, бежала ко мне, просила меня, чтоб я тебя спрятал. Между тем слуги твоего господина искали тебя повсюду. Я просил тебя остаться у меня, но ты решилась навсегда уехать из Корнуэлля. Вот и вся история. Бог с нею! Скажи мне лучше, какое теперь у тебя горе?..
— Старая причина, дядя Джозеф, все та же тайна…
— Что? Ты опять назад?
— Да, опять. Всегда назад!
— И зачем?
— Затем, что тайна эта скрыта в письме…
— Так что ж?
— И я боюсь, что оно будет открыто. Вот что меня мучит. Шестнадцать лет оно там лежало, и теперь, после такого долгого времени его там найдет именно тот, кто не должен знать о его существовании.
— Так, так! Уверена ли ты в том, Сара? Почему ты это знаешь?
— Я это узнала из ее собственных уст. Случай нас свел вместе…
— Нас? Что ты разумеешь под этим «нас»?
— Я разумею — ты конечно помнишь, что капитан Тревертон, у которого я служила, жил в Портдженском замке?
— Я забыл его имя. Бог с ним.
— Когда я оставила свое место, мисс Тревертон была пятилетней девочкой. Теперь она замужем… О как она хороша! Как она счастлива! У нее ребенок, такой же прекрасный, как она сама. Я не знаю, что бы я дала, чтобы ты мог ее увидеть!
Дядя Джозеф изобразил на лице своем удовольствие и чмокнул губами, представляя себе прекрасную даму, которой он, к сожалению, видеть не мог.
— Теперешнее ее имя Фрэнклэнд, — продолжала Сара. — Конечно, это лучше, чем Тревертон. Муж ее, кажется, страстно любит. И может ли он ее не любить?
— Так, так, это очень хорошо, — заметил старик, — это очень хорошо, если муж любит свою жену. Но ты опять уходишь в какой-то лабиринт. Твое объяснение, мой друг, ничего не объясняет.
— Я должна говорить о них. Портдженский замок принадлежит теперь ее мужу, и они хотят жить в нем.
— Но ты опять возвращаешься на старую дорогу.
— Они хотят жить в том самом доме, где скрыта эта тайна; они хотят переделать те комнаты, где лежит письмо. Она сама хочет идти туда, она хочет позабавить свое любопытство…
— Но ведь о письме она ничего не знает?
— Избави Бог!
— У них в доме, конечно, много комнат, и письмо положено в одной; почему же им непременно нужно идти в эту одну?
— Потому, потому что я, глупая, сумасшедшая, я сказала ей, чтоб она не входила в Миртовую комнату!
— Ах, Сара, Сара! Как могла ты это сказать?
— Я не знаю, что со мною сделалось? Она говорила о своем доме с таким наслаждением, воображала себе, что вот она идет по этим старым комнатам… Я не вытерпела и сказала ей: не ходите в Миртовую комнату. Видишь, дядя, это было уже вечером, все углы и стены были темны, зажечь свечу я не хотела, боялась, что она увидит, что на моем лице выражался испуг. Когда я зажгла свечи, мне стало еще хуже. Я не знала, что делала. Я готова была вырвать язык, чтоб не сказать ни слова и однако ж сказала! Помоги мне, дядя Джозеф, ради нашего прошлого времени, помоги мне, дай мне совет!
— Я посоветую тебе, Сара. Только ты не смотри так страшно. Ты не должна смотреть такими глазами. Я тебе посоветую, только ты скажи мне, в чем?
— Разве я тебе не сказала?
— Нет, ты мне еще ни слова не сказала.
— Я теперь тебе скажу…
Она помолчала, внимательно посмотрела на дверь, ведущую в магазин, прислушалась и стала продолжать:
— Мое путешествие еще не окончено, дядя Джозеф. Я еду в Портдженну, пойду в замок, в Миртовую комнату, туда, где лежит письмо. Я не посмею ни уничтожить его, ни взять его оттуда; но я положу его в другое место. Я должна его взять из Миртовой комнаты.
Дядя Джозеф молча покачал головою.
— Я должна взять его оттуда, — продолжала Сара, — прежде чем приедет туда мистрисс Фрэнклэнд. Там есть такие места, которых никогда никто не заметит. Лишь бы мне взять его из этой комнаты, а уж я найду, куда его спрятать.
Дядя Джозеф задумчиво качал головою.
— Одно слово, Сара: знает ли мистрисс Фрэнклэнд, которая комната называется Миртовой?
— Я думаю, что она не знает; спрятавши письмо, я уничтожила все знаки и надписи на дверях. Но они станут искать, обойдут все комнаты.
— Если она и найдет и прочитает письмо, что ж из того?
— Я буду тогда причиною несчастия невинных людей. Я не переживу этого!
— Довольно, довольно, Сара.
— Я должна ехать в Портдженну. Если бы меня ожидала там смерть, я и тогда пойду. Но как сделать, чтоб меня на заметили, чтоб не открыли моего намерения? Ты мужчина! ты старее и опытнее меня, кроме тебя, мне не у кого просите совета. Помоги мне, дядя Джозеф, помоги, ты мой единственный друг во всем свете.
Дядя Джозеф встал, сложил на груди руки и посмотрев племяннице в глаза.
— Ты едешь? — сказал он. — Скажи мне свое последнее слово: да или нет?
— Да, это мое последнее слово.
— Хорошо. Когда?
— Завтра. Я не должна терять ни одного дня, ни одного часа.
— Скажи мне, действительно ли ты убеждена, что открытие письма будет причиною несчастия?
— Да, если б от этого слова зависела жизнь моя, и тогда я должна была бы сказать: да.
— Тебе ничего более не нужно в этой комнате, как только взять письмо и положить его в другое место?
— Ничего.
— И кроме тебя никто его не должен трогать?
— Никто. Тревертон умер, теперь уж никто.
— Хорошо. Сиди здесь, Сара, и удивляйся, если можешь, но молчи. С этими словами старик пошел к двери, приотворил ее и позвал человека, сидевшего в магазине.
— Самуэль, друг мой! Завтра я должен съездить с моей племянницей — вот с этой дамой — за город. Смотри за магазином, а если кто придет и будет спрашивать мистера Бухмана, говори, уехал за город и возвратится через несколько дней. Вот все. Запри теперь магазин и ступай ужинать; желаю тебе, мой друг, аппетита и хорошего сна.
Прежде чем Самуэль успел поблагодарить за доброе желание, хозяин запер дверь. Прежде чем Сара успела проговорить одно слово, дядя Джозеф одною рукою закрыл ей рот, а другою вынул платок и отер ей слезы.
— Теперь не будем больше ни говорить, ни плакать, — заговорил он веселым голосом. — Сегодня ты спишь здесь, а завтра едем. Ты хотела моего совета — я сам еду с тобою — это вернее всяких советов. Теперь я закурю трубку и подумаю, говорить и действовать будем завтра. А ты ступай в постель. Возьми с собою ящик твоего дяди Макса, пусть он тебе сыграет Моцартову арию, это приятнее, чем плакать и грезить. Зачем так много плакать? Есть тут о чем плакать или думать? Я с тобою, Сара. Я сказал, что твое горе — мое горе; твоя радость — моя радость. Я то же повторю и завтра!
Глава XIII
СНАРУЖИ ЗАМКА
Ночь не изменила планов дяди Джозефа и его племянницы. Странная цель прибытия Сары в Корнуэлль перепутала совершенно и смутила все его мысли, среди которых он сознавал совершенно ясно только то, что Сара находится в опасном положении, и он решился спасти ее, не зная, в какой степени верно избранное ею средство. Ее рассеянные взгляды, ее замешательство, странные речи развеяли все его сомнения. Когда Сара, встретившись с ним на другое утро, стала упрекать себя за то, что вызвала его на такую жертву, он ничего слышать не хотел и объявил решительно, что об этом нечего уж и говорить. Выразивши таким образом свое мнение, дядя Джозеф, чтобы переменить разговор, спросил племянницу, как она провела ночь.
