Джун Томсон - Секретные дела Холмса
Во-первых, в отличие от него я никогда не был склонен недооценивать умственные способности своего противника. Мориарти обладал феноменальнейшим интеллектом. Восхищение, которое у меня всегда вызывал его безупречно работавший мозг, сравнимо разве что с отвращением, которое я питал к совершаемым им гнусным преступлениям, разработке которых он посвятил свой уникальный дар. Поэтому я мог изучать Мориарти не предвзято, а бесстрастно — как некий образец под микроскопом. Исследуя его преступную натуру, я пришел к заключению, что мы очень близки по складу ума. Это позволяло мне предвидеть ход рассуждений Мориарти и предвосхищать любое его действие с такой легкостью, словно я проник в мозг изощренного убийцы.
Я задал себе следующий вопрос. Что бы я сделал на месте Мориарти, если бы столкнулся лицом к лицу с таким противником, как я, зная, что встреча может закончиться для меня роковым исходом? Ответ очевиден: я постарался бы устроить все так, чтобы, по крайней мере, в будущем жизнь противника зависела от меня или моих сообщников.
Вторая ошибка Мориарти состояла в том, что осуществление задуманного плана он поручил ван Вику. Склонный к грубому насилию капитан как нельзя лучше подходил для совершения убийства и был необходим на заключительном этапе, но ему недоставало воображения, присущего аферистам и мошенникам. Когда вчера вечером он появился здесь, на Бейкер-стрит, и принялся угощать нас историей об исчезновении почтенного пассажира мистера Пеннингтона, я сразу заподозрил неладное.
— В самом деле, Холмс? — удивился я. — А мне его история об исчезнувшем пассажире показалась правдоподобной. Что заставило вас усомниться в ее правдивости?
— Поведение мисс Пеннингтон, дочери вымышленного пассажира. И в этом случае все становится понятным, стоит только представить себя на месте другого человека. У юной девушки на борту судна в бурную темную ночь исчезает отец. На ее месте я прежде всего поднял бы на ноги других пассажиров из соседних кают. А нам говорят, что мисс Пеннингтон вместо этого выбежала на палубу и обратилась к помощнику капитана.
Возможно, я и не обратил бы внимания на это несоответствие, если бы не письмо, которое мисс Пеннингтон якобы написала мне. Оно, несомненно, было написано рукой молодой девушки, но в почерке не было ни малейших признаков волнения и беспокойства, которые так естественно ожидать от человека в ее состоянии.
В письме мисс Пеннингтон упоминала о каком-то деле, которое якобы я расследовал и о котором ей рассказал отец. Я решил проверить свои подозрения и спросил у ван Вика, знает ли он, о каком деле упоминает мисс Пеннингтон. Вот тогда капитан подтвердил мои подозрения. Ему так не терпелось заманить меня на борт «Фрисланда», что вместо того, чтобы сослаться на свою неосведомленность, он совершил грубую ошибку, назвав дело Блэкмора.
Боюсь, я не вправе разглашать все детали этой истории, да оно и не имеет прямого отношения к событиям на «Фрисланде». Скажу только, что это было необычайно тонкое расследование по делу о попытке шантажа известного аристократа одним из агентов профессора Мориарти. Фамилия этого агента Блэкмор. Хитростью мне удалось добиться ареста Блэкмора. Его задержал инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда по обвинению в краже. Инспектор прекрасно понимал, что если мне удастся раздобыть кое-какие документы из сейфа Блэкмора, то все лавры достанутся ему как представителю сыскной полиции. Поэтому мое имя нигде не упоминалось, хотя процесс по делу Блакмора широко освещался в печати.
Откуда же, спрашивается, ван Вик узнал о моем участии в этом деле, если не был членом преступной организации, которой руководил Мориарти, и не слышал, как его «коллеги» обсуждали дело Блэкмора между собой? Поэтому я заключил, что никакого мистера Пеннингтона в природе не существует и что вся история об исчезновении отца несчастной девушки не более чем часть заговора с целью убийства вашего покорного слуги — заговора, который профессор разработал еще до своей гибели.
— И, зная все это, вы решились сопровождать капитана ван Вика на борт его судна? — спросил инспектор Паттерсон в сильном изумлении. — Но вы же знали, что, поступая таким образом, подвергаете смертельной опасности не только свою жизнь, но и жизнь доктора Ватсона?
— Разумеется, я знал об опасности, и, смею уверить вас, принять решение отправиться на «Фрисланд» мне было отнюдь не легко.
Тут Холмс повернулся ко мне и продолжал:
— Единственное, что я могу сказать в свое оправдание, так это то, что на протяжении всей нашей долгой дружбы вы никогда не отказывали мне в помощи, сколь бы опасным ни было расследование. Признаю, что поступил неправильно, не спросив вашего согласия на этот раз, а лишь предположив его, и приношу вам за это свои извинения. Разумеется, я мог бы под тем или иным предлогом уговорить вас остаться дома, но знал, что вы стали бы возражать, кроме того, мы могли бы вызвать подозрения у ван Вика. Мой план был основан на том, чтобы он поверил, будто я принял его историю за чистую монету.
— О, прошу вас, Холмс, не будем об этом! — воскликнул я, глубоко тронутый его словами. — Вам вовсе не нужно приносить мне извинения. Я отправился бы с вами, даже если бы знал все обстоятельства.
— Благодарю вас, Ватсон. Я ожидал, что вы так скажете, и глубоко вам признателен. Как очень метко сказал Цицерон: « Adminiculum in amicissimo quoque dulcissimum est»[32].
Последовали коротким пауза, после которой Холмс продолжил свой рассказ:
— Как вы помните, Ватсон, я попросил вас и ван Вика подождать меня в кебе, а сам немного задержался, сказав, что надо оставить миссис Хадсон записку. Вместо этого я написал вам, инспектор Паттерсон, кратко изложил ситуацию и попросил о срочной помощи, не упоминая имени профессора Мориарти по причинам, которые вскоре объясню. Как вы помните, я попросил вас взять с собой по крайней мере с дюжину ваших коллег и известить меня о вашем прибытии двойным гудком полицейского катера. Затем я вручил письмо миссис Хадсон и наказал ей строго-настрого, чтобы она, как только мы отъедем, взяла кеб до Скотленд- Ярда и передала письмо вам в руки.
В то же время я из предосторожности вооружился, как только мог. Я понимал, что брать с собой револьвер бесполезно. Если мои догадки относительно планов ван Вика правильны, то он не станет покушаться на нашу жизнь, пока «Фрисланд» по высокой воде не выйдет в море. Убивать нас в порту слишком опасно. Если мы окажем сопротивление, наши крики могут встревожить других пассажиров и членов команды, не участвующих в заговоре. Выйдя же в Ла-Манш, ван Вик мог расправиться с нами и выбросить наши тела за борт, не подвергая себя ни малейшему риску.
Но до отплытия ван Вику было необходимо, чтобы мы не оказывали сопротивления и молчали. По моему разумению, проще всего этого можно достичь, подмешав нам чего-нибудь в напиток и заперев в каюте. Я полагал, что ван Вик из предосторожности обыщет наши карманы. Если бы я взял револьвер, капитан его непременно нашел бы и отобрал. Таковы были мои подозрения. Что произошло, когда мы поднялись на борт «Фрисланда», вам, Ватсон, хорошо известно, поэтому немного потерпите, пока я кратко изложу все инспектору Паттерсону.
Мне надо было убедить капитана, будто я поверил в его историю, и сделать вид, что внимательно осматриваю каюту мистера Пеннингтона. И тут я обнаружил еще одну ошибку, которую допустил ван Вик, расставляя для нас ловушку. Кажется, вы не увидели ее, Ватсон, так как не обмолвились ни словом и даже не подняли удивленно брови.
— Должен признаться, что я не заметил ничего, кроме явных признаков происходившей в каюте борьбы и не подлежавшего сомнению факта, что багаж мистера Пеннингтона подвергся обыску. Что вы имеете в виду, Холмс?
— Умывальный таз, который был умышленно залит кровью, хотя нигде больше не было видно ни одной капли крови. Если у кого-то было столь сильное кровотечение, то следы его можно было бы обнаружить на полу или на занавесках, одна из которых во время драки была сорвана с колец.
Под предлогом мнимого исчезновения мисс Пеннингтон ван Вик предложил нам перейти в его капитанскую каюту. В ожидании, пока обыск закончится, нам было предложено выпить по стаканчику шнапса. Стаканы, как и бутылка со спиртным, хранились в шкафчике, и, когда капитан доставал их, я заметил, что он самым тщательным образом следит за тем, чтобы не перепутать два стакана, предназначавшиеся для нас, со своим. Подозреваю, что в наших стаканах уже было по нескольку капель какого-нибудь сильнодействующего наркотика, вкус которого и запах исчезают при разбавлении крепким спиртным напитком.
Боюсь, я вряд ли мог помешать вам, Ватсон, выпить за тост, предложенный капитаном. Но как вы, должно быть, помните, я, взяв стакан, сделал вид, будто потерял равновесие. Пошатнувшись, я незаметно вылил содержимое моего стакана в плевательницу, стоявшую рядом со столом.
