Джон Карр - Ведьма отлива
– Благодарю. Это уже кое-что. Но лучше оставь деньги на случай крайней необходимости.
– Так вы снова? – взвился Хэл. – Позвольте мне быть честным, для разнообразия. Не думаю, чтобы вас когда-нибудь так оскорбляли, как можете оскорбить вы. О, не своих пациентов! Они – люди пожилые, а то и дряхлые. Но вы не понимаете молодых людей; вы их терпеть не можете. Вы, должно быть, и родились-то уже стариком.
– Ну, может быть, это и правда.
– Ваш автомобиль отремонтировали, – сказал Хэл. – Я уговорил своего друга, здесь, в Фэрфилде, починить его даже в воскресенье. И приехал я из Лондона только для этого. А теперь, мой уважаемый предок! Вы заберете свои десять фунтов или мне придется самому заталкивать их в ваш карман?
– Говорю, оставь их себе. Оставь себе и делай с ними что хочешь. Я был бы рад думать, что эта замечательная перемена…
– О, я не изменился. Это вы начали меняться. Возможно, и к лучшему.
– Хэл, скажи мне только, что…
– Да. У старушки Бет – простите, леди Колдер – неприятности. Я не понимал, насколько они велики, пока не побеседовал полчаса назад еще раз с инспектором Твиггом. Этот хитрец перво-наперво просит, чтобы вы дали показания, а сам никогда не скажет, что к чему. А я хочу помочь. Что бы вы, что бы Ваше Высокомерие ни думали, у меня тоже есть чувства!
– Молодой человек, – вклинился Эббот, неприязненно подняв монокль, – так вы просто хотели помочь, когда позвонили, не назвавшись, в полицейский участок?
– Вы ничего не докажете, дружище Эббот, а я ничего не признаю.
– Вам и не надо признаваться, дружок. Ваш дядюшка все знает так же хорошо, как и я. Некто позвонил в полицейский участок и сообщил об убийстве…
– Об убийстве? – Голос Хэла стал выше и тоньше. – Я ничего такого не говорил!
– Кто-нибудь другой позвонил бы в Фэрфилд, не в Рейвенспорт. Но вы только что привезли в Рейвенспорт высокое должностное лицо из Скотленд-Ярда. И, как я понимаю, решили, что так будет лучше. А?
– Я был зол. И вы бы разозлились на моем месте.
– Ага! – буркнул Эббот.
– Мой благочестивый дядюшка волочится за старушкой Бет. Он скрывается, но на самом деле так оно и есть. Я подумал, что забавно было бы сказать полицейским, что они найдут кое-что «интересное», если явятся в коттедж поздно вечером. Представляете, какие толки пошли бы по Фэрфилду? Я сказал «вечером». Какой-то бестолковый сержант неправильно понял, вот и все.
– Значит, вот и все?
– Да! Я сожалею, что поступил так. Вот.
Хэл сделал стремительное движение. Гарт и подумать не мог, что мальчик на такое способен. Хэл бросился вперед, затолкал свернутые банкноты в боковой карман Гарта и отскочил. Жар накаленного дверного стекла опалил его лицо.
– И зачем лицемерить, словно во времена старой королевы… Это вам не раз-два-три, как теперь. Взять хотя бы Марион Боствик.
Пока Гарт не осознал, что музыка сменилась беззаботными мелодиями Гилберта и Салливана, он не понимал, что в аквариуме появилось довольно много людей и все они смотрят на них.
– Молодой человек, – настороженно спросил Эббот, – что это вы такое сказали о миссис Боствик?
– Не спешите, мистер полисмен! Я ничего не имею против Марион, если вы об этом. Может, мне просто не повезло.
– В самом деле?
– Вы меня слышали. Я говорил о притворстве. Они взяли ее в дом еще в Индии, когда ей было четырнадцать; красотка, даже тогда, я бы сказал. Я встретил ее четыре года спустя, в девятьсот пятом, за три месяца до того, как Винс Боствик положил на нее глаз. Если есть что-нибудь, о чем эта девушка может говорить без конца, так это о том, как она любит молодых людей. Спросите у доктора Дэвида Гарта, если сама Марион вам этого не говорила.
Гарт промолчал. Он смотрел в пол и едва ли слышал, о чем идет речь.
– Ну так она лжет, – выпалил Хэл. – Я довольно настойчиво пытался, после того как она вышла замуж. И вот случайно узнал, что и Майкл Филдинг тоже. Я тогда думал, что у нее, должно быть, специфические сексуальные вкусы, но…
– Сексуальные вкусы, – повторил Эббот, – сексуальные вкусы.
Эббот, этот на вид беспутный человек, был, казалось, до глубины души оскорблен подобными словами.
– Молодой человек, – сдержанно сказал он, – вам никто никогда не объяснял, что не следует говорить о леди в таких выражениях?
– Говорили, и не раз. Вы меня поняли насчет притворства? Впрочем, вы уже старый…
– Я достаточно стар, чтобы быть вашим отцом, – сказал Эббот. – И я еще способен задать вам такую порку, что вы запомните ее на полгода.
– Это да, мистер Каллингфорд Эббот, и потом хорошо заплатите мне, чтобы дело не дошло до суда.
Монокль Эббота опять повис на шнурке. Он потянулся к горлу Хэла.
– Спокойно! – сказал Гарт. – Возьмите себя в руки, я вам говорю!
В чем дело, Нанки? – обратился к нему Хэл. – Я извинился, так? Я стараюсь для вас и старушки Бет как могу, так?
– Хэл, тебе лучше уйти. Хотя погоди немного. Если бы понадобилось, ты бы поклялся, что ты и Майкл Филдинг самым галантным образом ухаживали за миссис Боствик и что она отказала вам обоим?
– Гарт, – сказал Эббот, – неужели и вы тоже утратили все понятия о приличиях?
– Тихо! Хэл, ты и Майкл согласились бы дать такие показания?
– Могу держать пари, Майкл возражал бы. У него в роду пасторов больше, чем на двадцати страницах Крокфорда, и он собирается стать доктором, как и вы. Однако, если я получу кое-что в компенсацию за свои хлопоты, я не против.
– Ты получишь компенсацию, я обещаю. («Держитесь, Эббот!») Это все, Хэл. Спасибо.
Хэл выскочил, оставив дверь открытой, снова донеслись звуки музыки. Эббот с сердцем захлопнул ее. Повисла пауза.
– Извините, – через мгновение проворчал Эббот. – очень глупо с моей стороны. Вспылил.
– Все в порядке.
– Вы обошлись со мной сегодня так же, – сказал Эббот, – как я обошелся с вами вчера, когда вам хотелось свернуть шею Твиггу. Ну, вернемся к нашим баранам. Все одно и то же! «Сексуальные вкусы». Прямо так и говорится! Куда идет мир?
– Я теперь понимаю, что Майкл Филдинг не такая уж юная невинность. Придется немного по-иному разложить карты для нашей встречи. Нам не нужна Марион, и тем более Винс.
– Хм… Этот ваш план, хотелось бы верить, включает в себя объяснение убийства?
– О да. И в этом вся загвоздка.
– Фу-ты! Но…
– Я не сказал, что эту тайну трудно разгадать, совсем нет. Я сказал, что в этом вся загвоздка.
– Вы заметили, – уже спокойней поинтересовался Эббот, – что говорите совсем так же, как принц Ариман в одном из ваших рассказов?
– Простите. – Гарт посмотрел на часы. – Эббот, мы должны поспешить. Поезд уже прибыл. Как бы ни повернулась судьба, мы приблизимся к разгадке. Вы готовы?
Яркое солнце ослепило их на набережной. Шелест аплодисментов стоящих и сидящих вокруг эстрады зрителей приветствовал окончание попурри из мелодий Гилберта и Салливана. Аплодисменты, не слишком бурные, но и не холодные, не равнодушные, не экстравагантные, соответствовали небу, морю и порядку вещей.
На набережной вовсю звонили в свои звонки велосипедисты. Каллингфорд Эббот и Дэвид Гарт прошествовали мимо эстрады в сторону отеля «Палас».
Эббот о чем-то размышлял, но был уже не так мрачен и грозен, как прежде. Когда на них налетел какой-то ребенок с обручем и с испуганным криком «Пожалуйста, сэр!» отскочил, Эббот сунул руку в карман и дал ребенку даже не шестипенсовик, а золотой соверен. А потом, когда они уже почти добрались до Виктория-авеню, оркестр вдруг грянул «Страна надежды и славы».
Не нашлось никого из расположившихся вокруг эстрады, кто не выпрямился бы гордо: медленные, торжественные звуки разбудили даже тех, кто задремал на полдневном воздухе. Эббот резко остановился и, сверкнув моноклем, коснулся руки спутника.
– Послушайте, – с напором начал он, – я смеялся над Фэрфилдом и его чванством. Мы все воображаем себя остроумными. Но в глубине души город мне нравится.
– И?..
– Вы не поняли? Я сказал, что Фэрфилд мне нравится.
– А почему бы и нет, хотя от такого человека, как вы, странно слышать подобные речи. От вас, юриста двадцатого века, сторонника прогресса.
– Прогресса науки, да! Мой отец в него верил, я тоже. Но это совсем другое дело. Фэрфилд принадлежит прошлому…
– Фэрфилд – это не прошлое, Эббот. Рейвенспорт – да. А Фэрфилд – это настоящее, самое что ни на есть настоящее, хотя каждый городок утверждает, что он старинный.
– Тогда что будущее? – Эббот обернулся к Гарту. – Не Банч? Не говорите мне, что это Банч – с его полированными машинами и вымученным хохотом на пирсе, где люди носят перстни с печатками на каждом пальце, только чтобы доказать, что таких ни у кого больше нет.
– Да, возможно, Банч. Все меняется.
– Я понимаю. Но, боже мой, Гарт, мне это не нравится!
– Возможно, в глубине души мне это нравится не больше вашего. Но это не перечеркивает того факта, что дети растут и все меняется.
