Джон Харви - Грубая обработка
— Принесите мне две. Хорошо?
— Конечно, сэр. — Она устало улыбнулась Грабянскому. — Для вас, сэр?
— Чай, пожалуйста.
— Китайский чай?
— Да.
Она ловко убрала со стола винные рюмки на длинных ножнах, развернула перед каждым из них меню и направилась к бару.
— Ну что, закажем дежурное меню на двоих? — Грайс захлопнул меню.
Грабянский покачал головой.
— Ты знаешь, в чем твое несчастье? — обратился к нему Грайс.
— Думаю, ты просветишь меня.
— Раньше все, чего ты хотел от жизни — это вычеркнуть из своей книжицы о птицах еще один экземпляр и забраться на новую гору. Теперь — это сутенерские рестораны и чужие жены.
— Я думаю, — произнес ровным голосом Грабянский, — я возьму цыпленка, орехи кешью, шипящую на сковородне рыбу с зеленым луком и солодковым корнем. Да, еще «Овощи монаха» и специально поджаренный рис. Что ты думаешь по этому поводу?
Пришла официантка с двумя стаканами пива, чаем для Грабянского и декоративной чашей с золотым ободком.
— Могу я сейчас принять ваш заказ?
Грайс водил пальцем по меню и заказывал блюда по номерам. Официантка, казалось, записывала его заказ, даже не дожидаясь, когда он назовет что-либо. Грабянский не только назвал все блюда по-китайски, но еще и улыбнулся ей.
— И принесите мне нож и вилку, — добавил Грайс вслед удалявшейся официантке.
Мария Рой округлила рот и выдохнула почти идеальное кольцо дыма. На другом конце комнаты Гарольд вскарабкался обратно на диван и слегка похрапывал. Телевизор работал, но звук приглушен почти до шепота. Мария сидела в глубоком кресле, поджав под себя ноги. Она читала, а на подлокотниках стояли стакан и пепельница. Особенность книг о женской любви и сексе в том, что достаточно прочитать хотя бы одну из них, и вы будете читать их все. Она не верила женщинам, которые утверждают, что могут достичь оргазма от прикосновения пуговицы или получить удовольствие от орального секса в служебном лифте на пути с первого до двенадцатого этажа и сразу пойти на общее заседание правления, промокнув губы ароматизированной салфеткой.
Но даже и при этом чтение любовного романа вызывало в ней зуд, воскрешало ощущение больших пальцев Джерри Грабянского на ее груди, тяжесть его тела, страсть, с которой он любил ее.
Гарольд подскочил во сне, выбросил в сторону руку и громко захрапел.
— Господи, Гарольд! — воскликнула Мария. — Лучше бы ты умер!
Шестьсот сорок восемь страниц книги об исполнении заветных желаний пролетели всего на расстоянии нескольких дюймов от головы Гарольда. «Почему мне не промолчать о предложении Джерри? — думала Мария. — Пусть он думает, что кокаин пропал навсегда, и ждет, когда его разрежут на четырехдюймовые кусочки. Он этого заслуживает, ублюдок несчастный!»
Мария затушила наполовину сгоревшую сигарету и закурила новую. Она прожила с Гарольдом более двадцати лет. Теперь она видела пучки волос, торчащие из его ушей и ставшие уже белыми, морщины, разбегающиеся от уголков рта, подрагивающие веки. У него тяжелое время: из-под его карьеры выдернули ковер, хотя он и не виноват в этом. И, вполне вероятно, его жизнь находится в опасности.
И все же она его ненавидела.
— Как твоя свинина?
— Все в порядке.
— Лучше, чем всегда?
— В порядке.
— Если она почти так же хороша, как этот цыпленок…
— Джерри!
— Да.
— Свинина есть свинина, правильно?
— Мм.
— Мы можем вернуться к делу?
— Давай.
— Еще два места — и мы исчезаем.
— Исчезаем?
— Как начали, так и закончим.
Грабянский захватил палочками кусочек зеленого перца, окунул его в соус и стал сосредоточенно жевать.
— Что тебя волнует?
— Информаторы, — сказал Грайс.
Грабянский посмотрел на его пиалу — вся еда оставалась на подогреваемых блюдах.
— Почему ты не ешь?
— Отвлекись от своего желудка хотя бы на минуту. До сих пор они были… как ты называешь это?
— Непогрешимыми.
— Теперь я не так в этом уверен. Думаю, самое большее их хватит еще на пару мест.
От круглого стола почти в центре комнаты донесся смех, резкий и грубый. На него откликнулся смех с другого стола. Стали громче голоса, загремела посуда, кто-то нетерпеливо застучал по столу. Краем глаза Грабянский заметил, что в дальнем конце зала появился управляющий.
— А потом?
— О чем ты говоришь? Как всегда, будем воровать.
Грабянский пил маленькими глоточками жасминовый чай.
— Как в отношении той женщины? Ты не говорил ей, что ждать мы не будем?
— Я сказал ей то, что она хотела услышать.
Вошла чернокожая женщина в сопровождении белого. Официантка повела их к столику. Из центра зала раздался характерный вопль британского футбольного болельщика, повторяющийся крик шимпанзе.
— Жареных бананов для вон той!
Смех был хриплым и резким. Пара сделала вид, что ничего не слышит.
— Ты знаешь мое мнение о ненужном риске, — заявил Грайс. — Мы всегда помнили об этом. Именно поэтому мы не попадались.
— Я знаю, — пожал плечами Грабянский. Он думал о том, что прошептала ему Мария, проводя кончиком языка по шее: «Джерри, если бы я могла загадать желание, то я пожелала бы делать это с тобой всегда». Грабянский не верил во «всегда», не верил в «вечную радость секса», его веры могло хватить месяцев на восемь-девять, в лучшем случае, на год.
— О чем ты думаешь? — продолжал приставать Грайс.
— Ни о чем.
Они оба знали, что это не так.
Самый здоровенный из сидящих за средним столом встал на ноги. Как и все они, он был белым, но старше остальных, ему явно перевалило за сорок. Другие — мальчишки, сопляки.
— Время кормежки, — провозгласил вставший из-за стола человек. У него была короткая квадратная стрижка, черная летная куртка с красными и зелеными лентами на рукавах. Он взял одно из блюд, стоявших перед ним на столе, и бросил все содержимое в сторону недавно вошедшей пары.
— Пожалуйста… — направился к ним управляющий в смокинге.
Черная женщина стирала рис со своих плеч, с рукава своего платья. Ее партнер застыл на месте. Казалось, вся кровь отхлынула от его лица.
— Пойдем отсюда, солнышко!
— В чем дело, любитель ниггеров? Вам не нравится обслуживание?
Официантка подошла к трясущемуся посетителю, положила обе руки ему на грудь.
— Садитесь, сэр, не обращайте внимания.
Содержимое еще одного блюда ударило ее в спину, застряло в волосах.
— Пожалуйста… — уговаривал управляющий.
Один из парней взмахнул кулаком прямо с места и нанес ему удар в низ живота. Застонав, управляющий опустился на колени.
— Вызовите полицию, — закричал один из посетителей.
— Заткни свою поганую пасть!
Два, затем три китайца в коротких курточках и белых фартуках появились из кухни. В руке одного из них был большой разделочный нож, у другого — палка от щетки.
Грайс наблюдал, каким напряженным становился Грабянский, как его руки сжимают край стола.
— Джерри, не вмешивайся.
Официантка побежала через зал. Может быть, она направлялась к телефону, а скорее всего, просто хотела спрятаться подальше. Кто-то подставил ей ножку, она потеряла равновесие, не смогла ни за что ухватиться руками и наскочила на металлический край стеклянной перегородки, упала. Кровь хлестала из пореза над ее глазом.
— Джерри!
Вожак этой банды наклонился и достал из спортивной сумки у своих ног топор.
— Не связывайся, — прошипел Грайс.
Грабянский не обернулся, он следил за лезвием топора.
— Ну и что? — произнес он.
Человек с топором поднял его высоко над головой и нанес сокрушительный удар по столу. Трое его приятелей схватили управляющего за руки и ноги и бросили его головой вперед через стеклянную перегородку.
Грабянский повесил пиджак на спинку стула, снял с руки часы, положил их между палочками для еды и чашкой с жасминовым чаем.
Парень, который зацепил ногой официантку, закрутил ей руку за спину и пытался разорвать платье. Грабянский стал пробираться к ним, зажав три монеты между сжатыми в кулак пальцами.
Гарольд Рой ухватился руками за края унитаза и медленно опускал в него лоб, пока не уперся в прохладный фаянс. Как могут они говорить что-либо плохое о кокаине? Разве его можно сравнить с виски. После спиртного такое ужасное похмелье. Причем всегда знаешь, что придет утро и будешь себя чувствовать, как при смерти.
Мария толкнула дверь в ванную, заглянула внутрь, издала звук, похожий на позыв к рвоте, и удалилась. Жизнь без Гарольда — она искренне желала этого. Нервно смеясь, она вошла в спальню. В памяти всплыл театр «Честер Плейхаус» — или это был «Солсбери»? — и ее одна и единственная Офелия. Откровенно говоря, она была запасной актрисой, дублирующей как Офелию, так и королеву. Только дважды ей приходилось петь детские песенки и появляться на сцене с искусственными цветами в волосах. Это были дневные спектакли со школьниками, швыряющими друг в друга земляными орехами и дешевыми конфетами и создававшими такой шум, что для спектакля было бы безразлично, забудь она все слова.
