Филис Джеймс - Неженское дело
– А что случилось, когда она вернулась домой?
– Через девять месяцев она умерла. Она вообще всегда была слабенькой, а тут еще подхватила грипп. Я хотела помочь ухаживать за ней, но мистер Кэллендер наотрез отказался. Я, говорит, буду ходить за ней сам. Никого к ней не подпускал. Перед смертью мы с ней всего на несколько минуточек оказались вместе. Тут-то она и попросила меня передать Марку ее молитвенник в тот день, когда ему исполнится двадцать один год. Как сейчас помню ее слова: «Отдай, нянюшка, ему этот молитвенник, когда он станет взрослым. Оберни его и храни. И не забудь этой моей просьбы». – «Что вы, моя милая, – сказала я ей, – как я могу забыть?» А вот потом она сказала мне и вовсе странную вещь: «Ну а если ты забудешь, или сама умрешь раньше этого срока, или он не поймет, тогда так тому и быть. Значит, так Богу угодно».
– Что она имела в виду, как вы думаете?
– Да кто же его теперь знает. Она была очень набожна, бедная мисс Эви. Наверное, даже слишком. Я-то сама всегда думала, что мы сами должны о себе заботиться, сами за себя стоять, а не надеяться все время на Бога, словно у него нет других хлопот, кроме наших. Все так, да только не могла я не выполнить просьбу умирающей. Поэтому, когда Марку исполнился двадцать один год, я разузнала, где он учится, и отправилась его навестить.
– И что же?
– О, мы прекрасно посидели вдвоем! Знаете, а ведь отец вообще никогда не рассказывал ему о матери. Это очень плохо. Сын должен знать, какой была его матушка. Он прямо-таки засыпал меня вопросами. А я-то думала, он все уже давно знает от отца.
Он был очень рад получить тот молитвенник. Вскоре мы снова с ним увиделись. Он приехал ко мне и спросил, как фамилия доктора, который пользовал его мать. Я сказала ему, что это был доктор Глэдвин – у них с мистером Кэллендером никогда не было другого врача. А зря, наверное. У мисс Эви здоровьишко было совсем никудышное. Глэдвину уже тогда перевалило за шестьдесят. Я, правда, не слышала жалоб на него, но сама никогда не была о нем высокого мнения. Пьяницы – люди ненадежные. Теперь уже он, верно, давно как почил в бозе. Но я все-таки дала Марку его адрес, и он его записал. Я угостила Марка чайком, мы еще немного поболтали, и он уехал. Больше я его не видела.
– Кто-нибудь еще знает о молитвеннике?
– Ни одна живая душа. Мисс Лиминг увидела на венке мое имя и узнала у цветочников, как меня найти. Через день после похорон она прикатила сюда, поблагодарила меня, но я сразу поняла, что она чего-то от меня хочет. Если ей и сэру Роналду было так приятно меня видеть, почему ж было не подойти поздороваться со мной по-человечески? Получилось, что я вроде бы явилась туда незваная. Как будто на похороны нужно приглашение!
– Значит, вы ей ничего не сказали? – спросила Корделия.
– Ни ей, ни кому другому, дорогая моя. Даже не знаю, почему я с вами так разоткровенничалась. Нет-нет, ей я не сказала ни слова. Мне она всегда была не по душе. Нет. Не хочу сказать, что у нее с Ронни что-то там было. Нет. По крайней мере пока мисс Эви была жива. Никаких поводов для сплетен, да и жила она в своей квартире в Кембридже, а в их дела не совалась, чего не было, того не было. С мистером Кэллендером она познакомилась, когда после университета он работал преподавателем в школе. Она была там же учительницей английского. Своя лаборатория у него появилась только после смерти мисс Эви.
– Вы хотите сказать, что мисс Лиминг – дипломированный преподаватель английского языка и литературы?
– Конечно. А вы что думали, она закончила курсы секретарей-машинисток? Ей, понятно, пришлось бросить учительство, когда она пошла работать к мистеру Кэллендеру.
– Значит, вы ушли из Гарфорт-хауса, когда умерла миссис Кэллендер, и за ребенком вам ухаживать уже не пришлось?
– Они не хотели, чтобы я оставалась. На первых порах мистер Кэллендер нанял какую-то девчонку из педучилища, а потом, когда мальчик был еще совсем маленький, его отправили в интернат. Отец Марка очень ясно дал мне понять, что я не должна с ним видеться. Я считаю, у родителей есть свои права. Я бы никогда не стала его навещать, зная, что отец этого не одобряет. Это только поставило бы мальчика в неудобное положение. Но что ж теперь говорить об этом. Его больше нет. В полиции сказали, что он наложил на себя руки…
– Я не думаю, что это так, – сказала Корделия.
– Вы и вправду так не думаете? Спасибо, вы очень добры. Только теперь это уже все равно. Извините меня, я лучше пойду домой. К чаю я вас не приглашаю, что-то устала я сегодня. Вы ведь знаете, где меня найти, если что? Так заходите, не стесняйтесь.
Они вышли за ограду кладбища. Прощаясь, миссис Годдард неуклюже потрепала Корделию по плечу и медленно побрела назад к своей деревне. Корделия завела двигатель «мини». За первым же поворотом ее взору открылся железнодорожный переезд. Поезд только что пошел, и перекладины шлагбаумов начали подниматься. Три машины стояли у переезда, и быстрее всех стартовала последняя из них. Обогнав две другие, когда те осторожно перекатывались через рельсы, она стремительно ушла вперед и скрылась из виду. Корделия успела заметить, что это был маленький черный фургон.
Обратный путь до коттеджа больше ничем особенным Корделии не запомнился. Ехала она быстро, пристально наблюдая за дорогой. Она старалась унять поднимающуюся тревогу, сконцентрировав все свое внимание на простейших операциях переключения передач, торможения, разгона. На этот раз она подогнала «мини» прямо к живой изгороди коттеджа, уже не думая прятать машину от посторонних глаз. В коттедже все было по-прежнему, хотя она мысленно готовилась увидеть, что там все перевернуто вверх дном и молитвенник исчез. Она с облегчением обнаружила, что книга в белом переплете стоит на месте среди более высоких и объемистых томов. Корделия раскрыла молитвенник. Трудно сказать, что рассчитывала она в нем обнаружить. Может быть, посвящение? Или записку? Или письмо, вложенное между страницами? Однако единственная надпись, которую там можно было найти, не могла иметь отношения к делу. Нетвердая рука вывела из титульной странице такие слова: «Дорогой Эвелин Мэри по случаю конформации. С любовью от крестной. 5 августа 1934 года».
Корделия потрясла книгу страницами вниз. Нет, из нее не выпало ни листка бумаги. Еще раз перелистала страницы – ничего.
Она присела на кровать разочарованная. Неужели с ней сыграло злую шутку ее воображение, заставив поверить, что во всей этой истории с молитвенником есть нечто необычное? Неужели она построила все это таинственное здание на шатком фундаменте смутных воспоминаний старой женщины, а на самом деле произошло нечто легко объяснимое и понятное – умирающая мать передала дорогую для нее книгу своему сыну? И даже если Корделия была права, с какой стати записка все еще должна быть в книге? Предположим, Марк действительно нашел записку матери между страницами. По прочтении он вполне мог ее уничтожить. А если не он сам, то кто-нибудь другой. Записка, если она вообще существовала, была теперь, наверное, тем серым пеплом, что остался на решетке камина.
Она постаралась стряхнуть с себя апатию. Расследование не окончено. Нужно попытаться найти доктора Глэдвина. Немного подумав, она сунула молитвенник в сумку. Потом она посмотрела на часы – было около часа. Она решила легко перекусить в саду сыром и яблоками, а затем вернуться в Кембридж и посмотреть в библиотеке медицинский справочник.
Меньше чем через час она нашла то, что ей было нужно. В справочнике значился только один доктор Глэдвин, который мог обслуживать миссис Кэллендер, будучи двадцать лет назад семидесятилетним стариком. Звали его Томас Глэдвин, и экзамен на диплом врача он сдал в больнице Святого Томаса в 1904 году. Она тщательно переписала из справочника адрес. Доктор жил в Сент-Эдмундсе! Как сказала ей Изабел, именно в этом городке они с Марком останавливались по дороге к морю.
Значит, день все-таки не зря потрачен. Она идет по следу Марка Кэллендера. Она попросила у библиотекаря карту. Сейчас четверть третьего. Если она поедет через Ньюмаркет, в Сент-Эдмундсе будет примерно через час. Час на беседу с доктором, час на обратную дорогу. В коттедж она вернется, когда не будет еще половины шестого.
Она была уже на подъезде к Ньюмаркету, когда заметила, что черный фургон следует за ней. Он держался на слишком почтительном расстоянии, чтобы можно было разглядеть, кто сидит за рулем, но Корделии чудилось, что это Ланн и что он один. Она прибавила газ, стараясь увеличить дистанцию, но фургон не отстал, а, наоборот, немного приблизился Конечно, Ланн вполне мог направляться в Ньюмаркет по делам сэра Роналда, однако черный силуэт в зеркале заднего вида вселял тревогу и раздражал. Корделия решила избавиться от «хвоста». У шоссе было мало ответвлений, да Корделия и не была знакома с этой местностью. Она решила доехать сначала до Ньюмаркета и там поискать подходящей возможности оторваться от преследователя.
