Патриция Вентворт - Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать
Когда она проходила через холл, из квартиры номер один выскочила мисс Крейн — с живостью, говорившей о том, что она поджидала удобного момента за дверью и не могла допустить, чтобы столь ценный источник информации прошел мимо нее.
— О, миссис Смоллетт, зайдите, пожалуйста, на минутку! Какое неприятное происшествие! Как только вы все это вынесли? Думаю, чашечка чая и, возможно, капелька бренди — это как раз то, что вам сейчас нужно! Успокоить нервы и все такое…
Миссис Смоллетт с благодарностью приняла приглашение. Однако не собиралась дешево продаваться. Она стала важной персоной, главным свидетелем, и понимала это. Ее будут расспрашивать репортеры, ее фотографии появятся во всех газетах, однако она была не против немного порепетировать. Мисс Крейн выступит в роли благодарной публики. Горячий чай и бренди — это, конечно, приманка. Она приложила руку к массивному боку, заметив, что спазмы порой случаются просто невыносимые и что глотнуть горячего чайку не помешает.
Мисс Крейн была сама любезность. Она не понимала, как миссис Смоллетт могла вынести такое испытание. Если бы ее пригласили на скамью свидетелей, попросили дать клятву и прочее… нет, она была уверена, что такого с ней никогда не случится. Но если бы случилось, она бы этого просто не пережила.
— Там был какой-то молодой человек, все интересовался, кто из нас последним видел мисс Роланд в живых и не видел ли кто майора Армитейджа. Такой красивый бравый молодой человек, майор Армитейдж, я имею в виду, не детектив, хотя тот тоже ничего, симпатичный. Само собой, я сказала, что мы не видели. Чистая правда, к тому же зачем навлекать на человека неприятности. Ну я и сказала ему, что вчера вечером практически никто из жильцов из своих квартир не выходил, разве что бегал до почты и обратно, а так вроде бы никто. И что я никого не видела, только мисс Гарсайд, она выходила из подвала. Я еще подумала, чего это ей там понадобилось, хотя, конечно, не мое это дело. И еще я сказала ему, что, слава Богу, никаких подозрений у меня нет и быть не может, потому как прежде всего я думаю о своих жильцах, а любая причастность к делу об убийстве может очень плохо сказаться на состоянии здоровья той же миссис Мередит. Вчера бедняжке было совсем скверно, поэтому и гулять не выходили. Мы с Пейкер очень волновались. Но к счастью, могу сказать, что ночь у нее прошла нормально, и сегодня утром она уже почти совсем молодцом.
Пейкер, которая как раз в этот момент проходила мимо комнаты, была вызвана подтвердить это приятное известие. Это была высокая тощая женщина с грубыми чертами и кислым выражением лица. В ответ на вопрос она резко дернула головой и плечом, очевидно — в знак согласия, и прошла дальше захлопнуть дверь, что и сделала с громким раздраженным стуком.
Мисс Крейн вздохнула и неодобрительно заметила:
— Худшее, что может случиться в доме, — это убийство. Чрезвычайно огорчительно. И Пейкер, бедняжка, очень переживает. А теперь, миссис Смоллетт, еще чашечку чая и… еще капельку, всего одну капельку бренди…
Мистер Уиллард прошел мимо миссис Смоллетт на лестнице, даже не заметив ее. Достал ключ, отпер дверь в квартиру номер шесть, прошел через прихожую и распахнул дверь в гостиную. Шторы опущены, свет включен. При любых других обстоятельствах это греховное транжирство электроэнергии вызвало бы у него прилив возмущения и заставило бы отчитать виновницу, припечатать к позорному столбу тщательно подобранными фразами. Но состояние мистера Уилларда было таково, что он едва заметил этот непорядок. Он вошел и, стоя у двери, уставился на жену.
Миссис Уиллард сидела за письменным столом из мореного дуба. На ней было то же платье, что и вчера, — из искусственного шелка с крупным зелено-красным рисунком. Судя по состоянию этого одеяния, она провела в нем всю ночь. Да и сама миссис Уиллард выглядела не лучше. Плакать она перестала давно. Носовой платок, походивший в полночь на насквозь промокшую тряпку, валялся в уголке кушетки и почти высох. Она оставила его здесь почти десять часов назад, когда вышла из квартиры и поднялась пролетом выше, на верхнюю площадку. Обычно мирно настроенная ее душа закипала при одной мысли о том, что ее Альфред находится там, за дверью, что справа, за дверью квартиры номер восемь. Именно этот пожар души и осушил все слезы. А позже она впала в ступор и плакать уже просто не могла. Вернулась к себе, уселась на кушетку и сидела, а время тянулось так мучительно медленно.
Она поднялась лишь в девять утра, подошла к письменному столу и позвонила брату Альфреда. Эрнст Уиллард жил в Илинге и служил клерком в Адмиралтействе. После долгих размышлений она почему-то пришла к выводу, что ее Альфред может быть в отеле «Лаймс». Набрала номер, и после щелчка в трубке сразу же прорезался голос Эрнста. Очень похожий на голос Альфреда, только, пожалуй, тоном ниже. Сходство усиливало и явное раздражение, звучавшее в этом голосе.
— Да, Альфред здесь. Мы как раз собирались выходить, практически уже выходим. Так что лучше перезвони ему на работу.
Миссис Уиллард произнесла холодным тусклым голосом:
— Не могу, Эрнст. Он должен вернуться домой. У нас здесь кое-что случилось. Передай ему, пожалуйста, что сегодня ночью убили мисс Роланд. — И она бросила трубку, та с грохотом упала на рычаг.
После этого она ничего не предпринимала, даже не двигалась, так и сидела в измятом цветастом платье, неубранные волосы спадали на шею. Раскрасневшееся от волнения лицо побледнело и напоминало теперь восковую маску.
Мистер Уиллард стоял и смотрел на нее. На секунду показалось, что перед ним совершенно незнакомый человек. А потом боль и чувство утраты затмили это ощущение, и он увидел, что это снова его Амелия. Амелия, которая всегда была так добра, которая выхаживала его, когда он болел, Амелия, на которой он женился двадцать лет назад. Он медленно приблизился к ней, присел рядом на пол, положил голову ей на колени и расплакался как ребенок, потерявший любимую игрушку. Вся его сухость и занудство словно куда-то испарились, он находил простые слова, временами их заглушали рыдания.
— Она была… такая красавица. И ничего такого… у нас с ней не было, Амелия. Просто… она была… так прекрасна. Я даже… ни разу не поцеловал ее… она не позволяла. Она смеялась надо мной… называла… забавным маленьким человечком. Наверное, так и есть… но она… она была так красива…
И вот Амелия Уиллард обняла его. Горе любого ребенка всегда находило отклик в ее душе. Именно этого ребенка в Альфреде она и любила. Ради этого ребенка она на протяжении двадцати лет мирилась с его патологической аккуратностью, его придирками, командирскими замашками и бесконечными нотациями. В усталости, в несчастье, в болезни этот ребенок взывал к ней. И кошмарное происшествие сегодняшней ночи позволяло надеяться, что этот ребенок в нем наконец умер.
Она держала его в объятиях, тихонько баюкала, говорила глупые, но с бесконечной любовью слова. Через некоторое время он поднял залитое слезами лицо. Очки съехали набок и запотели. Он снял их, протер, потом вытер глаза платком, громко высморкался в него, снова нацепил очки и посмотрел на Амелию. А потом отодвинулся от нее. Она уперлась локтем в стол и устало опустила на руку голову.
И вдруг взгляд Альфреда изменился — в застывших глазах читался ужас. Рукав цветастого платья, соскользнувший вниз с белой руки, был весь в пятнах и брызгах крови.
Глава 26
Теперь на креслице из гнутых трубок сидела миссис Андервуд. Сидела и думала о том, до чего же оно неудобное, это креслице, потом напомнила себе, что она жена подполковника авиации и что этот полный господин, сидящий напротив, всего лишь навсего полицейский в штатском. И не так уж он продвинулся в должности в сравнении с каким-нибудь констеблем, останавливающим движение, чтобы вы могли перейти дорогу, и указывающим, как лучше пройти к бомбоубежищу. Она надела нарядную шляпку и не забыла нанести макияж, но ни одно из этих средств не помогло избавиться от ощущения, что она снова стала Мейбл Пибоди, до смерти перепуганной и готовой провалиться сквозь землю. Старине Лэмбу, родившемуся и выросшему в деревне, она напоминала испуганное животное. Страх есть страх, скрыть его невозможно. Коровы в горящем сарае — он видел это еще мальчишкой и никогда не забудет, крыса, застрявшая в ловушке, овца, преследуемая злобным псом, лошадь, напуганная каким-то неловким движением, и эта нарядная леди в шикарных лондонских шмотках — все они просто насмерть перепуганные создания. И его ничуть не удивляло, что миссис Андервуд так боится, потому что он знал причину ее страха. Точнее, знал для начала более, чем достаточно. А дальше можно выяснить и в подробностях. За этим страхом стоит нечто большее, возможно даже — очень многое, и ему есть с чего начать.
И он начал — в свойственной ему мягкой и вкрадчивой манере:
