За ним бесшумно я летела - Мацей Сломчинский

Сидящий напротив человек на мгновение прикрыл глаза. Это было единственным проявлением чувств. Голос его был по-прежнему тверд и спокоен, когда он спросил:

— Вы в этом совершенно уверены?

— Пожалуй, да…

Снова наступило молчание. Сирил Бедфорд закурил трубку, прибил шомполом тлеющий табак и стал медленно выпускать клубы дыма.

— Не могли бы вы рассказать нам о последних минутах, которые вы провели с вашим братом? — Джо с удовольствием втянул запах табака. «Средний кэпстен…» — подумал он.

— Да, конечно… — Сирил кивнул головой и отложил трубку. — После ужина мы сразу пошли ловить бабочек. Ассистент брата, Роберт Рютт, был занят проверкой корректуры рукописи, которую утром надо было отдавать издателю, а поскольку ночь была теплой и именно теперь наступило время, когда количество полетов «мертвой головы» увеличилось, брат обязательно хотел провести несколько часов около экрана, служащего для них ловушкой. Мы пошли вместе. Я, как обычно, умерщвлял насекомых, а брат их ловил. Он умел это делать очень ловко. Речь идет о том, чтобы не повредить эти деликатные создания, которые отчаянно мечутся, пытаясь вырваться на свободу. Охота удалась нам на славу. Гордон поймал четыре «мертвые головы» и был в замечательном настроении, так как увеличение их числа в этом районе и именно в это время совпадало с его теоретическими выкладками. Мне трудно сказать, какими именно, потому что… — Он на секунду замолчал, и Алексу показалось, как что-то похожее на тень усмешки проскользнуло в уголках его губ. — Я очень не люблю ночных бабочек вообще, а «мертвые головы» в особенности. Во всяком случае, мы ловили их, пока не наступило два часа ночи. Рютт спустился сверху, потому что хотел что-то спросить у брата, и мы все вместе вернулись домой. Роберт и я пошли наверх, а Гордон остался внизу. Он должен был сегодня вылететь в Америку и шлифовал свой доклад. С нами двоими он сначала договорился на семь утра, но потом передвинул время на шесть, потому что еще оставалось немного работы, связанной с книжкой, потом он хотел поспать, а затем, перед отъездом, просмотреть с Рюттом корректуру доклада.

— Понимаю. Что вы делали, поднявшись наверх?

— Пошел в фотолабораторию, чтобы проверить сохнувшие там отпечатки увеличений. Я пробыл там уже больше десяти минут, когда пришел Гордон…

— Ах, значит, ваш брат, после того как вы расстались, был наверху?

— Да… — На лице Сирила отразилось легкое удивление. — Конечно, был. Он посмотрел снимки, минуту мы поговорили о том, что он хочет забрать с собой комплект фотографий Atropos в Америку, и он ушел…

— Он пошел к себе в спальню или вниз, в кабинет?

— Думаю, что, скорее, вниз. Он ведь не прерывал работу. Перед его уходом я сказал ему, что около трех я все кончу и хочу поспать. Поскольку мой будильник очень громкий, не такой, как у Рютта, я попросил его разбудить меня в половине шестого. Я хотел спокойно проспать два часа, зная, что день будет трудным, пока Гордон наконец вечером не уедет в аэропорт.

— Когда приблизительно ваш брат был у вас в лаборатории?

— Могу сказать вам это достаточно точно, — спокойно ответил Сирил. — Когда мы говорили о том, чтобы он меня разбудил, я посмотрел на часы, и вспоминаю, что было как раз двадцать пять минут третьего…

— Большое спасибо. А что было позднее?

— Я работал еще минут пятнадцать. Сложил все снимки, которые надо было отнести в шесть утра, сосчитал их и проверил, хорошо ли получились. Впрочем, часть снимков у меня была приготовлена уже давно. Потом я пошел в спальню, разделся, умылся и сразу заснул…

— Который это был час приблизительно?

— Когда я гасил свет, я снова посмотрел на часы, и, кажется, было без пяти три или пять минут четвертого… Не могу точно сказать. Я почти засыпал и не знал ведь, что когда-нибудь это будет иметь значение… Разбудил меня только Рютт… Конечно, сам я не проснулся, а Гордон тоже не пришел меня будить, потому что, как оказалось, его уже не было в живых.

Он рассказал все это спокойным голосом, с модуляциями, не стараясь произвести впечатление человека, подавленного внезапной, страшной утратой. Смерть самого близкого родственника не произвела на него, видимо, большого впечатления.

Алекс перевел дыхание и сказал быстро, как бы не задумываясь над тем, что говорит:

— Прошу простить меня, но вы не похожи на человека, слишком взволнованного смертью своего брата.

Сирил Бедфорд вынул изо рта трубку, которую только что раскурил, и какое-то время молча смотрел на Алекса. Потом сказал:

— Бывали моменты, когда я ненавидел его больше, чем кого-либо на свете. Думаю, что мы никогда не любили друг друга, даже тогда, когда я был еще ребенком, а он — уже подростком.

— Благодарю вас за искренность. Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что мы более или менее знаем причины, по которым вы живете в этом доме и далеко от него не удаляетесь. В архиве Скотленд-Ярда имеется достаточно подробное описание того дела. Признайтесь, ведь именно вы тот человек, который многое выиграл бы от смерти сэра Гордона?

— А, значит, вы знаете грехи моей молодости… — усмехнулся Сирил. — Да, конечно, смерть Гордона не самое грустное событие в моей жизни. Но я должен буду разочаровать вас, если вы спросите меня, не я ли убил брата моего. Нет, я не убивал его.

— А кто, по-вашему, мог его убить?

Сирил Бедфорд быстро поднял голову и какое-то время испытующе всматривался в обоих сидящих против него мужчин; взяв угасшую трубку, он долгое время ее раскуривал скорее всего обдумывая ответ.

— Не знаю… — сказал он наконец непринужденно, возможно даже слишком непринужденно. — Но если бы и знал, то не сказал вам.

— Почему?

— Потому что мой покойный брат, несмотря на свою общеизвестную приверженность закону, честность и постоянство характера, был по моим скромным представлениям, существом, лишенным человеческих черт. Он был кошмарным, не терпящим возражений ипохондриком, дураком, отравляющим жизнь всем, кто его окружал. Кто бы его ни убил, если это, конечно, не самоубийство, — а я сомневаюсь в том, что это самоубийство, потому что это был бы первый человеческий порыв, который я у него увидел — оказал мне огромную услугу. Не допускаете же вы, что полагается доносить на своих благодетелей? — Он замолчал и вдруг стал серьезным. — Господа, а вы не думаете, что самоубийство Гордона все-таки возможно?

— А какой, по-вашему, может быть повод для этого самоубийства?

Сирил Бедфорд замолчал снова.

— Не знаю… — тихо сказал