Рекс Стаут - Фер-де-ланс (Острие копья)

— В облаках?

Он кивнул.

— Я отрабатывал технику взлёта и посадки в ночных условиях. Пару раз я проделал это в мае, а потом повторил в понедельник. Скиннер вам подтвердит. Он мне помогал, а потом ждал, когда я вернусь, и следил, чтобы посадочные огни были в порядке. Полёты ночью — это совсем другое дело, чем днём.

— Когда вы поднялись в воздух?

— Около шести вечера. Разумеется, до девяти часов было ещё светло, но я хотел начать задолго до заката.

— Вы летали один?

— Совершенно один, — с улыбкой ответил Мануэль, но, как мне показалось, глаза его не улыбались. — Должен сказать, мистер Гудвин, что я достаточно терпелив. Но какое, чёрт побери, вам дело до моих тренировок в понедельник вечером или в какое-либо другое время? Если бы не моё любопытство, я уже давно рассердился бы. Вам не кажется?

— Согласен, — улыбнулся я. — Я на вашем месте давно бы рассердился. И тем не менее премного вам обязан. Что поделаешь, служба, мистер Кимболл, проклятые формальности. — Я встал и отряхнул брюки. — Благодарю вас, я очень признателен. Полагаю, летать ночью куда приятней, чем днём.

Он тоже поднялся, держась так же вежливо.

— Да, приятней. Не стоит благодарить. Теперь я буду знаменит в окрестностях тем, что имел беседу с человеком от самого Ниро Вулфа.

Он позвонил толстому дворецкому, чтобы тот принёс мою шляпу.

Полчаса спустя на поворотах шоссе Бронкс-Ривер я всё ещё размышлял над обстоятельствами этой беседы. Учитывая, что между Кимболлом-младшим, Барстоу и клюшкой не было прямой связи, Мануэль, видимо, не выходил у меня из головы лишь потому, что странным образом действовал мне на нервы. А Вулф ещё говорит, что я не способен оценить явление, когда оно передо мной. В следующий раз, как только он мне это скажет, я напомню ему о своих предчувствиях относительно Мануэля Кимболла, твёрдо решил я. Разумеется, это будет в том случае, если окажется, что именно он убил Барстоу, а такое представлялось мне маловероятным.

Когда в половине девятого вечера я приехал домой, Вулф уже отужинал. По дороге я позвонил, что еду, и Фриц приготовил мне запеченную в духовке камбалу с его знаменитым горячим соусом из лучших сортов сыра, зелёный салат, помидоры и стакан вкусного охлаждённого молока. Учитывая скудный ланч в поместье Барстоу и поздний час, я не считал свой ужин чрезмерным и быстро справился с ним. По этому поводу Фриц заметил, что мне на пользу заниматься делом.

— Ты прав, Фриц, чёрт побери. Что бы вы все делали, если бы не я?

Он хихикнул. Фриц единственный человек, чьё хихиканье не позволяет усомниться, что оно к месту.

Вулф был в кабинете. Он сидел в кресле и охотился на мух. Он их терпеть не может; они чувствуют это и редко залетают в его кабинет, но две всё же умудрились и кружили теперь над столом. Несмотря на свою нелюбовь к мухам он никогда их не убивает. Он говорит, что хотя живая муха может довести его до белого каления, мёртвая своим недостойным видом оскорбляет таинство смерти, что во сто крат хуже. Я полагаю, его просто мутит от вида раздавленной мухи. Итак, он сидел в кресле с мухобойкой в руках и проверял, как близко он может подкрасться к мухе, прежде чем та опомнится и улетит. Когда я вошёл, он передал мне мухобойку и предоставил полную свободу расправиться с мухой и бросить её в корзинку для бумаг.

— Спасибо, — сказал он, когда я провёл экзекуцию. — Эти несносные создания даже заставили меня забыть о том, что на дендробиум хлоростеле появились два новых бутона.

— Неужели?

Он довольно кивнул.

— На той, что стоит на солнце. Остальные убраны в тень.

— Для Хорстмана? Подарок?

— Да. Ну, так кто убил Барстоу?

Я улыбнулся.

— Дайте мне шанс. Имя я вам пока не назову, но постараюсь вспомнить…

— Надо было записать. Нет, зажги лампу у себя на столе. Так будет лучше. Ты хорошо поужинал? Ну, я слушаю.

Мой доклад был так себе: я не мог им гордиться, но и стыдиться причин не было. Вулф почти не перебивал меня, он сидел в той позе, в какой он обычно сидит, когда слушает мои подробные донесения, — откинувшись на спинку кресла, уткнувшись подбородком в грудь, положив локти на подлокотники кресла и сплетя пальцы покоящихся на животе рук. Глаза его были полузакрыты, но я постоянно чувствовал на себе его взгляд. Однажды, на середине, он прервал меня, чтобы попросить Фрица принести пиво. Поставив стакан и две бутылки с пивом на край стола, он принял прежнюю позу. Когда я закончил свой рассказ, была уже полночь. Вулф тяжело вздохнул. Я пошёл в кухню, чтобы принести себе стакан молока. Когда я вернулся, он в задумчивости тянул себя за ухо. Вид у него был сонный.

— Возможно, у тебя сложилось какое-то впечатление, — промолвил он.

— Весьма смутное. Миссис Барстоу слегка не в себе. Она могла убить мужа или не могла, но то, что она не убивала Карло Маттеи, совершенно точно. О мисс Барстоу вы сами можете судить, по-моему, это исключается. То же самое я могу сказать о её брате. Я имею в виду убийство Маттеи. У него крепкое алиби на пятое июня, ни единой зацепки. Доктор Брэдфорд представляет интерес, и мне хотелось бы с ним встретиться. Что касается Мануэля Кимболла, то, мне кажется, у него не было возможности убить Барстоу, но на своём самолёте он может далеко залететь, выше ангелов Господних.

— Почему? Он жесток? Циничен? Глаза бегают?

— Нет. Но вспомните его имя. И потом, он действует мне на нервы. Он похож на испанца. Не понимаю, при чем здесь фамилия Кимболл?

— Ты же не видел его отца.

— Очевидно, плохая весть, что пропала сумка с клюшками, расстроила меня так, что я ко всему придираюсь.

— Плохая весть? Почему плохая?

— Как почему? Мы собирались пропустить через сито всех членов загородного гольф-клуба, а теперь к ним надо прибавить всех, кто побывал в доме Барстоу в университетском городке в последние девять месяцев.

— Господь с тобой, Арчи! Ни в коем случае. Ни один из известных змеиных ядов, соприкоснувшись с воздухом — а это неизбежно, когда его наносят на иглу, — не может сохранить более двух-трех дней, а то и нескольких часов, способность убить человека таким образом, каким был убит Барстоу. Главное, знать, какой яд.

Я с удовольствием смотрел на него.

— Это уже что-то. Что ещё вы вычитали за это время?

— Мало интересного, в основном ненужное. Так что история с сумкой для клюшек не такая уж плохая новость. Последующее её исчезновение интересует нас лишь относительно, потому что нужной нам клюшки в сумке Барстоу никогда не было. Но нас интересует, кто повинен в исчезновении сумки и почему она исчезла.

— Да, конечно! Но вспомните, кто пришёл к вам, чтобы попросить отказаться от награждения и почему. Нам уже известно, что в этой семейке имеются люди со странными идеями.

Вулф погрозил мне пальцем.

— По целой фразе куда легче определить стиль, чем по одному слову. Но, во всяком случае, исчезновение сумки с клюшками со сцены — это прямой и дерзкий вызов, а визит в этот кабинет — поступок пусть и смелый, но продиктованный отчаянием.

— Врачи всё знают о змеиных ядах? — спросил я.

— Да. Этот, как его, доктор Брэдфорд, он ведёт себя довольно откровенно. Мне трижды было сказано сегодня, что он занят и подойти к телефону не может. Похоже, что так будет и дальше. Ты намерен завтра продолжить?

Я кивнул.

— Сначала в загородный клуб, затем к следователю, ведущему дело, потом вернусь в город и навещу доктора Брэдфорда в его приёмной. Жаль, старший Кимболл в отъезде. Мне хотелось бы покончить с этой четвёркой. Как вы думаете, захочет Сол Пензер съездить в Чикаго?

— Это обойдётся в сто долларов.

— Что ж, не такой уж большой кусок от куша в пятьдесят тысяч.

Вулф осуждающе покачал головой.

— Ты любишь транжирить деньги, Арчи. И чаще всего понапрасну. Давай лучше поищем убийцу на расстоянии пригородного сообщения.

— Хорошо. — Я встал и потянулся. — Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи, Арчи.

Глава 11

На шоссе была точка, откуда хорошо были видны окрестности клуба «Зелёные луга», но с порядочного расстояния. Чтобы добраться оттуда до клуба, надо было свернуть с шоссе в рощу, а из неё по петляющей дороге обогнуть ложбину. Вблизи клуба тоже была роща на вершине небольшого холма. По одну сторону её располагались теннисные корты и плавательный бассейн, а по другую — поля для гольфа, усеянные стартовыми метками, лунками разных форм и величины, а между ними — зелёный ковер бесчисленных лужаек. В клубе было два поля по восемнадцать лунок. Четвёрка Барстоу — Кимболл играла на северном, самом длинном поле.

Когда я приехал, тренера, обедавшего в понедельник у Вулфа, ещё не было, его ждали к одиннадцати. Единственное, на что я мог сослаться, был вчерашний звонок Ларри Барстоу главному управляющему. Тот был со мной любезен и проводил к человеку, ведающему обслуживанием игроков на поле. Подростков, которые меня интересовали, как мне сказали, в это время не бывает, ибо занятия в школах ещё не закончились, и в будние дни они редко сюда заходят в эти часы. Те двое, что были, находились на поле. Я проторчал там около часа, пытаясь найти кого-нибудь, заслуживающего быть записанным в мой блокнот. То, что я уже получил здесь, было, в сущности, ненужной информацией, поэтому я сел в свой родстер и отправился в Уайт-Плейнс.