Анри Шадрилье - Тайна Медонского леса
– А остальные? – проговорил Флампен.
– Вы же видите, что я их взял с собой. Ровно в одиннадцать я буду на Иенском мосту. Вы придете туда и передадите мне все в нескольких словах, а я вручу вам эти четыре билета – и мы разойдемся.
– Но вы не зачтете их в мой ежемесячный доход?
– Да нет же, нет! Я же сказал вам, что эти пять тысяч собственно за сегодняшнее дело, а те полтораста франков ежемесячной пожизненной ренты вы получите особо. Где бы вы ни были, деньги эти будут вам высылаться аккуратно.
– Значит, это точно, и я могу положиться на ваше обещание? – спросил еще раз Флампен.
– Не могу же я заключить с вами формальное условие у нотариуса, – пожал плечами Марсьяк. – Но вам, наконец, известно мое имя, так что, если я не сдержу своего обещания, вы всегда можете меня найти и потребовать уплаты.
– Да и притом лет через десять, когда дело это уже будет давно забыто, я могу заключить с вами формальное условие, не так ли?
– Конечно, впоследствии это можно будет устроить… А теперь поговорим лучше о настоящем. Вы, кажется, не вполне уверены в себе, в своих силах? Вас беспокоит, тревожит что-то?
– О, нет! Это так, с непривычки… Все, знаете, будто неловко.
– Но зато первый опыт дает вам сразу и деньги и возможность отомстить непримиримому врагу.
Глаза Флампена загорелись; да, он доволен, он вполне доволен.
– Однако пора… Время подходит, – сказал Марсьяк, вставая с места.
– Я готов, – проговорил Флампен.
И для храбрости он выпил залпом большой стакан вина и молодецки прищелкнул языком.
Затем вынул из кармана большой складной каталонский нож, проверил, хорошо ли действует пружина, повертел им в воздухе, как бы упражняя руку; потом спокойно опустил его опять в карман уже открытым и направился вслед за Марсьяком в общую распивочную комнату.
Тут Флампен взял свечу, зажег ее и пошел наверх.
– Только бы пришел этот подлец! – пробормотал он, проходя мимо Марсьяка.
Только он скрылся за дверью, как Марсьяк поспешил расплатиться с теткой Сулайль.
– Молодой человек, которого я ожидаю, должен сейчас прийти, вы ведь знаете, что вам надо сделать?
– Да, знаю, знаю, сударь.
– Переговорив с ним, вы спуститесь в погреб и не выходите оттуда ни в коем случае.
– Все будет исполнено по вашему приказанию, не беспокойтесь. Мне, кстати, надо разлить в бутылки новую бочку. Ну, а если я, грехом, да разобью несколько бутылок… Ведь они нынче дороги… Не накинете ли на случай еще двадцать франков, сударь? – скорчила умоляющую харю жадная старуха.
– Я никогда не торгуюсь с умными людьми, – отвечал Марсьяк. – Знаете, я только посоветовал бы вам запереть сегодня кабачок пораньше, часов в девять. В хозяйстве дела найдется немало: и полы подмыть, и посуду почистить, и белье постирать. Ну, заперли ставни, значит, с гостями не время заниматься. Вольно же им шляться позже девяти часов.
– Э-э! Ночная-то торговля не в пример выгоднее денной, мой сударик, – возразила хитрая старуха. – Ночью только и торгуем. Послушайся я вас, так придется, чего доброго, потерять франков тридцать, а ведь это очень и очень даже хорошие деньги для бедной, беззащитной женщины, мой добрый сударь.
– Верно, верно, тетушка, – улыбнулся Марсьяк. – Но в таких случаях плательщиком бывает тот, кто посоветовал.
И он дал ей еще два луидора.
Когда Марсьяк вышел из кабачка, было без пяти минут девять. Он повернул по бульвару к эспланаде Инвалидов. Улица была почти пуста, городская стража отсутствовала. Навстречу ехала наемная карета. Какой-то инстинкт подсказал Марсьяку, что это едет именно тот, кого ждет теперь Флампен.
Проводив экипаж крепким словцом на простонародном неаполитанском наречии, Марсьяк повернул к Сене.
Ровно в девять часов в нескольких шагах от виноторговли вдовы Сулайль остановилась карета. Кучер и седок наскоро обменялись несколькими словами.
– Так я не буду здесь стоять, отъеду немножко? – спросил возница.
– Да, да, сделай так, как я тебе наказывал. Экипаж поворотил назад, а седок вошел в виноторговлю. Вдова Сулайль храпела за прилавком; вновь вошедший принялся ее расталкивать.
– Что прикажете подать? – вскочила торговка.
– Мне ничего не надо, – ответил посетитель. – Я рассчитывал встретить здесь одного своего знакомого.
– А-а! Так, так… Мосье этот дожидается вас наверху, он занял лучший нумер. Позвольте, я провожу вас, сударь.
Старуха отворяет дверь во двор и указывает ему лестницу.
– Однако у вас тут не очень-то светло, как раз сломаешь себе шею! – заметил гость.
– Да ведь там, вверху, горит огонь… Идите, идите смелее. Вот и лестница. Держитесь правее… Сюда! Ну, наконец-то попали. Теперь ступайте одни, мне надо сбегать в погреб.
Через несколько секунд в темноте раздается ужасный, раздирающий душу крик, и с лестницы сбежал бледный, задыхающийся Флампен с окровавленным ножом в руке.
– Это не он!.. Не он!.. – шептали его посиневшие губы. Флампен выскочил на улицу через кабак.
XXII
Любовь все скрашивает и очищает
Да, это был не Фрике, а верный друг его Николь. Истекая кровью, едва держась на ногах, несчастный еще имел силы кое-как спуститься с лестницы и добраться до кабака.
– Помогите… Ради Бога, помогите… Я задыхаюсь.
Но комната была пуста, и никто не откликнулся на его стоны. Старуха исполнила точно и аккуратно предписанную ей программу: она ничего не слыхала, потому что не хотела слышать. Но любопытство брало верх над осторожностью, и она выглянула из подполья, чтобы посмотреть на несчастную жертву.
Судорожно цепляясь за столы и стулья, окровавленный Николь пробирался к двери кабака. Он делал над собой невероятные усилия, чтобы не упасть, и уже дотащился до двери, отворил ее, шагнул на входную ступеньку, но тут силы окончательно оставили его, и он тяжело грохнулся в отворенных дверях.
Ночь была темная, прохожих на бульваре не было.
Вдова Сулайль торопливо вылезла из подполья и, беспокойно оглядываясь по сторонам, подбежала к двери. Убедившись, что никого нет, она стащила безжизненное тело с порога своего заведения и поволокла его к соседней виноторговле. Бросив там труп Николя, вдовица с чистой совестью поспешно вернулась в свое заведение и, вспомнив мудрый совет Марсьяка, сейчас же заперла ставни.
Итак, бедному Николю суждено было брошенному, забытому умирать у грязной двери кабака. Время позднее, прохожих мало… Да и кто станет возиться с горьким пьяницей, мало ли их валяется по улицам? Разве вот городовой или патрульный? Что же делает полиция, куда она девалась? Увы! Все бригады, все полицейские власти стянуты в сторону Бельвиля и Тампльского предместья, туда, где возведены баррикады…
1869 год был особенно обилен преступлениями и злодеяниями.
Уже половина десятого, но никто еще не заметил трупа, брошенного на мостовой услужливой рукой старой торговки.
Но вот из-за угла, со стороны площади, выбежал какой-то человек и остановился перед запертой дверью виноторговли вдовы Сулайль.
– Заперто? Однако… Это уже слишком! – проговорил он, задыхаясь. – Что, если я опоздал? – И он начал неистово стучать в двери и окна заведения.
Из окна первого этажа старческий голос прокричал ему.
– Ах ты пьяница бесшабашная! Видишь – заперто. Ступай себе своей дорогой!
– Отворите! Отворите, ради Бога! – молил тот. – Меня здесь ждут.
– Что ты там брешешь? В кабаке нет ни души, он давно заперт.
Фрике – это был он – страшно встревожился, не зная, как ему быть, что делать.
В раздумье сел он на ступеньку и нащупал рукой что-то мокрое, скользкое.
– Что это такое? – вскочил он и принялся внимательно разглядывать пятна на ступеньке. Уличный фонарь горел плохо, но и при этом скудном освещении Фрике разобрал, что это кровь, свежая, не запекшаяся кровь…
– О ужас! О горе! Я пришел слишком поздно… Ах, эти женщины… Скольких бед, скольких несчастий бывают они причиной!
Фрике в отчаянии как сумасшедший кидается то в одну сторону, то в другую, шарит, ищет – и натыкается на какую-то бесформенную массу. В ужасе наклоняется он над этой страшной находкой. Тоска сжимает ему сердце, помутившимися глазами вглядывается он в бледное, окровавленное лицо – и узнает Николя!
– Негодяи! – вырывается у него дикий вопль. – Этиоле угадала верно!
И страшные нечеловеческие рыдания вырываются из его груди, в порыве безумного отчаяния кидается он на безжизненное тело своего друга и руководителя. Но почему в такую горькую минуту вспомнил он про маленькую Этиоле? Объясняется это очень просто.
Она встретила накануне Флампена, и тот сказал ей с ехидной, злой усмешкой:
– Фрике-то твой того… Прощайся со своим возлюбленным! Завтрашний вечер не за горами…
Предчувствие чего-то недоброго сжало сердце бедной девушки и она бросилась искать своего юного друга, своего доброго Фрике. Целый день, целый вечер искала она напрасно и встретила его только на следующий день. На следующий, значит, в тот самый день, когда угроза Флампена должна была исполниться.
