Михаил Михеев - Запах «Шипра»
— У вас здесь сын?
— Да, взрослый. Уже инженер. Шалопай, знаете, ужасный.
— Семейный?
— Вроде бы семейный. Разве у вас, молодежи, сейчас что поймешь. Живет с какой-то студенткой, рыжая такая девица. А в загсе, как я знаю, не регистрировались. Так кто она ему: жена или временная подруга, разберись поди. Вот ваши журналы.
Я достала из портфельчика деньги. Г. Башков поднял руки в шутливом протесте. И хотя от подарков не принято отказываться, но я решила не придерживаться правил хорошего тона.
— Неудобно, знаете. Будто я напросилась на подарок.
Он взял деньги, положил их на сервант.
— Извините, пойду насчет кофе…
— Можно, я ваши книги посмотрю?
— Пожалуйста, ради бога. Только там все более специальные, бухгалтерские.
Г. Башков удалился на кухню. Знакомо завыла кофейная мельница. Я подошла к серванту, отодвинула стеклянную дверку. Пробежала взглядом по корешкам, заметила в сторонке знакомый желто-оранжевый переплет, вытянула книгу. Так и есть — «Желтый пес» Сименона.
Ах, комиссар Мегрэ! Мне бы сейчас ваши возможности. Да и способности тоже. Что бы вы делали на моем месте, комиссар Мегрэ? Искали бы доказательства. Я тоже пытаюсь это сделать.
На полке, кроме книг, ничего не было. Я заглянула на вторую, нижнюю полку. Там стояли фужеры, блюдечки — посуда. В углу приютилась черная палехская коробочка, с тройкой огненно-красных коней на крышке.
В таких коробочках обычно хранят всяческую мелочь, которая не нужна сейчас, но и выбросить вроде бы жалко — старые пуговицы, разрозненные запонки, ключи от потерянных замков — вдруг понадобятся.
Я сунула Сименона под мышку и взяла коробочку.
В коробочке лежали разные пуговицы, запонка и две игральные кости — черные кубики с белыми пятнышками.
Я шевельнула пуговицы пальцем.
Неожиданно в передней резко забрякал звонок.
Я вздрогнула, будто меня застали за таким неблаговидным занятием, как осмотр чужих вещей. Коробка выскользнула из рук. Я успела удержать ее, но все содержимое посыпалось на пол.
Веселый хрипловатый голос громко закричал в передней: «Здравствуй, папуля! Как у тебя…» Затем крик перешел в приглушенный шепот.
Я нагнулась и начала собирать рассыпавшиеся пуговицы. И тут увидела маленький желтенький ключик от американского замка. Он лежал среди пуговиц на полу. Но я не успела его поднять.
В комнату вошел Башков.
Он поставил на стол подносик с чашками.
— Вот, напроказила, — извинилась я. — Понравились мне эти кони на крышке, хотела посмотреть.
— Пустяки какие. Сейчас соберем.
Ключ лежал у самых ног хозяина, Башков поднял его в первую очередь, я так и не успела как следует рассмотреть.
А в дверях уже появился молодой человек; невысокий, черноволосый, с тем же римско-императорским профилем.
Конечно, это был Башков-сын.
Башков-отец ссыпал пуговицы в коробочку.
— Знакомьтесь, Евгения Сергеевна! Легок на помине.
Башков-сын шагнул ко мне, протянул руку. В улыбке его лицо показалось даже приятным.
— Мы с вами нигде не встречались? — спросил он.
— Вероятно, нет. А то бы я запомнила.
Башков-сын коротко хохотнул, давая понять, что понимает шутки, и выпустил, наконец, мою руку. Подтащил к столику две мягкие табуреточки, для отца и для себя. Мне предложили кресло. Пока Башков-отец ставил чашки с подносика на стол, сынок продолжал разглядывать меня. Он, должно быть, знал, что к его отцу временами залетают подобные птицы, и сейчас не удивился этому.
— Евгения Сергеевна интересуется художественной фотографией, — пояснил отец. — Я предложил ей свои журналы.
Башков-сын взял с тахты журналы, полистал их.
— Вы не фотокорреспондент?— спросил он.
— Разве похожа?
— Совсем не похожи. Поэтому и спросил. Но вы снимаете?
— Больше люблю смотреть чужие снимки.
— А сами сниматься любите?
Я сделала неопределенный жест, но отделаться от него было не так просто.
— А как вы хотели бы сняться? Вот так?… Или так?…
Он показал на страницу журнала. Это были снимки девушек на речном берегу, хорошие снимки — юные тела девушек, одетые только в капли воды, были прекрасны. Это были на самом деле художественные фотографии, просто Башков-сын не желал этого понять.
Вел он себя бесцеремонно да и чего ему было стесняться посетительниц его отца.
Отец, для приличия, пришел ко мне на защиту.
— Послушай, сынок, по-моему, ты хамишь!
— Что ты, отче! Евгения Сергеевна, разве я хамлю?
— Нет, почему же, — сказала я. — Вполне естественные вопросы в вашем возрасте.
— Вот видишь, отец! В моем возрасте… Ну, а все же так? Или вот так?
— Вероятно, это будет зависеть от того, кто будет снимать.
— А если бы я?
— У вас я снималась бы только в шубе.
Башков легонько похлопал в ладоши:
— Хорошо сказали. Сынок, ты — пас.
Но Башков-сын не унимался.
— Вы работаете в школе?
— Почему — в школе?
— Внешность у вас такая, педагогическая.
Надо же! И этот шалопай напоминает мне о внешности. Зря я отказалась от своей «линии поведения» и не согласилась на коньяк…
— Нет, я торговый работник.
— Неужели? Никак не походите. И это тоже умеете?
Он поцарапал пальцами по столу, как бы подгребая к себе что-то. Жест был красноречивым, но вопрос наглый, конечно.
Тут Башков-старший решительно вмешался в разговор:
— Болтаешь ты ерунду всякую. Как старуха, ей-богу!… Сходи лучше кофе принеси.
— Мне не нужно, — отказалась я.
— Я тоже не хочу, отец. Вот коньячку бы…
— Какой тебе коньячок, ты же на машине.
— То-то, что на машине… Так я жду, отче! Тороплюсь, знаешь. Мне еще за женой заехать нужно.
— За женой… Подождет она, твоя жена. Вот сынок, Евгения Сергеевна! Инженер, да еще старший, а думаете, зачем приехал к отцу-пенсионеру?
— Отче, дай десятку, — предположила я.
— Что вы, Евгения Сергеевна! — оскорбился Башков-сын.
— Не угадали, — подтвердил отец. — Он сказал: «Дай четвертную!» Куда тебе четвертную, хватит три шестьдесят две?
— Отче, ты меня оскорбляешь перед дамой.
Башков-отец поднял с тахты пиджак, вынул бумажник.
— Высшее образование, оклад полтораста рублей.
— Сто тридцать пять всего.
— А у меня пенсия.
— Отец, не нужно про пенсию! Ты когда уезжать собираешься?
Уезжать?… Это была неприятная новость для меня.
Неужели что-то почуял старый хищник и подумывает уносить ноги заблаговременно?
— Да ничего еще не собираюсь, — пробурчал Г. Башков.
— Ты же сам говорил.
— Ну, говорил, говорил… На тебе две десятки, обойдешься, думаю.
— Попробую, как-нибудь впишусь.
Башков-сын засунул деньги в карман. Я тоже поднялась из-за стола.
— Вы на машине?
— Да. Вас подвезти?
— Если по пути.
— Какой может быть разговор.
— Ладно! — сказал сыну Башков. — Иди пока, свой тарантас заводи… Да, вы в субботу едете?
— Наверное. Хочешь с нами?
— Ты Евгению Сергеевну пригласи.
— Куда это?
— На море, — сказал Башков-сын. — На бережок. Вы рыбалкой интересуетесь?
— Никогда не пробовала.
— Так папаня вас научит. Он рыболов знаете какой!
— А что, Евгения Сергеевна, — предложил Башков. — Попробуем, составим компанию молодежи.
Мне могли пригодиться любые продолжения знакомства, но пока я уклонилась от определенного ответа.
Башков-сын многозначительно ухмыльнулся и оставил нас вдвоем. Мне нужно было еще встретиться с Башковым. На худой конец, я могла попросить почитать «Желтого пса»… Но хозяин квартиры сам пошел мне навстречу:
— Знаете, я могу вам достать «Фотографию» за весь прошлый год.
— Неужели? Буду очень вам признательна.
Он вытащил из серванта почтовую открытку и написал номер телефона.
— Это мой домашний. Позвоните через денек.
Мы прошли в переднюю. Башков подал мне плащ. Руки его чуть задержались на моих плечах. Осада велась корректно, без хамства, которое сейчас позволил бы себе, скажем, Колесов. Башков действовал осторожнее, расчетливее.
Он хотел проводить меня в лифт, но я ответила, что предпочитаю спускаться по лестнице.
Светлый «Москвич» стоял у подъезда. Он носил на боках и крыльях следы нерасчетливой езды, Башков-сын, по-прежнему ухмыляясь многозначительно, открыл мне дверку.
— Вы поедете за женой?
— Да, а что?
— Тогда я сяду сзади.
— Будет вам!
— Нет, так мне удобнее.
Его жену мы подобрали у подъезда Электротехнического института. Маленькая, рыженькая, в узких — до опасности — брючках, она уставилась на меня, Башков-сын пояснил, как мы познакомились, тогда она протянула мне руку со снисходительной приветливостью — посетительницы Башкова-старшего не вызывали у нее подозрений. Она назвала себя Жаклин. Это имя не шло ей, круглолицей и курносой.
