Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти

Повернувшись к ним спиной, женщина сказала:

— Леди Урсула ждет вас, коммандер. Пожалуйста, следуйте за мной.

Слова были произнесены высоким, несколько натянутым голосом, со сдержанной властностью старшей медсестры, встречающей больного, от которого она не ждет ничего, кроме неприятностей. Миновав передний вестибюль, они оказались под сенью парящего в вышине купола внутреннего вестибюля и увидели слева изящную чугунную балюстраду консольной каменной лестницы, напоминавшую занавеску из черного кружева. Мисс Мэтлок открыла двойную дверь справа и, отступив, пропустила их внутрь.

— Если соблаговолите подождать здесь, я доложу леди Урсуле, что вы прибыли.

Помещение, в котором они очутились, тянулось по всей длине здания и, очевидно, служило одновременно парадной столовой и библиотекой. Оно было очень светлым. Из двух высоких арочных окон напротив двери открывался вид на прямоугольник сада, а огромная стеклянная панель в глубине выходила на каменную стену с тремя нишами. В каждой из них стояла мраморная статуя: обнаженная Венера, одной рукой стыдливо прикрывающая «венерин бугорок», другой — левый сосок; еще одна женская фигура, полузадрапированная покрывалом, с венком из цветов на голове; а между ними — Аполлон с лирой и в лавровом венке. Комнату делил на две части искусственный простенок, составленный из книжных шкафов красного дерева со стеклянными дверцами, над которым возвышалось навершие из трех полукруглых арок, украшенное резьбой в зеленых и золотистых тонах. Высокие книжные шкафы занимали все стены библиотеки, стояли между окнами, и каждый был увенчан мраморным бюстом. Фолианты, переплетенные в зеленую кожу и тисненные золотом, были одинаковы по размеру и встраивались в полки настолько точно, что создавался эффект скорее иллюзорно-перспективной живописи, чем реальной библиотеки. Между полками и в нишах над ними висели зеркала, бесконечно отражавшие пышное великолепие комнаты и создававшие перспективу повторяющихся расписных потолков, кожаных переплетов, мраморных бюстов, полированного красного дерева и стекла. Было трудно себе представить, что эту комнату используют как столовую или в каком-то ином качестве, а не исключительно для того, чтобы в восхищении созерцать романтическую одержимость архитектора пространственными сюрпризами. Овальный обеденный стол стоял у дальнего окна, но был занят макетом дома на низком постаменте, выставленном, как в музее; восемь стульев с высокими спинками выстроились вдоль стен. Над мраморным камином висел портрет баронета, заказавшего проект дома. Изящная утонченность полотна из Национальной портретной галереи, претерпев метаморфозу, в этой работе обернулась более простодушной мастеровитостью, свойственной девятнадцатому веку, но над безупречно повязанным галстуком все так же безошибочно узнаваемы были фамильные высокомерные черты. Глядя на портрет, Дэлглиш произнес:

— Леди Урсула… Как там она сказала? Напомните-ка мне, Кейт.

— Она сказала: «После первой смерти других уже не существует». Прозвучало как цитата.

— Это и есть цитата, — подтвердил он без дальнейших уточнений. — Ее старший сын был убит в Северной Ирландии. Вам нравится эта комната?

— Если бы мне захотелось почитать в тишине, я бы предпочла Кенсингтонскую публичную библиотеку. Эта комната предназначена скорее для того, чтобы производить эффект, чем для практического использования, вам не кажется? Странная идея — совместить библиотеку со столовой. Но думаю, по-своему комната великолепна. Не слишком уютна, правда. Интересно, кого-нибудь когда-нибудь убивали из-за дома?

Для Кейт это была длинная речь.

— Не могу припомнить такого дела. Но это был бы более рациональный мотив, чем убийство из-за человека: меньше риск разочароваться впоследствии.

— И меньше шансов испытать предательство, сэр.

В дверях возникла мисс Мэтлок.

— Леди Урсула готова принять вас, — произнесла она официально-холодно. — Ее гостиная — на пятом этаже, но у нас есть лифт. Прошу следовать за мной.

Их можно было бы принять за супругов — соискателей на незначительные должности в домашнем хозяйстве, едва ли имеющих шанс их получить. Лифт представлял собой изящную позолоченную птичью клетку, которая в гнетущей тишине медленно вознесла их на верхний этаж. Когда клетка, дернувшись напоследок, остановилась, они очутились в узком коридоре, пол которого был покрыт ковром.

Мисс Мэтлок открыла дверь прямо напротив лифта, доложила:

— Коммандер Дэлглиш и мисс Мискин прибыли, леди Урсула, — и, не дожидаясь, пока те войдут, удалилась.

Только теперь, войдя в гостиную леди Урсулы, Дэлглиш впервые ощутил, что находится в частном доме, потому что это была комната, которую хозяйка обустроила специально для себя. В двух окнах, высоких, идеально пропорциональных, разделенных рамами на двенадцать секций каждое, виднелось лишь небо в изящном обрамлении кружевного плетения верхних древесных веток, так что узкая длинная комната была полна света. Леди Урсула сидела, выпрямившись, справа от камина, спиной к окну.

К креслу была прислонена эбеновая трость с золотым набалдашником. Леди Урсула не встала, но протянула Дэлглишу руку, когда Кейт представила его. Ее рукопожатие оказалось на удивление крепким, но ощущение было таким, будто он на миг сжал в ладони собранные в сухой замшевый мешочек разрозненные кости. На Кейт хозяйка, коротко кивнув, бросила лишь беглый взгляд, который можно было истолковать как знак благодарности или одобрения, и сказала:

— Пожалуйста, садитесь. Если инспектор Мискин собирается делать записи, ей, наверное, будет удобнее устроиться у окна. А вы, коммандер, если не возражаете, садитесь напротив меня.

Ее манера речи была именно такой, какой ожидал Дэлглиш: с легким оттенком аристократической надменности, в которой говорящий зачастую даже не отдает себе отчета. Сейчас эта манера казалась несколько искусственной, словно леди Урсула старалась ничем не выдать дрожь ни в голосе, ни в мышцах и, собрав все силы, придать голосу строго рассчитанные каденции. Тем не менее это был очень красивый голос. Глядя на леди Урсулу, сидевшую напротив с безупречно прямой спиной, Дэлглиш, однако, отметил, что кресло ее было инвалидным: в подлокотнике виднелась кнопка, позволявшая поднимать сиденье, когда хозяйке требовалась помощь, чтобы встать. Это современное функциональное приспособление вносило дисгармонию в общий вид комнаты, вся остальная мебель которой принадлежала восемнадцатому веку: два кресла с вышитыми сиденьями, пембрукский стол и бюро, являвшие собой прекрасные образцы мебели той эпохи, — все было стратегически расставлено так, чтобы в случае необходимости служить цепочкой опор на болезненном пути хозяйки к двери и в то же время производить впечатление антикварного магазина, якобы небрежно набитого сокровищами. Это была комната старой женщины, и, помимо запаха воска и легкого летнего аромата сухих цветочных лепестков, наполнявших вазу на пембрукском столе, чувствительный нос Дэлглиша уловил едва заметный кисловатый дух старости. Их глаза встретились и задержались друг на друге. Ее были до сих пор прекрасны — огромные, красиво посаженные, обрамленные густыми ресницами. Некогда именно в них наверняка сосредоточивалась главная притягательная сила ее красоты, и, хотя теперь они запали и потускнели, в них по-прежнему светился незаурядный ум. Вся кожа от высоких выступающих скул до подбородка была изборождена глубокими морщинами. Словно кто-то натянул ладонями сухую тонкую кожу так, что под ней зловеще угадывались очертания черепа. Плотно прилегающие к голове непропорционально большие уши казались чужеродными наростами. В молодости она, наверное, прикрывала их волосами. Сейчас волосы были зачесаны назад и собраны в высокий тугой валик, что делало ее лишенное всякого макияжа лицо голым, — лицо человека, готового к действию. На ней были черные брюки и блуза из тонкой серой шерсти с длинными рукавами, подпоясанная ремешком и застегнутая под самое горло. Ноги, обутые в широкие черные туфли с перепонками, в своей неподвижности казались приклеенными к ковру. На столике справа от кресла лежала книга в бумажной обложке. Дэлглиш заметил, что это была «Обязательная литература» Филиппа Ларкина.

Леди Урсула накрыла книгу рукой и сказала:

— Мистер Ларкин пишет: «Не подлежит сомнению, что идея стихотворения и какой-то его фрагмент или хотя бы строка приходят к автору одновременно». Вы с этим согласны, коммандер?

— Да, леди Урсула, согласен, пожалуй. Стихотворение начинается с поэзии, а не с идеи.

Он ничем не выдал своего удивления ее вопросом, потому что знал: шок, горе, травма по-разному воздействуют на людей, так что если такое странное начало облегчало ей дальнейший разговор, ему нетрудно скрыть свое нетерпение.