Дороти Сэйерс - Труп в оранжерее
Мистер Паркер написал.
— Проклятие! — сказал лорд Питер. — Я рассчитывал поставить вас в тупик на этот раз. Наверное, вы заранее посмотрели это слово в словаре. Ни один порядочный человек не напишет «ипекакуана» правильно с первого раза. Так или иначе, как вы говорили, легко видеть, с какой стороны в нашем семействе детективный инстинкт.
— Я не говорил так…
— Я знаю. Почему не говорили? Я думаю, что таланты моей матери заслуживают некоторого признания. Я сказал ей об этом, и она ответила такими памятными словами: «Мой дорогой мальчик, ты можешь дать этому длинное название, если хочешь, но я — старомодная женщина и называю это материнским чутьем; оно настолько редко для мужчин, что если бы оно у кого-нибудь Из них было, ты написал бы о нем книгу и назвал гением Шерлока Холмса». Потом я сказал матери (наедине, конечно): «Это очень хорошо, но я не могу поверить, что Мэри прибегла ко всем этим уловкам, сказалась ужасно больной и напугала нас всех, только чтобы обратить на себя внимание. Конечно, она не такая». Мать посмотрела на Меня пристально, как сова, и привела целую кучу примеров истерии, завершив их рассказом о служанке, которая разбрасывала парафин по всему дому, чтобы заставить живущих там думать, что их часто посещает приведение. А в конце она сказала, что если бы все эти новомодные доктора перестали изобретать подсознание и клептоманию, комплексы и другие причудливые описания для объяснения безнравственных поступков своих пациентов, то, как она думает, можно было бы точно так же воспользоваться очевидностью фактов.
— Уимзи, — сказал Паркер, будучи сильно возбужденным, — она подразумевала, что подозревает что-то?
— Мой дорогой друг, — ответил лорд Питер, — что бы ни было известно о Мэри, даже если все очевидно, моя мать знает истину. Я рассказал ей все, что мы знали до того момента, и она восприняла это в своей забавной манере. Вы понимаете, о чем я: никогда ни на что не отвечать прямо; затем она наклонила голову в сторону и сказала: «Если бы Мэри послушала меня и занялась чем-нибудь полезным вместо работы медсестрой, которая так ни к чему и не привела, если тебе интересно. Не то чтобы я имела что-то против членов Общества милосердия вообще, но эта глупая женщина, под началом которой работала Мэри, оказалась самым ужасным снобом на земле. Мэри могла бы заняться более разумными вещами, но она с ума сходила по Лондону. Я всегда буду говорить, что это вина того позорного клуба. Что можно ожидать от места, где едят ужасную пищу, все загнаны в подземелье, выкрашенное в розовый цвет, говорят на повышенных тонах, и никаких вечерних платьев — только советские джемпера и бакенбарды. Во всяком случае, я все высказала тому глупому старому человеку — что говорить об этом, — и они никогда не смогут придумать для себя лучшего объяснения». В самом деле, вы знаете, — сказал Питер, — я думаю, если кто-либо из них начнет копаться в прошлом Мэри, мать обрушится на них подобно тонне кирпичей.
— А что вы думаете сами? — спросил Паркер.
— Я еще не рассказал вам о самом неприятном, — сказал Питер. — Я только что узнал об этом и был ужасно потрясен, должен признать. Вчера я получил письмо от Лаббока, в котором говорилось, что он хотел меня видеть, поэтому я примчался сюда и заглянул к нему сегодня утром. Вы помните, я послал ему образец пятна с одной из юбок Мэри, который Бантер отрезал для меня? Я взглянул на него сам, и это пятно мне не понравилось, поэтому я послал его Лаббоку, ex abundantia cauteloe; и вынужден сообщить, что он подтвердил мою догадку. Это — человеческая кровь, Чарльз, и я боюсь, что это кровь Кэткарта.
— Но… я немного не понимаю.
— Итак, юбка, должно быть, была запятнана в день, когда Кэткарт умер, поскольку тогда вся компания последний раз была на болотах; если бы пятно оказалось на юбке ранее, Элен очистила бы ее. Впоследствии Мэри энергично отвергала попытки Элен забрать юбку и сделала дилетантское усилие самостоятельно отстирать пятно мылом. Отсюда мы можем заключить, что Мэри знала о наличии пятен и хотела избежать их обнаружения. Она сказала Элен, что кровь была от шотландской куропатки, что, должно быть, является преднамеренной ложью.
— Возможно, — сказал Паркер, борющийся с надеждой оправдать леди Мэри, — она только сказала: «О! Одна из птиц, должно быть, кровоточила» или что-то вроде этого.
— Я не верю, — сказал Питер, — что можно вымазать одежду в таком количестве человеческой крови и не знать об этом. Она, должно быть, становилась на колени прямо в кровь. Пятно было три или четыре дюйма в ширину.
Паркер мрачно покачал головой, занимая себя тем, что делал пометки.
— Итак, — продолжал Питер, — в среду вечером все Приходят, ужинают и ложатся спать, кроме Кэткарта, который убегает и остается снаружи. В 23.50 егерь Хардрав слышит выстрел, который, возможно, был произведен на поляне, где — давайте назовем это «несчастный случай» — имел место. Время выстрела также совпадает с данными медицинского освидетельствования, указывающего, что Кэткарт на момент обследования в 4.30 уже был мертв три или четыре часа. Очень хорошо. В 3.00 Джерри возвращается домой откуда-то и находит тело. Когда он склоняется над ним, из дома весьма кстати приходит Мэри в пальто, кепке и прогулочных ботинках. Теперь какова ее история? Она говорит, что в три часа была разбужена выстрелом.
Никто больше не слышал этого выстрела, и у нас есть показания миссис Петтигру-Робинсон, которая спала в соседней с Мэри комнате, по своему обыкновению оставив окно открытым, и которая бодрствовала с 2:00 и до того времени, когда забили тревогу, но не слышала никакого выстрела. По словам Мэри, выстрел был достаточно громким, чтобы быть слышимым с другой стороны здания. Не странно ли, что человек, в тот момент бодрствующий, клянется, что не слышал ничего похожего на шум, чтобы разбудить здорового молодого человека, спящего по соседству? И, во всяком случае, если этим выстрелом был убит Кэткарт, то он едва мог быть мертв, когда мой брат нашел его. И, опять-таки, откуда в этом случае у него взялось время, чтобы принести тело из кустарника к оранжерее?
— Мы осмотрели там всю землю, — сказал Паркер с выражением отвращения. — И сошлись во мнении, что не следует придавать значения истории с выстрелом.
— Боюсь, что мы должны придать большое значение этому, — сказал лорд Питер серьезно. — Теперь — что делает Мэри? Если она думала, что выстрел…
— Не было никакого выстрела.
— Я знаю это. Но я изучаю несоответствия в ее истории. Она сказала, что не подняла тревогу, подумав, что это, возможно, всего лишь браконьеры. Но если бы это были браконьеры, было бы абсурдом спускаться вниз и разузнавать, что к чему. Итак, она объясняет, что подумала на грабителей. Теперь — как она одевается, чтобы идти искать грабителей? Что вы или я сделали бы? Я думаю, надели бы ночную рубашку, пару неприметных шлепанцев и, возможно, прихватили кочергу или крепкую палку, но не пару прогулочных ботинок, пальто и шапку. Представьте себе!
— Это была дождливая ночь, — пробормотал Паркер.
— Мой дорогой друг, если вы ищете грабителей, вы не станете выходить и охотиться за ними, бегая по саду. Ваша первая мысль: они входят в дом, и ваша задача состоит в том, чтобы спокойно проскользнуть вниз и рассмотреть их с лестницы или из-за двери гостиной. Во всяком случае, представьте себе современную девушку, которая ходит без головного убора в любую погоду и в то же время задерживается, чтобы украсить себя шапкой для охоты на грабителя: черт побери, Чарльз, это неубедительно, знаете ли! Потом она идет прямо к оранжерее и наталкивается на труп, как будто заранее знала, где его искать.
Паркер снова покачал головой.
— Продолжим. Она видит Джеральда, склонившегося над телом Кэткарта. Что она говорит? Она спрашивает: в чем дело? Она спрашивает: кто это? Нет, она восклицает: «О боже! Джеральд, ты убил его», а затем, будто поразмыслив: «О, это Дэнис! Что случилось? Произошел несчастный случай?» А теперь это кажется вам естественным?
— Нет. Но мне представляется вполне вероятным, что она ожидала увидеть там не Кэткарта, но кого-то еще.
— Да? По-моему, это звучит так, будто она притворялась, что не знает, кто это. Сначала она говорит: «Ты убил его!» А затем, вспоминая, что она предположительно не знает, кто этот «он», спохватывается: «Ах, это Дэнис!»
— В любом случае, следовательно, если ее первое восклицание было искренним, она не ожидала обнаружить мужчину мертвым.
— Да, мы должны помнить это. Смерть была неожиданностью. Очень хорошо. Тогда Джеральд отправляет Мэри наверх, чтобы позвать на помощь. И здесь вступает в дело свидетельство, которое вы получили и прислали по почте. Вы помните, что рассказывала вам в поезде миссис Петтигру-Робинсон?
— О двери, хлопнувшей на лестничной площадке, вы имеете в виду?
— Да. Теперь я расскажу вам кое-что, что случилось со мной как-то утром. Я выбегал из ванной в моей обычной беззаботной манере, когда чертовски сильно ударился о тот старый сундук на лестничной площадке. Его крышка поднялась и закрылась, бам. Это навело меня на мысль, и я решил заглянуть внутрь. Я поднял крышку и рассматривал сложенное в нем постельное белье, когда услышал нечто похожее на затрудненное дыхание: рядом со мной стояла Мэри, глядя на меня и при этом бледная, как призрак. Она напугала меня, ей-богу, но это было ничто по сравнению с тем, как я напугал ее. Но она ничего не сказала мне и впала в истерику, и я отвел ее обратно в ее комнату. Но я заметил кое-что на тех простынях.
