Агата Кристи - Таинственное происшествие в Стайлз
Я пожал плечами и вдруг… вдруг я с ужасом понял все! В эту секунду у меня было только одно желание — чтобы Джон подольше оставался в неведении. Стараясь не показывать вида, я внимательно посмотрел на него. Джон что-то напряженно обдумывал, и я вздохнул с облегчением — похоже, он не догадывался о том, в чем я уже не сомневался: Бауэрстайн имел сообщника!
Нет, этого не может быть! Не верю, что такая очаровательная женщина, как миссис Кавендиш, способна убить человека! Впрочем, история знает немало подобных примеров. Внезапно я вспомнил тот первый разговор с Мэри в день моего приезда. Она утверждала, что яд — это оружие женщин. А как объяснить ее волнение во вторник вечером? Может быть, миссис Инглторп узнала о связи Мэри с Бауэрстайном и собиралась рассказать об этом Джону? Неужели миссис Кавендиш выбрала такой страшный способ, чтобы заставить ее замолчать?
Я вспомнил загадочный разговор между Пуаро и мисс Ховард. Так, значит, они имели в виду Мэри! Вот, оказывается, во что не хотела поверить Эвелин! Да, все сходится. Неудивительно, что Эвелин предложила замять дело. Теперь стала понятной и ее последняя фраза: «Но ведь сама Эмили…» Эви права, действительно, миссис Инглторп сама предпочла смерть позору, который угрожал ее семье.
Голос Джона отвлек меня от этих мыслей.
— Есть еще одно обстоятельство, доказывающее, что ты не прав.
— Какое? — спросил я, обрадовавшись, что он уводит разговор в сторону от злополучного какао.
— Зачем Бауэрстайн потребовал провести вскрытие? Ведь Уилкинс не сомневался, что мама умерла от сердечного приступа. Непонятно, с какой стати Бауэрстайн стал бы впутываться в это дело.
— Не знаю, — проговорил я задумчиво, — возможно, чтобы обезопасить себя в дальнейшем. Он же понимал, что поползут разные слухи, и министерство внутренних дел все равно могло потребовать провести вскрытие. В этом случае Бауэрстайн оказался бы в очень затруднительном положении, поскольку трудно поверить, что специалист его уровня мог спутать отравление стрихнином с сердечным приступом.
— Пускай ты прав, но я, хоть убей, не понимаю, зачем ему понадобилась смерть моей матери.
Я вздрогнул — только бы он не догадался!
— Я могу и ошибаться, поэтому очень прошу тебя, Джон, чтобы наш разговор остался в тайне.
— Можешь не беспокоиться.
Тем временем мы подошли к усадьбе. Поблизости раздались голоса, и я увидел, что под старым платаном, как и в день моего приезда, был накрыт чай.
Я подсел к Цинции и сказал, что Пуаро хотел бы побывать у нее в госпитале.
— Буду очень рада. Надо договориться, чтобы он приехал в то время, когда мы устраиваем наши замечательные чаепития. Мне очень нравится ваш друг, он такой забавный! Представляете, на днях заставил меня снять брошку и затем сам ее приколол, утверждая, что она висела чуть-чуть неровно.
Я рассмеялся.
— Это на него похоже!
— Да, человек он своеобразный.
Несколько минут мы сидели молча, затем Цинция украдкой взглянула на миссис Кавендиш, сказала шепотом:
— Мистер Хастингс, после чая я хотела бы поговорить с вами наедине.
Ее взгляд в сторону Мэри вселил в меня подозрение, что эти две женщины, похоже, недолюбливали друг друга. «Печально, — подумал я, — неизвестно, что ждет Цинцию в будущем. Ведь миссис Инглторп не оставила ей ни пенни. Надеюсь, Джон и Мэри предложат девушке остаться в Стайлз, по крайней мере до конца войны. Джон очень привязан к Цинции, и, думаю, ему будет нелегко с ней расстаться».
Джон, выходивший куда-то из комнаты, снова появился в дверях.
— Чертовы полицейские! — сказал он возмущенно. — Всю усадьбу вверх дном перевернули, в каждую комнату засунули свой нос — и все безрезультатно! Так больше продолжаться не может. Сколько еще они собираются болтаться по нашему дому? Нет, хватит, я хочу серьезно поговорить с Джеппом.
— С этим Джеппом и говорить-то противно, — буркнула мисс Ховард.
Лоуренс высказал мысль, что полицейские, возможно, создают видимость бурной деятельности, не зная, с чего начать настоящее расследование.
Мэри не проронила ни слова.
После чая я пригласил Цинцию на прогулку, и мы отправились в ближайшую рощу.
— Мисс Мердок, кажется, вы хотели мне что-то сказать.
Цинция тяжело вздохнула. Она опустилась на траву, сняла шляпку, и упавшие ей на плечи каштановые волосы напомнили мне нашу первую встречу.
— Мистер Хастингс, вы такой умный, такой добрый, мне просто необходимо поговорить с вами.
До чего же она хороша, — подумал я восхищенно, — даже лучше, чем Мэри, которая, кстати, никогда не говорила мне таких слов.
— Цинция, дорогая, я вас внимательно слушаю.
— Мистер Хастингс, мне нужен ваш совет.
— Относительно чего?
— Относительно моего будущего. Понимаете, тетя Эмили всегда говорила, что обо мне здесь будут заботиться. То ли она забыла свои слова, то ли смерть произошла слишком внезапно, но я снова оказалась без гроша в кармане. Не знаю, что и делать. Может быть, надо немедленно уехать отсюда, как вы думаете?
— Что вы, Цинция, я уверен, что никто не желает вашего отъезда!
Несколько секунд девушка раздумывала над моими словами.
— Этого желает миссис Кавендиш. Она ненавидит меня!
— Ненавидит?! Вас?!
Цинция кивнула.
— Да. Не знаю почему, но терпеть меня не может, да и он тоже.
— Вот тут вы ошибаетесь, Джон к вам очень привязан.
— Джон? Я имела в виду Лоуренса. Не стоит, конечно, придавать этому такое большое значение, но все-таки обидно, когда тебя не любят.
— Но, Цинция, милая, вы ошибаетесь, здесь вас очень любят. Возьмем, к примеру, Джона или мисс Ховард…
Цинция мрачно кивнула.
— Да, Джон любит меня. Что касается Эви, то и она, несмотря на свои грубоватые манеры, не обидит даже муху. Зато Лоуренс разговаривает со мной сквозь зубы, а Мэри вообще едва сдерживается, когда я рядом. Вот Эви ей действительно нужна, только посмотрите, как она умоляет мисс Ховард остаться. А я кому нужна? Путаюсь тут под ногами, пока меня терпят, а когда вышвырнут за дверь — что тогда делать?
Девушка разразилась слезами. Я вдруг почувствовал какое-то новое, дотоле незнакомое чувство. Не знаю, что произошло, возможно, меня ослепило ее прекрасное юное лицо и радость разговора с человеком, который ни в коей мере не может быть причастным к убийству, а возможно, я просто почувствовал жалость к этому прелестному беззащитному существу, словом, неожиданно для самого себя я наклонился к девушке и прошептал:
— Цинция, выходите за меня замуж.
Мои слова подействовали как прекрасное успокоительное — мисс Мердок тотчас перестала плакать и резко выпалила:
— Не болтайте ерунду!
Я даже опешил.
— Мисс Мердок, я не болтаю ерунду, я прошу оказать мне честь стать вашим мужем.
Девушка снова рассмеялась.
— Благодарю за заботу, мистер Хастингс, вы очень добры, но подобный шаг нельзя делать только из жалости.
— Мисс Мердок, я сказал это не из жалости, а потому, что я вас…
— Мистер Хастингс, — перебила меня Цинция, — давайте будем откровенны, вы не хотите этого — и я тоже!
— Мое предложение было совершенно искренним, — сказал я хмуро.
— Да, я знаю. Когда-нибудь вы встретите девушку, которая примет его с благодарностью. А теперь прощайте.
Цинция побежала в сторону дома. Весь разговор оставил у меня довольно неприятный осадок. Вот что значит слоняться без дела! Я решил немедленно отправиться в деревню и посмотреть, что делает Бауэрстайн. За этим типом нужно присматривать! Но, чтобы не вызвать подозрений, надо вести себя очень осмотрительно — не зря же Пуаро так ценит мою осторожность!
В окне дома, где жил Бауэрстайн, была выставлена табличка «Сдаются комнаты». Я постучал, и дверь отворила хозяйка.
— Добрый день. Доктор Бауэрстайн дома?
— Вы разве еще не знаете?
— Что?
— Он арестован.
— Как арестован?! Кем?
— Известно кем — полицией!
Я решил, что надо разыскать Пуаро, и отправился к нему в Листвэйз.
9. Арест
Пуаро не оказалось дома. Старый бельгиец, открывший дверь, сказал, что мой друг, видимо, уехал в Лондон.
Я очень удивился. Надо же выбрать настолько неподходящий момент для отъезда! И к чему такая срочность? А может быть, Пуаро уже давно решил съездить в Лондон, но ничего не говорил об этом?
Придется возвращаться в Стайлз. Всю дорогу я обдумывал последние события. Неужели Пуаро предвидел арест Бауэрстайна? А может быть, это произошло не без его участия? Теперь, когда моего друга не было рядом, я могу наконец взять инициативу в свои руки. Но с чего начать? Следует ли открыто объявить об аресте Бауэрстайна? Для Мэри это будет большим ударом. Теперь ясно, что миссис Кавендиш непричастна к убийству, иначе об этом бы уже говорила вся деревня. Завтра сообщение об аресте появится в газетах, поэтому скрывать этот факт от Мэри бессмысленно. Но чутье подсказывает мне, что надо хорошенько подумать, прежде чем рассказать ей обо всем. Как жаль, что я не могу посоветоваться с Пуаро! Ведь, как выяснилось, проницательность моего друга с годами отнюдь не ослабла. А как тонко он заставил меня подозревать Бауэрстайна, не назвав ни разу его имени!
