Энтони Беркли - Суд и ошибка
— Вчера я видел вашу жену, — как можно более небрежным тоном продолжал он. — По-видимому, у нее все в полном порядке, если так можно выразиться.
Известие произвело именно тот эффект, на который он рассчитывал. Фарроуэй побелел.
— Мою ж-жену? — запинаясь, переспросил он.
Мистер Тодхантер вдруг понял, что теперь ситуация полностью в его руках. Нервозность Фарроуэя придала ему уверенности. Без околичностей и уловок он двинулся вперед.
— Да. Именно поэтому я решил встретиться с вами, Фарроуэй. Я принес вам оливковую ветвь от вашей жены. Она хочет, чтобы вы вернулись домой вместе с ней и раз и навсегда покончили с грязными делишками. Думаю, можно с уверенностью обещать, что она не доставит вам неприятностей. Она показалась мне прекрасной женщиной, а вы обошлись с ней отвратительно.
После этой тирады воцарилось долгое молчание. Фарроуэй, который выглядел почти ошеломленным, медленно достал портсигар и прикурил сигарету, потом откинулся на спинку стула и задумался. От нечего делать мистер Тодхантер разглядывал гравюру на противоположной стене, на которой девочка гладила рог оленя, и гадал, как она называется. Наконец Фарроуэй сумрачно произнес:
— Вы, вероятно, считаете меня подлецом, Тодхантер?
— Да, — подтвердил мистер Тодхантер, который не упускал случая восстановить справедливость.
Фарроуэй кивнул.
— Ясно. Как и все остальные. И все-таки… нет, я не пытаюсь оправдаться, но чтобы осуждать другого человека, надо побывать в его положении, так сказать, прочувствовать его. Вы видите только то, что лежит на поверхности. Вам не следовало спешить с выводами.
Слегка удивившись, мистер Тодхантер призвал на помощь банальность.
— У любого вопроса есть две стороны, если вы об этом.
— В некотором смысле — да. Слушайте, сейчас я вам все объясню. Так будет даже лучше. Самоанализ — нудная работа, если нет возможности с кем-нибудь поделиться выводами. И во-вторых, если вы и вправду принесли оливковую ветвь, думаю, вы должны знать все, — он машинально дотянулся до коробки спичек, потом заметил, что его сигарета уже тлеет, и отложил коробку. — Прежде всего позвольте заверить вас, что Грейс, моя жена, прекрасная женщина. Поистине удивительная. Вряд ли она по-настоящему понимала меня, но вела себя так, словно все понимает. Грейс, — задумчиво добавил Фарроуэй, — всегда была чудесной, редкостной женщиной, — он сделал паузу. — С другой стороны, Джин — просто стерва, как вы уже наверняка поняли.
Мистер Тодхантер изумился. Фарроуэй говорил монотонным, скучным голосом, и меньше всего мистер Тодхантер ожидал услышать от него подобные слова. Фарроуэй улыбнулся.
— Да, теперь вижу, что поняли. Вам незачем говорить об этом вслух, Мне уже давно прекрасно известно, что представляет собой Джин. Влюбленность отнюдь не ослепляет, как уверяют мои коллеги-романисты. Поразительно другое: она сохраняется даже после того, как влюбленный прозревает. Тогда-то и начинается самое страшное.
Примерно год назад я приехал в Лондон по делу и совершенно случайно зашел как-то вечером к Фелисити, чтобы пригласить ее на ужин после спектакля. По чистой случайности в гримерной у Фелисити в этот момент оказалась Джин, и моя дочь познакомила нас. Забавная ирония судьбы, верно? Дочь знакомит отца с его будущей любовницей! Вас это не забавляет? О, на иронию у меня особое чутье. Жаль, что мне редко удается прибегать к ней. Широкой публике ирония не по вкусу… Итак, мы немного поболтали, потом мы с Фелисити ушли. Должен честно признаться: Джин не произвела на меня никакого впечатления. Конечно, я понял, что она очень красива, но я и прежде встречал женщин такого типа и в целом он мне не нравился. Словом, я сразу забыл о ней.
Затем через две недели я снова зашел в театр — на этот раз днем, после репетиции. Но Фелисити уже ушла, зато я встретил Джин. Она повела себя очень дружелюбно, за вела разговор о моих книгах и так далее. И это была не бессодержательная болтовня — она действительно читала их! Само собой, я был польщен. А когда она предложила мне зайти к ней в гости на Брантон-стрит (да, в то время у нее была квартира на Брантон-стрит) на коктейль, я с радостью согласился. Я и вправду был очень доволен. В гостях я пробыл час или два, мы стали друзьями. Она…
— Она предложила вам стать ее другом? — перебил мистер Тодхантер.
— Да, именно так. А что тут такого?
— Она говорила, что мечтает просто о друге, без каких-либо скучных осложнений? — с интересом уточнил мистер Тодхантер. — Не объяснила ли она, что всю жизнь искала такого друга и уже отчаялась найти?
— Так все и было. А в чем дело?
Мистер Тодхантер вдруг усмехнулся, потом вспомнил, что занят серьезным разговором, оборвал себя и извинился.
— Да так, пустяки. Прошу меня простить. Продолжайте, пожалуйста.
Помедлив в нерешительности, Фарроуэй продолжил свою сагу.
— Так все и началось — я говорю об одержимости. Чем бы я ни занимался, перед глазами у меня стояла она. Это было невероятно — я просто видел ее! Ни влечения, ни страсти я не испытывал. И никакого желания, — Фарроуэй помедлил и неторопливо потушил сигарету. — Но избавиться от воспоминаний о Джин я не мог. Они преследовали меня изо дня в день, пока я не встревожился. Проведя в тревоге целую неделю, я позвонил ей и попросил разрешения навестить ее. Затем нанес ей визит еще раз и еще. Джин не возражала. Я боялся наскучить ей, но она всегда с радостью встречала меня. После третьего визита я понял, в чем дело: эту женщину я желал, как ничто другое в жизни. Неистовое желание видеть ее переросло в желание физически обладать ею — если хотите, самое заурядное. Рискуя показаться отъявленным мерзавцем, — неторопливо продолжал Фарроуэй, — я все-таки добавлю, что Джин ничего не имела против. И уже окончательно выставив себя подлецом, скажу, что она прежде всего мимоходом расспросила меня о моем финансовом положении, а оно в то время было весьма прочным. Я ничего не мог поделать. Мне известно, какова Джип, но она не изменится, даже если я постараюсь сгладить некоторые шероховатости ее натуры. Знаете, мне даже забавно впервые рассказывать о ней сущую правду.
— Конечно, — неловко отозвался мистер Тодхантер. Каким бы преданным сторонником истины он ни был, он вдруг обнаружил, что его смущает эта истина из чужих уст.
— Так начался наш роман, — продолжал Фарроуэй, не обращая внимания на молчание и смущение гостя. — "Роман"… Отличное, многозначительное слово. Мне приятно употреблять его применительно к себе. Другого такого нет. Связь с Джин Норвуд заслуживает такого названия или другого галльского эвфемизма. А слово "связь" звучит чересчур банально. Угрызений совести я не испытывал. Я сказал себе: это наилучший способ положить всему конец. Он был не только наилучшим, но и единственным — так я себя уверял. И в то же время я понимал, что обманываю самою себя. Ибо если прежде я был прислужником желания, то теперь — рабом обладания женщиной. Да, именно обладание ею окончательно поработило меня — всемерно и безвозвратно. Вы усматриваете здесь психологическое противоречие? Поверьте, дорогой мой, в этом и состоит основа всех подлинных чувств мужчины к женщине. Инстинкт, предшествующий обладанию, — животный. Но постобладание… любовь, влюбленность, назовите это как хотите — вот что отличает нас от животных. И я завидую им. Потому что в нашем положении нет никаких преимуществ. Ни единого.
Не успел я опомниться, как Джин стала центром веси моей жизни. Это расхожее выражение, но оно подходит к случаю. Так и было. Всех прочих — моих родных, друзей — она оттеснила на периферию. Ей были нужны деньги, чтобы ее пьеса продержалась на сцене еще неделю-другую, побив все рекорды (если помните, это была пьеса "Амулет"). Я дал ей денег. Она восхищалась автомобилем в витрине. Я купил его ей. Потом она нашла ту квартиру. Я снял ее на свое имя — для Джин. Я понимал, что гибну сам и обираю свою семью. Но мне было все равно. Я не мог работать, чтобы возместить те деньги, которые тратил на нее. Но и это меня не заботило, — Фарроуэй прикурил еще одну сигарету — медленно, словно собираясь с мыслями. — Знаете такой тривиальный сюжет: девушка хочет выйти замуж за юношу. Но ее мать из лучших побуждений заявляет, что за этого юношу девушка выйдет только через ее труп. Однако девушка все-таки становится его женой и все сочувствую! — ей, хотя ее мать умирает от горя. А почему? Потому что любовь — плотская любовь — превыше всех других чувств. Это общепринятая аксиома. Но по какой-то причине она не относится к тем людям, которые влюбляются уже после женитьбы. В этом случае окружающие рассуждают иначе. Люди говорят: "О нет, ему следовало задушить в себе этот порыв". Они рассудили бы иначе, если бы сами прошли через такое. А если человек просто не в состоянии вытерпеть? Но это обстоятельство никто не принимает во внимание. А если бы люди сами пережили подобное, они поняли бы, что любовь — или похоть, страсть, одержимость, влюбленность, назовите это как угодно, — просто невозможно задушить, как только она вспыхнула. Роковые женщины или мужчины и в самом деле существуют. Если вам посчастливилось никогда не встретиться с таковыми, ваша жизнь пройдет мирно, достойно, безмятежно. В противном случае она разобьется вдребезги. По вашей вине.
