Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)

Взгляд Аллейна переместился с крышки стола на ящики. Он подергал за ручки. Два верхних ящика были незаперты — в них лежала только чистая бумага, конверты да несколько листов, исписанных изящным почерком, очевидно, рукой полковника. Средние ящики были заперты. А вот нижний ящик слева удалось выдвинуть. Он был пуст. Внимание Аллейна напряглось. Он наклонился над ящиком, но тут услышал голос Фокса в холле. Аллейн захлопнул ящик и отошел от стола.

Вошли Фокс и Марк Лакландер.

— Я не задержу вас надолго, — сказал Аллейн Марку. — Собственно, я пригласил вас сюда только для того, чтобы внести ясность в один мелкий вопрос и помочь нам в кое-чем более серьезном. Так вот, вопрос следующий: когда вы шли вчера в четверть девятого домой, вы слышали, как воет у реки собака?

— Нет, — ответил Марк, — уверен, что не слышал.

— А что, Скип действительно ни на шаг не отходил от полковника?

— Да, но не на рыбалке, — не раздумывая, ответил Марк. — Полковник приучил Скипа во время рыбной ловли держаться от него на почтительном расстоянии.

— И вы не заметили Скипа?

— Я не видел собаки и не слышал собачьего лая, но помню, что по дороге мне попалась полосатая кошка. Видимо, одна из питомиц Окки Финна вышла прогуляться перед сном.

— Где вы ее встретили?

— По эту сторону моста, — без всякого интереса сообщил Марк.

— Ясно. Итак, вы играли здесь в теннис с мисс Картаретт, а потом через Нижний мост вышли на Речную тропинку и вернулись в Нанспардон. И по дороге прихватили этюдник и другие вещи вашей бабушки.

— Верно.

— А еще что при вас было?

— Ракетка и тому подобное. А что?

— Я просто пытаюсь воссоздать всю картину. На то, чтобы собрать вещи леди Лакландер должно было уйти какое-то время. Может быть, вы слышали или видели что-то необычное?

— Нет. По-моему, я вообще не смотрел на другой берег.

— Ясно. А теперь скажите нам как врач: что вы думаете о ране на голове трупа?

Марк с готовностью ответил:

— Пожалуйста. Правда, обследование было весьма поверхностным.

— Насколько я понимаю, — продолжал Аллейн, — вы пришли туда с сестрой Кеттл, которая и подняла тревогу, а там, с образцовой сдержанностью, ограничились тем, что приподняли твидовую шляпу, взглянули на рану, убедились в том, что полковник мертв, положили шляпу на место и стали ждать прибытия полиции! Так?

— Да. У меня был с собой фонарь, и я провел возможно более тщательный осмотр, не притрагиваясь к телу. Кстати, я довольно внимательно осмотрел раны.

— Раны? — повторил Аллейн, сделав упор на множественном числе. — Значит, вы признаете что полковника ударили несколько раз?

— Для того чтобы высказаться на этот счет, мне надо было бы осмотреть его еще раз. Мне показалось, что сначала ему был нанесен удар в висок, а затем в голову вонзили еще какое-то орудие. Хотя, конечно, сам по себе колющий удар мог повлечь самые различные последствия. Тут гадать бесполезно. Судебный врач, без сомнения, проведет полное обследование и сумеет объяснить ту картину, которая мне показалась загадочной.

— Но когда вы обследовали тело, ваша первая мысль заключалась в том, что полковник сначала был оглушен, после чего ему был нанесен колющий удар. Так?

— Так, — согласился Марк.

— Мое впечатление таково, — продолжал Аллейн, — что на виске имеется рана с неровными краями, приблизительно три на два дюйма, а в середине — круглое углубление. Такой след мог бы оставить большой молоток с вогнутой ударной поверхностью — если бы только такая штука существовала. В середине этого углубления и расположено отверстие, которое, как мне показалось, могло образоваться от удара острым концом какого-то орудия.

— Да, — кивнул Марк, — вы точно описали внешний вид раны. Но, само собой, ранения черепа могут иметь самый причудливый вид.

— Вскрытие избавит нас от неясностей, — сказал Аллейн.

Взглянув на умное и удивительно благородное лицо Марка, он решил рискнуть.

— Послушайте, — произнес он, — глупо притворяться, что нас не интересует мистер Данберри-Финн. Меньше чем за час до убийства полковника Картаретта полковник и мистер Финн разругались в пух и прах. Каково ваше отношение к этому? Само собой, мой вопрос не для протокола. Что за человек этот мистер Финн? Вы ведь должны его хорошо знать.

Марк сунул руки в карманы и, насупившись, опустил глаза.

— Не так уж хорошо я его знаю, — ответил он. — То есть знаю-то я его с детства, но по возрасту он мне в отцы годится — так что студент медицинского факультета или начинающий врач никогда не представлял для него интереса.

— Ваш отец, конечно, лучше с ним знаком.

— Да, как сосед по Суивнингсу и как сверстник. Но у них нет почти ничего общего.

— Вы, разумеется, были знакомы с сыном мистера Финна Людовиком?

— Да, — сдержанно ответил Марк и сразу же добавил: — Но не слишком хорошо. Он учился в Итоне, я — в Оксфорде. Он готовился стать дипломатом, а я оставил университет ради работы в анатомическом театре. Стал деклассированным элементом, — с усмешкой добавил Марк. — К слову сказать, мой дед был того же мнения и о вас, сэр. Вы ведь тоже переметнулись от него к лорду Тренчарду и с дипломатической службы ушли в полицию.

— Можно сказать, что и так, хотя это звучит куда более лестно для меня, чем для обоих моих боссов. Кстати, молодой Финн служил под началом вашего деда в посольстве в Зломце?

— Да, — ответил Марк и, словно бы ощутив, что излишне лаконичен, добавил: — Мой дед, как у нас говорится, был патриотом наших мест. У него были феодальные замашки, и он норовил окружить себя местными уроженцами. Когда Викки Финн поступил на дипломатическую службу, дед, как я понимаю, перетянул его к себе, чтобы приблизить Суивнингс к Зломце. О Господи, — спохватился Марк, — я, конечно, не хотел сказать, что…

— Вы, наверное, помните, что молодой Финн пустил себе в Зломце пулю в лоб.

— Вы об этом знаете?

— Это должно было потрясти вашего деда.

Марк сжал челюсти и отвернулся.

— Да, конечно, — кивнул он.

Марк достал из кармана портсигар и, все еще стоя спиной к Аллейну, закурил. Чиркнула спичка. Фокс кашлянул.

— Насколько мне известно, — продолжал Аллейн, — предстоит публикация автобиографии сэра Гарольда.

Марк спросил:

— Это Финн вам сказал?

— Да с какой же стати, — удивился Аллейн, — мистер Октавиус Финн должен мне об этом докладывать?

Наступило молчание, которое прервал Марк.

— Извините, сэр, — сказал он, — но я категорически отказываюсь отвечать на ваши дальнейшие вопросы.

— Это ваше право. Другое дело — мудро ли так поступать.

— Ну, — произнес Марк, — тут я сам себе судья. Вы будете возражать, если я сейчас поеду в амбулаторию?

Минуту поколебавшись, Аллейн ответил:

— Нет, конечно. Всего наилучшего, доктор Лакландер.

Марк повторил.

— Извините, сэр.

И, озабоченно поглядев на обоих полицейских, вышел из комнаты.

— Дружище Фокс, — сказал Аллейн, — нам надо бы часика два поспать в «Мальчишке и Осле», но для этого не угодно ли вам будет отвлечься мыслями от медицинских сестер и обратить свое внимание на нижний левый ящик письменного стола, принадлежащего полковнику Картаретту?

Фокс поднял брови, подошел к столу, опустился на колени, водрузил на нос очки и принялся рассматривать ящик.

— Взломан, — констатировал он. — Недавно. Замок поврежден.

— Совершенно верно. На полу — щепки. Нож для разрезания бумаг, лежащий на столе, тоже поврежден, и отколовшийся от него кусочек лежит в этом пустом ящике. Взлом произведен второпях, неспециалистом. Мы опечатаем кабинет, а завтра пусть здесь поработает фотограф и пусть поищут отпечатки пальцев. Пальчики сестры Кеттл, мистера Финна и доктора Лакландера имеются на подписанных ими показаниях. Стаканы, из которых пили вино Джордж Лакландер и миссис Картаретт, лучше изъять и запереть здесь. Если нам понадобятся еще чьи-нибудь отпечатки, мы получим их утром.

Аллейн вынул из кармана носовой платок, положил его на стол и развернул. В платок были завернуты дешевые очки.

— А еще перед тем, как отправляться спать, — сказал он, — мы выясним, оставил ли мистер Данберри-Финн отпечатки своих пальцев на своих отнюдь не роскошных очках. И поутру, милый мой Фокс вы, если будете паинькой, услышите печальный и назидательный рассказ о молодом мистере Людовике Финне.

Китти Картаретт лежала на огромной кровати в стиле Якова I. Выйдя замуж, она пожелала, чтобы кровать обили стеганым бархатом персикового цвета, но вовремя остановилась, сообразив, что это сочтут безвкусным. Стремясь упрочить свое положение, она отказалась от этой идеи, но ночной столик, стулья и торшер выбрала все-таки сама. Теперь она с выражением отчаяния оглядывала свою спальню, и не лишенный воображения наблюдатель мог бы счесть ее взгляд прощальным. Подвинувшись к краю кровати, Китти увидела свое отражение в высоком зеркале. Опухшее от слез лицо выглядывало из-под розовой шелковой простыни. «Ну и вид», — пробормотала она. Тут ей вспомнилось, что она лежит теперь на той половине кровати, где прежде спал ее муж, и пусть даже при этом воспоминании ее сковало холодом, никто в Суивнингсе не расценил бы это как проявление искренней тоски по мужу. Недаром леди Лакландер говорила, что Китти — одна из тех редких женщин, которые на протяжении своей жизни так и не способны узнать, что такое подлинная привязанность. Теперь даже леди Лакландер трудно было бы объяснить, почему Китти плакала. Старой даме и в голову бы не пришло, что ныне Китти еще более одинока, чем прежде. Леди Лакландер решила бы, что Китти плачет просто от потрясения, с чем, конечно, трудно было спорить.