Реймонд Чандлер - Золотой дублон Брашера

— Можете не надеяться, — сказала она. — Но, я думаю, это большого значения не имеет. Неужели я должна сказать им, что подозревала собственную невестку в краже монеты и что я оказалась неправа?

— Так было бы лучше.

— И что ее вернули и как именно это было сделано?

— Так было бы лучше.

— Это будет слишком унизительно для меня.

Я пожал плечами.

— Вы отвратительный человек, — сказала она. — Вы бессердечная рыба. Вы мне несимпатичны. Я глубоко сожалею, что вообще встретила вас.

— Взаимно, — сказал я.

Она нажала толстым пальцем на клавишу селектора и гаркнула в него:

— Мерл. Попросите моего сына быстро спуститься ко мне. Я думаю, вам тоже следует зайти.

Она опустила клавишу, сжала пальцы в кулаки и уронила руки на колени. Ее мутный взгляд поднялся к потолку.

Ее голос был тих и печален, когда она сказала:

— Монету взял мой сын, мистер Марлоу. Мой родной сын.

Я промолчал. Так мы и сидели, глядя друг на друга. Через пару минут оба они вошли в комнату, и она велела им сесть.

21

Лесли Мердок был одет в зеленоватый полотняный костюм, волосы его казались влажными, словно он только что вышел из-под Душа. Он сел, наклонясь вперед, разглядывая свои белые туфли и поигрывая перстнем на руке. Не было его длинного черного мундштука, а без него он казался чуть-чуть одиноким. Даже Усы его, кажется, висели более тоскливо, чем в моем офисе.

Мерл Дэвис выглядела так же, как и вчера. Может быть, она всегда так выглядит. Ее медно-соломенные волосы были так же туго затянуты назад, роговые очки выглядели такими же тяжелыми и ненужными, а глаза — такими же пустыми. На ней было то же гладкое полотняное платье с короткими рукавами и никаких украшений, даже серег.

Миссис Мердок отхлебнула портвейна и спокойно сказала:

— Ладно, сынок. Рассажи мистеру Марлоу о дублоне. Боюсь, нам придется рассказать ему все.

Мердок быстро поднял на меня глаза и снова опустил. Рот его дрогнул. Когда он заговорил, в голосе его не было ни выражения, ни оттенков, это был плоский усталый голос человека, делающего признание после изнурительной борьбы с собственной совестью.

— Как я сказал вам вчера в вашей конторе, я задолжал Морни большую сумму, двенадцать тысяч. Позже я отрицал это, но это правда. Я действительно должен ему. Я не хотел, чтобы об этом узнала мать, а он крепко нажал на меня, требуя денег. Может быть, я догадывался, что в конце концов придется ей сказать, но у меня не хватило храбрости. Как-то после обеда, когда она спала, я взял ее ключи и вытащил дублон. Мерл дома не было. Я отдал его Морни, и он согласился принять его в качестве обеспечения долга, потому что я объяснил ему, что он его не сможет продать, если не представит его историю и не покажет, что он был приобретен законным путем.

Он замолчал и посмотрел на меня: как я реагирую? Миссис Мердок не отрывала глаз от моего лица, просто впилась в меня глазами. Девушка смотрела на Мердока с раскрытым ртом и выражением страдания на лице.

— Морни дал мне расписку, — продолжал Мердок, — в том, что он принял монету в залог и не может ее продать без моего ведома. Что-то вроде этого. Не берусь судить, насколько она правильно написана. Когда позвонил этот Моргенштерн, я сразу заподозрил, что Морни либо продает монету, либо собирается это сделать и хочет, чтобы ее оценил знающий человек. Я очень испугался.

Он посмотрел на меня и состроил какую-то гримасу. Видимо, это должно было изображать очень испуганного человека. Потом он достал платок, вытер им лоб и остался сидеть с платком между ладоней.

— Когда Мерл сказала мне, что мать наняла детектива… Мерл не должна была мне этого говорить, но мать обещала не ругать ее. — Он посмотрел на мать. Старая боевая лошадь выпятила челюсть и выглядела мрачной. Девочка не отрывала глаз от его лица и, кажется, не очень переживала, что ее станут ругать. Он продолжал: — Я понял, что она обнаружила пропажу дублона и наняла вас для этого. Я не очень верил, что она наняла вас, чтобы разыскать Линду. Все это время я знал, где Линда. Я пошел к вам, чтобы что-нибудь выяснить. Выяснил я немного. Вчера вечером я поехал к Морни и все ему рассказал. Сначала он рассмеялся мне в лицо, но когда я сказал ему, что даже мать не может продать монету, не нарушив завещание Джаспера Мердока, и что она сообщит о нем в полицию, если я расскажу ей, где монета, он пошел на попятную. Он вынул монету из сейфа и без единого слова отдал ее мне. Я вернул ему расписку, и он ее порвал. Тогда я привез монету домой и все рассказал матери.

Он остановился и опять вытер лицо. Глаза девушки следовали за его рукой — сначала вверх, потом вниз.

Среди наступившего молчания я спросил:

— Морни не угрожал вам?

Он покачал головой:

— Он сказал, что хочет получить свои деньги обратно и что мне лучше заняться этим и достать всю сумму. Но он не угрожал. В общем, он вел себя вполне достойно. Для таких обстоятельств.

— Где это было?

— В клубе «Айдл-Вэлли», в его кабинете.

— Эдди Прю там был?

Девушка оторвала взгляд от его лица и взглянула на меня. Миссис Мердок резко спросила:

— Кто такой Эдди Прю?

— Телохранитель мистера Морни, — ответил я. — Я не весь день потратил зря, миссис Мердок. — Я смотрел на ее сына, ожидая ответа.

— Нет, я его не видел, — ответил он. — Конечно, я знаю его в лицо. Достаточно увидеть его один раз, чтобы запомнить. Но вчера его там не было.

— Это все? — спросил я.

Он посмотрел на мать. Она прямо подпрыгнула:

— Разве этого не достаточно?

— Может быть, — сказал я. — Где теперь эта монета?

— А где она, по-вашему, должна быть?

Я едва не сказал ей, где — просто чтобы посмотреть, как она отреагирует. Но я сдержался. Я сказал:

— Видимо, вы обо всем позаботились.

Миссис Мердок тяжело проговорила:

— Поцелуй свою маму, сынок, и можешь идти.

Он послушно встал, подошел к ней, поцеловал ее в лоб, она похлопала его по руке. Он вышел с опущенной головой и тихо закрыл дверь. Я сказал Мерл:

— Я думаю, вам надо будет записать все это, как он рассказал, перепечатать и дать ему подписать.

Она растерялась. Старуха проскрипела:

— Разумеется, она не станет этого делать. Займись своими Делами, Мерл. Я хотела, чтоб ты это послушала. Но если я опять увижу, что ты злоупотребляешь моим доверием, ты знаешь, что будет.

Девушка встала и улыбнулась ей с сияющими глазами:

— Конечно, миссис Мердок. Я никогда этого не сделаю. Никогда. Можете мне поверить.

— Надеюсь, что так, — проворчал старый дракон. — Иди.

Мерл тихо вышла.

На глазах миссис Мердок образовались две большие слезы и медленно двинулись вниз по слоновьему изгибу щек, добрались до мясистого носа и скользнули по губе. Она нашарила платок, вытерла их, потом промокнула глаза. Она убрала платок, взяла стакан и мирно проговорила:

— Я очень люблю моего сына, мистер Марлоу. Очень. И все это меня очень огорчает. Вы полагаете, ему придется рассказать эту историю полиции?

— Надеюсь, что нет, — сказал я. — Ему будет чертовски трудно заставить их поверить ей.

Рот у нее открылся, и на меня блеснули ее зубы. Она сжала губы и набычилась.

— Что это вы хотите сказать? — спросила она.

— Только то, что сказал. Эта история не похожа на правду. Она и выглядит как сфабрикованная плоская басня. Он ее сам придумал или это вы ее изобрели и дали ему выучить?

— Мистер Марлоу, — сказала она убийственным голосом, — вы идете по очень тонкому льду.

Я махнул рукой:

— А кто нет? Ну хорошо, скажем, все это правда. Морни будет все отрицать, и мы вернемся к исходной позиции. А он обязательно будет отрицать, иначе он будет привязан к двум убийствам.

— Разве это не похоже на правду? — спросила она.

— Для чего Морни, человек с некоторой поддержкой, положением и определенным влиянием, станет связываться с двумя убийствами? И все это только для того, чтобы не быть обвиненным в какой-то ерунде, вроде продажи заложенной ему вещицы. Мне это недоступно.

Она молча смотрела на меня. Я ухмыльнулся, потому что в первый раз собирался сказать ей вещь, которая ей понравится.

— Я нашел вашу невестку, миссис Мердок. Меня удивляет, что ваш сын, которого вы держите в ежовых рукавицах, не сказал вам, где она находится.

— Я его не спрашивала, — удивительно спокойно для нее ответила старуха.

— Она там же, где начала, поет в оркестре клуба «Айдл-Вэлли». Я с ней говорил. Она по-своему очень жесткая женщина. И не очень любит вас. Я не исключал, что монету могла взять она, просто назло. И тем более не исключаю, что Лесли мог знать об этом и состряпать эту историю, чтобы защитить ее. Он говорит, что очень любит ее.

Она улыбнулась. Приятной эту улыбку назвать было нельзя — не то лицо. Но все же это была улыбка.