Жорж Сименон - Бургомистр города Верне
— Вам известно, что я имею в виду. Вы должны передать мне деньги для Альберта.
— Мне нечего вам передавать.
— Вот как?
Солдат явно растерялся:
— Разве вы не получили от него письмо?
Терлинк не дал ему собраться с мыслями:
— Вы читали это письмо?
— Мы ведь с ним как братья…
— Вот и скажите своему брату, что у меня для него ничего нет.
— Как вам будет угодно.
Солдат постучал монеткой по столу:
— Хозяйка, сколько с меня?
— Двадцать восемь су.
Солдат нехотя пошел к дверям, обернулся:
— Вы хорошо подумали?
Но Терлинк, усевшийся на свое место, смотрел уже не на него, а на улицу.
— Наверху ничего нового, Яннеке?
— Ничего. По-моему, утром она ненадолго встала. Потом пустила граммофон. Я поднялась на минутку, когда мой племянник привез пиво. Даже не скажешь, что роды были всего неделю назад. А ведь у нее в чем только душа держится! Добро бы еще была крепкая женщина…
— Подружка с нею?
— Вы забыли, какой сегодня день?
День господина из Брюсселя, владельца фармацевтической фабрики и отца пятерых детей, старшая дочь которого недавно вышла замуж.
— Знаете, я очень удивилась, когда этот солдат спросил вас. Однажды, правда, заходил еще один, так тот о вас рассказывал.
— И что же он рассказывал, Яннеке?
— Мне — ничего.
Она лгала. И это почти огорчило Терлинка.
— Почему вы не говорите мне правду?
— Потому что не люблю влипать в истории. Я сразу смекнула, что этот тип не из порядочных.
Ей не терпелось покончить с этим разговором, и поспешно взявшись за вязанье, она осведомилась:
— Наверх не зайдете?
— Он говорил вам об Альберте?
— Он не сказал, что его приятеля зовут Альберт. Это ведь тот, что сидит на гауптвахте? Я слушала вполуха. Он вроде бы дал пощечину своему вахмистру. Рассчитывает, что вы все уладите…
Ну и ну! Это уже не прежняя Яннеке. Солдат все ей выложил. Теперь она преисполнилась к Терлинку такого же чуточку отчужденного почтения, какое питала к господину из Брюсселя, которого никогда не видела.
— У каждого свои болячки, правда? — философски заключила она. — И у богатых, и у бедных. Богатым иногда еще хуже, чем бедным.
Несколько позднее она увидела, как ее гость пересек проезжую часть, взял в своей машине охапку небольших бумажных пакетов и вошел в коридор, выкрашенный под красноватый мрамор.
Единственное, чем отреагировала на это Яннеке, были слова, которые она обратила к полузакрывшему глаза коту, вывязывая очередной ряд петель:
— Ну, что скажешь об этом, котик?
Лина лежала, вернее, сидела на постели, опираясь спиной на подушки в кружевных наволочках. Рубашку ее стягивала у шеи широкая бледно-голубая лента.
На ночном столике стоял граммофон, по перине, покрытой простроченным шелком, была разбросана куча пластинок. Все стулья в комнате были чем-то заняты. На одном — поднос с остатками завтрака, на, другом — пеньюар и белье, на третьем — пузырьки с лекарствами.
Вновь появившееся солнце незаметно просачивалось сквозь муслиновые занавеси.
— Ты что, не слышишь, Элеи?
— Слушаюсь, сударыня.
Называть хозяйку барышней Элси отказывалась: у той был ребенок. Это была уроженка Люксембурга, крупная, костлявая, словно вырубленная из дерева. Беспорядок, среди которого ей приходилось жить с утра до вечера, причинял ей физические страдания.
— Что вы там еще притащили, господин Йос?
Он смиренно распаковал подарки, и папиросная бумага разлетелась по полу, к великому отчаянию Элси.
— Обожаю ананасы!.. Элси, принеси нож и тарелку.
— Но вы же знаете, сударыня, что и так много съели в полдень.
— Делай, что тебе говорят… Два бокала, Элси!.. Неужели в доме нет льда? Спустись к Яннеке, возьми несколько кусков.
В колыбели около кровати лежал ребенок с раскрытыми глазами, но Терлинка интересовал не он.
— Садитесь же! Глядеть на вас, когда вы стоите, слишком утомительно вы такой высокий. Снимайте шубу. Как вы только ее носите — она же толстая и тяжелая! Элси!
Элси не могла одновременно быть всюду. Она ушла вниз к Яннеке за льдом, всей своей упрямой физиономией выражая неодобрение.
— Жаль, что Манолы сегодня здесь нет: она так любит шампанское. Но вы же знаете, это ее день.
Она распаковала погремушку и кубок.
— Воспользуйтесь-ка тем, что Элси нет, и откройте окно. Она ведь дипломированная сестра и поэтому отказывается делать, что я велю.
— Не знаю, имею ли я право…
— Имеете, господин Йос.
Терлинк робко приоткрыл окно. Казалось, он боится, как бы его не выставили за дверь. Ступать он старался беззвучно и даже пригибался на ходу после того, как Лина сказала, что он чересчур высок.
— Где это вы раздобыли свежий ананас? У ван дер Элста?
— Не знаю этого имени.
— На Льежской улице?
— Нет. Я уже забыл, как она называется.
— А карты вы захватили?
Он побледнел. Вот уже четыре дня, как она требует у него карты, чтобы поиграть в белот, а он всякий раз забывает их купить.
— Сейчас схожу за ними.
— Господин Йос…
Но он уже вскочил, даже не надев шубу.
— Странный тип, верно? — бросила Лина Элси, вернувшейся со льдом. Не будь я в таком состоянии, я подумала бы, что он в меня влюблен. Некоторое время мне казалось, что он появляется из-за Манолы.
Элси, с надутым видом ставившая шампанское на лед, промолчала.
— Ты не находишь его забавным?
— По мне, люди такого возраста забавными не бывают. Я их скорей жалею.
Терлинк вернулся с двумя колодами карт.
— Садитесь поближе, господин Йос. Я научу вас играть. Манола — та вечно плутует… Ладно, а сейчас время… Элси, передай мне малышку.
Она бросила карты на перину, уже заваленную пластинками. Совершенно непринужденно развязала голубую ленту и вывалила одну грудь из рубашки.
— Сейчас, сейчас, толстая лакомка! Потерпите-ка еще минутку… Вот так! Вам нравится?
И повернувшись к Терлинку, она спросила, к негодованию Элси, несмотря на свои габариты метавшейся по комнате в тщетной надежде создать там видимость буржуазного порядка:
— Сигаретки не найдется?
Глава 3
Он стоял в саду, опираясь на ручку лопаты, как на каталогах зерноторговцев. Любопытная подробность: курил он не сигару, а огромную пенковую трубку. Из дома (он чувствовал, что это его дом, но не узнавал здания) вышла Лина с младенцем на руках. Увидев Терлинка, она радостно взмахнула рукой и побежала к нему. Чем ближе она подбегала, тем больше преображалась. Он с удивлением заметил, что на ней коротенькое платьице с крупными складками, как у пансионерок, и волосы ее заплетены в две косички.
Она все бежала. Потом споткнулась, упала на аллею рядом с Терлинком, не то улыбаясь, не то смеясь от радости, и радость эта была совершенно чистой, ничем не замутненной.
Йорис нахмурился, потому что девочка выскользнула у нее из рук и отлетела на несколько шагов. Он хотел поднять ребенка и только тут заметил, что это всего-навсего кукла, даже не большая, а обыкновенная кукла с базара — намертво приделанные руки, неподвижные глаза.
Он отдавал себе отчет в том, что это не явь. Он видел сон. Но он не хотел признаться, что понимает это: ему не терпелось узнать, что будет дальше. В спальне кто-то двигался. Слегка приоткрыв веки, Терлинк убедился, что занавес отодвинут и на улице дождь.
Он мрачно вздохнул. Это ему принесли горячую воду. Значит, пора вставать. Но почему, подав ковш с водой, Мария не ушла?
Он открыл глаза и увидел, что это не Мария, а его свояченица Марта, уже умытая и одетая. Она смотрела на него. Ждала, пока он проснется.
Он ненавидел ее. Ненавидел беспричинно и всегда. Почему горячую воду принесла именно она? Чего ждала, стоя у его кровати?
— Доброе утро, Йорис, — проронила она.
Он что-то буркнул. Она не двинулась с места. Очевидно, решила остаться, имела к тому причину. Марта ничего не делала беспричинно. Она была сама рассудительность. И на свету лицо ее в обрамлении седеющих волос напоминало луну: ни единой морщинки, кожа ровная и гладкая, но совершенно белая, без намека на румянец.
Настроение у Терлинка было скверное: во-первых, из-за недосмотренного сна, во-вторых, из-за того, что случилось накануне. По правде говоря, не случилось ничего: вернее, он сам не знал толком — да или нет. Он завернул к Яннеке, как всегда перед визитом к Лине. Хотя кафе помещалось в соседнем доме, оно осталось для Терлинка чем-то вроде прихожей в квартире.
Яннеке, обслуживая его, покачала головой:
— Сдается мне, вам лучше сегодня не подниматься.
Ему пришлось вытягивать из нее каждое слово.
— У нее гость, понимаете?
В конце концов Яннеке все-таки призналась:
— Это офицер, приехавший на мотоциклете. Вон и машина его у тротуара стоит.
Терлинк бесился, глядя на свояченицу. Она способна торчать так целыми часами, если понадобится. Наконец он откинул одеяло и сел на краю постели. Сперва, вероятно, сделал это непроизвольно; Но вспомнив, что не одет, почувствовал, что отнюдь не прочь шокировать Марту, ежедневно отправлявшуюся в семь часов к заутрене. Он сидел так, что, когда наклонялся и натягивал носки, она могла видеть его волосатые ляжки и низ живота.
