Жорж Сименон - Мегрэ ищет голову
– Да, хотя он и располнел. Он, должно быть, ночевал на постоялом дворе, где ему сказали о смерти Буассанкура. Разумеется, он узнал также, что его жена является наследницей. Он повел себя чрезвычайно нагло, утверждая, что имеет право принять наследство от имени жены. Они вступили в брак без брачного контракта, иными словами, на условиях общности имущества.
– Так что ни один из них ничего не может сделать без другого?
– Именно это я ему и растолковал.
– Вам не показалось, что он уже говорил с женой на эту тему?
– Нет. Вначале он даже не знал, что она отказалась от наследства. Он, кажется, думал, что она все получила тайком от него. Было бы слишком долго передавать вам подробности нашего разговора. По-моему, он нашел мою карточку, которую выронила его жена, конечно, забыв о ней. Зачем мог приходить на набережную Валь-ми нотариус из Сент-Андре, как не по вопросу о наследстве Буассанкура?
Только в моем доме у него мало-помалу открылись глаза на истинное положение дел. Он ушел взбешенный, заявив, что скоро даст знать о себе.
– Больше вы его не видели?
– Я ничего больше и не слышал о нем. Это было утром в субботу. Он сел в автобус на Монтаржи, где пересел на парижский поезд.
– На какой, по вашему мнению?
– Скорее всего на тот, что приходит в три с чем-то на Аустерлипкий вокзал.
Это означало, что Калас вернулся домой часа в четыре или чуть раньше, если сел у вокзала в такси.
– Когда я прочел, – продолжал нотариус, – что в канале Сен-Мартен, как раз у набережной Вальми, обнаружены останки расчлененного тела, я, признаюсь, вздрогнул: совпадение меня поразило. Я уже говорил, что чуть не позвонил вам, но потом сказал себе, что вы можете поднять меня на смех. И только сегодня, услышав после обеда имя Каласа по радио, я решил встретиться с вами.
– Можно? – спросила сидевшая рядом с ним девица, указывая на пустую рюмку.
– Ну, конечно, малютка… Что вы думаете об этом, комиссар?
Последнего слова оказалось достаточно, чтобы девица выпустила руку нотариуса.
– Я не удивлен, – пробормотал Мегрэ, начиная ощущать тяжесть в голове.
– Признайтесь, что вы и не подозревали о подобной истории! Только в деревне можно встретить такие чудеса, и я сам, честно говоря…
Мегрэ больше не слушал. Он думал об Алине Калас, образ которой наконец обрел в его уме законченные очертания. Он мог бы даже представить себе ее маленькой девочкой.
Теперь она не казалась ему загадочной. Ему только нелегко будет объяснить все такому человеку, как Комельо. Мегрэ знал, что завтра ему нужно быть готовым к недоверчивости следователя.
Комельо скажет ему:
– Как бы там ни было, но все-таки убила она вместе со своим любовником.
Омер Калас был мертв. О самоубийстве не может быть и речи. Значит, кто-то нанес ему роковой удар и затем расчленил труп.
Мегрэ казалось, что в ушах его раздается пронзительный голос Комельо:
– И это, по-вашему, не хладнокровное убийство? Вы ведь не станете утверждать, что речь идет о преступлении в состоянии аффекта? Мне случалось соглашаться с вами, но сейчас… Нет, комиссар!
Канонж протянул ему полную рюмку:
– Ваше здоровье!
– Ваше.
– О чем вы сейчас думаете?
– Об Алине Калас.
– Вы верите, что она удрала с Омером только для того, чтобы досадить отцу?
Даже нотариусу, притом в непринужденной обстановке, Мегрэ было трудно объяснить то, что он понял. Сначала надо было допустить, что странные выходки девчонки из замка Буассанкур уже тогда являлись выражением протеста.
Доктор Петрель изложил бы все, конечно, лучше, чем он, Мегрэ. Сначала ее покушения на поджог. Потом ее сексуальные отношения с Каласом. Наконец, бегство с ним, когда любая другая на ее месте просто сделала бы аборт.
Может быть, это тоже было формой вызова? Или отвращения?
Мегрэ уже случалось излагать кое-кому – в том числе и людям с большим знанием жизни – свою точку зрения, смысл которой заключался в том, что лица, скатывающиеся на дно, особенно те, кто намеренно, с каким-то ожесточением стремится упасть все ниже, кто с наслаждением покрывает себя грязью, почти всегда бывают идеалистами.
Слова Мегрэ никого не убеждали. Комельо ответил бы:
– Скажите лучше, что она всю жизнь была порочна.
На набережной Вальми она начала пить. Это согласуется с остальным. С тем, что она никогда не пыталась вырваться из бистро, с тем, что срослась с его атмосферой.
Мегрэ понимал и Омера, который осуществил мечту стольких деревенских парней: заработать в должности лакея или шофера столько, чтобы стать владельцем бистро в Париже.
Омер вел ленивую жизнь, переходя от стойки бара к погребу, отправляясь один-два раза в год за вином в деревню и проводя послеобеденные часы за игрой в белот или бильярд в пивной у Восточного вокзала.
Его личная жизнь оставалась еще не выясненной. Мегрэ обещал себе заняться этим в ближайшие дни, хотя бы для собственного удовлетворения. Он был убежден, что у Омера бывали краткие грубые связи со служанками или работницами своего квартала.
Рассчитывал ли Калас на наследство Буассанкура? Вряд ли: так же, как и все, он, должно быть, считал, что владелец замка лишил дочь наследства. Визитная карточка нотариуса подала ему надежду.
– Одного никак не могу понять, – сказал Канонж, – почему она отказалась от состояния? Ведь оно ей буквально с неба свалилось. Нет, это выше моего разумения, старина Мегрэ, а уж мне-то в жизни приходилось видеть всевозможных наследников.
Для комиссара, напротив, ее отказ был чем-то вполне естественным. Что ей дали бы деньги при ее теперешнем состоянии? Могла ли она поселиться с Омером в замке Буассанкур? Начать с ним в Париже или где-нибудь еще, например на Лазурном берегу, новую жизнь на манер богатых буржуа?
Подобно тому как животное забивается в свою нору, она предпочла остаться в своем углу, который сама себе создала. Там она влачила однообразные дни, глотая коньяк за кухонной дверью и принимая Папа в предвечернее время.
Пап тоже стал для нее привычкой. Возможно, он был даже чем-то большим, так как он все знал, и ей не нужно было его стесняться. Они могли молча сидеть рядом у печки.
– По-вашему, Омера убила она?
– Не думаю.
– Ее любовник?
– Скорее всего.
Музыканты укладывали инструменты, здесь тоже надо было закрывать. Мегрэ с нотариусом очутились на тротуаре и снова двинулись по Сен-Жермен-де-Пре.
– Вы далеко живете?
– На бульваре Ришар-Ленуар.
– Я вас немного провожу. Почему ее любовник убил Омера? Надеялся уговорить ее принять наследство?
Походка у обоих была не слишком уверенной, но они с удовольствием шагали по пустым в этот час улицам Парижа, где лишь изредка проносились ночные такси.
– Я этого не думаю.
Завтра нужно будет говорить с Комельо в ином тоне:
Мегрэ понимал, что сейчас у него в голосе ясно звучит нечто сентиментальное.
– Так почему он его убил?
– Как вы думаете, что первым делом сделал Омер, когда он вернулся из Сент-Андре?
– Не знаю. Наверное, был вне себя и требовал от жены согласия на наследство.
В памяти Мегрэ всплыли бутылка чернил и бювар с несколькими листами чистой бумаги на столе в спальне Каласов.
– Это согласуется с его характером, не так ли?
– Полностью.
– Представьте, что он хотел силой заставить ее подписать соответствующее заявление и что она сопротивлялась.
– Такой тип не постеснялся бы намять ей бока. Я знаю наших крестьян.
– Ему случалось периодически избивать ее.
– Начинаю понимать, куда вы клоните.
– Возвратившись, он, конечно, не изменил своего решения. Это было в субботу, около четырех часов. Он заставляет Алину подняться в спальню, требует, угрожает, бьет ее.
– И тут входит любовник?
– Это наиболее правдоподобное объяснение. Дьедонне Пап знает дом. Услышав шум на втором этаже, он пересекает кухню и приходит на помощь Алине.
– И убивает мужа! – иронично заключил нотариус.
– Убивает то ли сознательно, то ли случайно, ударив его чем-то тяжелым по голове. И после этого расчленяет его на куски.
Канонж, человек веселого нрава, расхохотался.
– Потрясающе! – воскликнул он. – Мне кажется потрясающей сама мысль разделать Омера на части. Если бы вы его знали…
На свежем воздухе действие алкоголя на нотариуса стало еще более заметным.
– Вы меня проводите немного? Они повернули в обратную сторону. Потом проделали это еще раз.
– Это любопытный человек, – вздохнул Мегрэ.
– Кто? Омер?
– Нет, Пап.
– Сверх всего, его еще зовут Пап?
– Не только Пап, но Дьедонне Пап «Дьедонне Пап – букв, богоданный Папа (Римский).».
– Потрясающе!
– Это самый мирный человек, какого я встречал.
– Потому, наверно, он и разделал Омера на куски? В самом деле, необходим был именно такой человек – одинокий, терпеливый, аккуратный, – чтобы так безупречно уничтожить следы убийства. Даже Мере с его подручными и аппаратурой не обнаружили в доме на набережной Вальми ничего, что могло бы служить доказательством совершенного преступления.
