Ирвин Уэлш - Преступление

— Что, нашего Гари Глиттера еще не вычислили?

— Нет.

Ты не спеша закрыл коробочку, поставил ее на стол, склонился на бумагами; все это время ты ощущал на себе Гиллманов взгляд. Прошло не менее трех полновесных секунд, прежде чем ты услышал хлопок двери и шаги по коридору. У африканской фиалки еще несколько листочков скукожились. Кипя от ненависти к бестактному Гиллману, ты спрятал коробочку в карман.

После смены, впустую измочалившей мозги, ты завернул в паб и впервые за много месяцев выпил. Вторая порция вынудила тебя оставить машину возле школы Феттс и ехать к Труди на такси. По дороге какая-то радиостанция транслировала вялые дебаты на тему «Как отметить трехсотлетнюю годовщину союза Шотландии и Англии, заключенного в 1707 году». До указанного события оставалось около полутора лет. Идей у респондентов не было, энтузиазма тоже. Ты отвлекся — увидел в окно Джока Аллардайса, он шел по Лотиан-роуд. С секунду тебе казалось, Джок заметил твой приветственный жест, но ты, конечно, обознался, ведь ответного жеста не последовало.

Труди работала над отчетом, что-то о реструктуризации в ее отделе. Она принялась объяснять подробно, ты не слушал.

— Рэй, что это ты? — спросила Труди. — О чем ты думаешь? — Она прищурилась. — Ты пил?

— Пил. — Ты расплылся в улыбке.

— А как же «Анонимные наркоманы»? АДит Гудвин?..

— Мне надо было собраться с силами.

— На работе вымотался? Это из-за похищения бедняжки Бритни?

При взгляде на нее тебя захлестнула нежность.

— Я подумал, мы с тобой должны пожениться.

И ты подполз к Труди на коленях и зарылся лицом в ее подол, и достал кольцо, и поднял глаза, и спросил ее согласия. Она сказала «да», потом вы легли и почти до самого утра занимались любовью. У тебя в голове не укладывается, что это был последний раз.

Потому что на следующее утро, проснувшись, ты осознал: Бритни нет уже трое суток, и следов тоже нет. Осознание раздавило тебя. Крах усугубляла Труди: она мерила шагами гостиную и, едва не визжа от восторга, сообщала подругам «потрясающую новость».

— Я зарезервировала столик в «Обелиске». На воскресенье.

Только я, ты, наши мамы с папами, Джеки с Энгусом и Стюарт, и кого он там захочет привести… — Труди водрузила последнюю соломинку.

Ответом ей стало твое окаменевшее лицо.

— Ну да, на воскресенье. Сам попробуй зарезервируй столик в приличном месте на субботний вечер!

— Да я не про то… я пока не хотел афишировать…

— Нет, Рэй, родным надо сообщить. Ведь ближе них у нас никого нет. — Труди поспешно поцеловала тебя в губы и с пафосом продолжила: — Помолвка, это же здорово! Я всех обзвонила, теперь не отвертимся! Все, что от тебя требуется, — явиться завтра к восьми и вести себя как положено!

— Ладно.

Тут тебе на сотовый позвонил Нотмен.

— Ронни Хэмил только что ввалился к себе домой. В жутком виде. Привезти его в участок?

— Не надо, я сейчас сам в Брантсфилде. Буду через десять минут. Хочу выяснить, где его носило.

В глазах Труди отразилась попытка закрасить белые пятна на Рэе Ленноксе.

— Извини, милая, но мы, кажется, только что сцапали насильника, — объяснил ты и, вспомнив, где накануне оставил машину, был вынужден попросить у Труди ключи от ее «эскорта».

Нотмен ждал тебя в синем фургоне возле многоэтажки. Ронни Хэмил жил на последнем этаже, все квартиры в доме были съемные, а сам дом чудом избежал сноса — район последние тридцать лет подвергался бесконечным перепланировкам. Оба, и дед, и дом — замусоренный, скверно освещенный, с выщербленными ступенями, — казались пережитками семидесятых.

Ронни открыл на второй полновесный удар по притолоке. Неопрятный, недоверчивый старик, лицо в гармошку, плотоядная улыбка обнажает черно-желтые зубы. Последняя деталь к фотороботу Типичного старого извращенца — бронхитный присвист. Ты представил Анджелу маленькой девочкой, оскверняемой этими желтыми от никотина пальцами. Но виновен ли Ронни в том, что сегодня ночью пальцы Анджелы, трже желтые, и тоже от никотина, гладили по головке только одно дитя?

— Полиция! — Ты едва не поперхнулся этим словом.

Вы с Нотменом шагнули за порог, и вас обоих едва не свалила ужасающая вонь. Сразу заслезились глаза. Как ни странно, Ронни Хэмил вони явно не замечал. Он пригласил вас в гостиную.

Ты сел в раздолбанное кресло, с сиденья пришлось сбросить пачку старых газет. Ты никогда не видел столько газет сразу: они валялись на полу, на тумбочке, на диване, аккуратными стопками и бесформенными грудами, некоторые были желтые, ты надеялся, что от старости. Навскидку, Хэмил держал дома только два издания — «Дейли рекорд» и «Эдинбург ивнинг ньюс». Запали — не треснет, подумал ты, но вскользь, не отвлекаясь от главного.

— Мистер Хэмил, где вы пропадали?

— Это мое личное дело.

— Нет, теперь это наше дело. Вы что, газет не читаете? — Ты ляпнул не подумавши, огляделся, вскинул брови. Поклясться мог, что только отвратительный запах мешает Нотмену расхохотаться.

— Бедняжка, она была сущий ангелочек, — скорбно произнес Ронни Хэмил. В следующий момент его глаза сверкнули ненавистью. — Я бы этого мерзавца своими руками задушил…

— Где вы были начиная со среды?

— В загул ушел маленько. — Губы гнусного кровосмесителя изогнулись в усмешке. — А, не важно.

— Вы дружны с внучками? — спросил ты и закашлялся, потому что вонь приближалась, сгущалась, кажется, прямо у тебя в ноздрях.

— Ну, бывает, заглядываю к дочке чайку попить.

— А девочки к вам не приходят?

Хэмил изменился в лице. Изменение было столь кардинальным и внезапным, будто нечто невидимое шарахнуло старого мерзавца в челюсть. Голос его зазвучал глуше на целую октаву.

— Приходят. Только редко.

— Редко — это как? Раз в неделю? Раз в год? Вам хотелось бы, чтобы они приходили чаще? — В твоих словах звучал вызов, ты с отвращением глядел на облезлые обои, на кучу коробок и мешков, но главным образом на газеты. Хуже всего, однако, была густая вонь. Ты снова закашлялся и едва сдержал позыв на рвоту. Нотмен расстегнул верхние пуговицы, у него задергалось левое веко. Ни мусор, ни подгоревшая еда, ни заплесневелый хлеб с протухшим беконом, ни табачный дым, хотя бы и все вместе, так вощть не могли. В квартире что-то разлагалось. Будто выкуривало вас с Нотменом. Тебя пронзила страшная догадка.

— О чем бишь мы? — буркнул Ронни Хэмил, будто умудрился забыть о причине вашего прихода.

— Мистер Хэмил, вам придется проехать с нами в полицейский участок для дальнейшей дачи показаний, — произнес ты, изо всех сил стараясь сохранять бесстрастность в голосе. Беспощадная вонь подступала со всех сторон, заползала в рот. Ты заметил, что у Нотмена брови и волосы встают дыбом. Нет, ты никуда не уйдешь, пока не отыщешь ответ на другой вопрос: откуда эта разъедающая кожу вонь. — Здесь скверно пахнет. — Ты поднялся и стал осматривать комнату. Первая мысль была проверить чердак.

— Я думал, это от соседей несет…

Источник вони обнаружил Нотмен. Мертвый черный котенок — он, видно, пытался грызть провод от лампы, и его убило током. Котенок лежал за кушеткой, под кипой газет, и весь был усеян чем-то похожим на рисинки. В первый момент ты решил, что котенок отравился какой-то китайской снедью, картонная упаковка валялась тут же, но «рисинки» двигались. Ты присмотрелся. Мертвый котенок кишел червями.

— Эмлин, дурашка, — в неподдельном отчаянии воскликнул Ронни Хэмил. — Так вот куда тебя занесло… — И Ронни рухнул на колени перед разлагающимся кошачьим трупиком.

Ты пулей выскочил из квартиры, отметил в блокноте «Позвонить в Управление гигиены окружающей среды и в Общество защиты животных». К стадиону стекались толпы. Нотмен затолкал Ронни в фургон и со стоном произнес, об-ращаясь к тебе:

— Сегодня финал, а мы из-за гребаного педофила в пролете.

Ты тоже сел в фургон (машину Труди потом решил забрать). Нотмен сделал крюк, проехал мимо трибуны, возведенной Арчибальдом Литом, — последней уцелевшей части старого стадиона, имеющей в составе запрещенный ныне асбест. Рекламных «бутербродов» из местных на поле заменили «понаехавшие». Вместо пологих террас, где болельщики вопили, пили, дрались, обнимались и мочились друг на друга, понаставили трибун, да еще и розовых. Соседний пивоваренный завод закрылся, запах хмеля успел выветриться.

Зато всю дорогу до участка воняло Ронни Хэмилом. На допросе Хэмил показал, что утром в среду, примерно в то же самое время, когда исчезла Бритни, он вышел промочить горло, а промочив, побрел к каналу. Свидетелей нет. Хэмил клялся, что его постиг «провал», и очнулся он в субботу утром в квартире своего собутыльника, в Каплоу-Корт, многоквартирном доме в районе Оксгангс, предназначенном под снос. Вроде еще один козел отпущения. Но ты засомневался. Старик-то совсем плохой. Даже если учесть элемент неожиданности, разве у Ронни хватило бы сил в считанные секунды справиться с внучкой? Вдобавок Ронни никакого отношения не имел к тому, в чем Тоул видел причину твоей болезненной одержимости, — к белому фургону. У Ронни Хэмила были водительские права, но не было автомобиля, и ни единого свидетельства, что в последнее время он брал в аренду или у приятелей хоть какое-то средство передвижения, не всплыло.