Дороти Сэйерс - Смертельный яд
— Конечно-конечно. И как ее поверенный вы знаете, кому она оставила деньги.
— Да, конечно. Хотя я не очень понимаю, какое это имеет отношение к нашему вопросу.
— Понимаете, я подумал, что Филипп Бойз мог впутаться в какую-нибудь финансовую историю, — пояснил Уимзи, — со всеми бывает, и решил выйти из нее кратчайшим путем. Но если бы он мог надеяться что-то получить от миссис Рейберн, которая уже совсем приблизилась к смертному порогу, он бы выждал или подписал обязательство уплатить долг кредитору по получении наследства?..
— Ах, вы пытаетесь доказать, что это самоубийство! Согласен, это самый убедительный ход для защиты мисс Вейн, и тут я могу поддержать вас, поскольку миссис Рейберн ничего не завещала Филиппу. Насколько мне известно, у него не имелось ни малейшего повода надеяться.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Более того, — мистер Эркхарт помедлил, — признаюсь, он как-то спросил меня об этом, и мне пришлось ему сказать, что у него нет ни малейшего шанса что бы то ни было получить.
— Он действительно спросил вас?
— Да.
— Вот это зацепка. А как давно это было?
— Думаю, около полутора лет назад. Точно сказать не могу.
— Поскольку миссис Рейберн полностью впала в детство, вряд ли он мог рассчитывать на то, что она изменит завещание?
— На это не было ни малейшей надежды.
— Теперь я понимаю. Думаю, мы это сможем использовать. Конечно, это страшный удар — разочароваться в том, на что рассчитывал. Кстати, а велико ли состояние?
— Довольно велико — тысяч семьдесят — восемьдесят.
— Да, неприятно думать, что все это уплывает. Кстати, а как насчет вас? Вы что-то получаете? Прошу прощения за любопытство, но вы заботились о ней много лет и вы ее единственный родственник, так что сумма, как говорится, должна быть довольно кругленькой?
Адвокат нахмурился, Уимзи извинился еще раз.
— Знаю-знаю, я страшно бестактен. Это мой недостаток. А когда старушка умрет, это все равно появится в газетах, так что не знаю, зачем я вас допрашиваю. Прошу прощения, забудьте об этом.
— Почему же, я скажу вам, — не спеша возразил мистер Эркхарт, — хотя профессиональный инстинкт возбраняет разглашать дела клиентов. Я действительно единственный наследник.
— Да? — разочарованно откликнулся Уимзи. — В этом случае мотивы не столь убедительны. То есть тогда ваш кузен мог рассчитывать что-то получить от вас. Я, конечно, не знаю, какие у вас были планы…
Мистер Эркхарт покачал головой.
— Я понимаю, к чему вы клоните, и это совершенно естественная мысль. Однако такое использование денег полностью противоречило бы воле, выраженной завещательницей. Даже если бы я мог бы нарушить с правовой точки зрения, я никогда бы этого не сделал из моральных соображений, так я и сказал Филиппу. Конечно, иногда я бы мог помогать ему деньгами, но, сказать по правде, вряд ли бы я стал это делать. На мой взгляд, единственным спасением для Филиппа было зарабатывать своим трудом. Не хочу плохо говорить о мертвых, но он был склонен полагаться на других.
— Понятно. Конечно, миссис Рейберн думала так же?
— Не совсем. Нет. Тут все гораздо сложнее. Она считала, что семья обошлась с ней несправедливо. Короче, раз уж мы так далеко зашли, я могу вам передать ее точные слова.
Он позвонил в колокольчик.
— Самого завещания у меня здесь нет, но есть черновик. О, мисс Мерчисон, не принесете ли вы мне ящик с надписью «Рейберн»? Мистер Понд вам покажет.
Дама из «котятника» молча отправилась на поиски ящика.
— Конечно, не совсем правильно хранить все в одной коробке, лорд Питер, — продолжил мистер Эркхарт, — но порой это удобнее, чем раскладывать по отдельным папкам. Подождите немного, я хочу вам объяснить, почему вынужден занять бескомпромиссную позицию по отношению к своему кузену. А, благодарю вас, мисс Мерчисон. Он открыл ящик ключом из связки, которую вытащил из кармана брюк, и начал перебирать бумаги. Уимзи смотрел на него с видом терьера, ожидающего подачки.
— Ай-ай-ай, — воскликнул адвокат, — кажется, его нет здесь. Ну конечно, как я мог забыть! Прошу прощения, он в сейфе у меня дома. Я брал его для справки в июне, когда у миссис Рейберн было обострение, и в этой суматохе после смерти Филиппа забыл вернуть на место. Суть документа такова…
— Ничего, я не тороплюсь, — перебил собеседника Уимзи. — Наверное, я смогу увидеть его, если зайду к вам домой завтра утром?
— Безусловно, если вы считаете, что это важно. Простите за небрежность. А пока не могу ли я вам еще что-нибудь рассказать?
Уимзи задал еще несколько вопросов относительно того, что уже расследовал Бантер, и ушел. Мисс Мерчисон снова сидела за машинкой в приемной. Когда он проходил мимо, она даже не подняла голову.
«Любопытно, — думал Уимзи, шагая по Бедфорд-стрит, — все стараются оказать помощь в этом деле. Бодро отвечают на вопросы, которые и задавать-то неприлично, вдаются в объяснения, чего делать тоже не обязаны. Похоже, никто ничего не скрывает. Поразительно. Может, этот тип действительно сам покончил с собой? Хотелось бы надеяться. А еще больше мне хотелось бы поговорить с ним. Черт побери, уж я бы заставил его отвечать! У меня есть пятнадцать описаний его характера, и все разные… Очень неблагородно совершать самоубийство и не оставлять при этом записки. Из-за этого-то люди и попадают в неприятности. Когда я решу вышибить себе мозги…»
Он остановился.
— Надеюсь, мне никогда не придет это в голову, — пробормотал он себе под нос. — Хочется верить, что у меня не возникнет такой необходимости. Что-то мне уже надоедает отправлять людей на виселицу. Сколько огорчений для их друзей… И хватит думать о виселицах, а то расстроюсь.
ГЛАВА 11
На следующий день в девять утра Уимзи явился к мистеру Эркхарту и застал того за завтраком.
— Я решил вас поймать до вашего ухода в офис, — с виноватым видом пояснил он. — Спасибо, я уже перекусил. Нет, действительно спасибо, до одиннадцати я ничего не пью. Плохо влияет на желудок.
— Я нашел вам этот черновик, — любезно сообщил мистер Эркхарт. — Пока я пью кофе, можете взглянуть на него. Конечно, он раскрывает некоторые семейные тайны, но все это уже в прошлом.
Он принес со стола машинописный лист и вручил его Уимзи, который про себя сразу отметил, что текст напечатан на машинке фирмы «Вудсток», у которой плохо пропечатывается строчное «р» и заскакивает заглавное «А».
— Наверное, мне следует прояснить отношения между Бойзами и Эркхартами, — продолжил адвокат, возвращаясь к своему завтраку, — чтобы вы поняли суть завещания. Общим предком обоих семейств был Джон Хаббард, крайне уважаемый банкир начала прошлого века. Он жил в Ноттингеме, и банк, как это и было принято в те времена, находился в частной семейной собственности. У него росли три дочери — Джейн, Мэри и Розанна. Они получили хорошее образование, и им предстояло унаследовать дело. Однако старик начал совершать классические ошибки — глупо спекулировать на бирже, предоставлять конкурентам излишнюю свободу действий, обычная история. Банк лопнул, дочери остались без гроша. Старшая, Джейн, вышла замуж за Генри Брауна, бедного и вопиюще благонравного учителя. У них родилась одна-единственная дочь Джулия, которая и вышла замуж за преподобного Артура Бойза, а потом стала матерью Филиппа. Вторая дочь, Мэри, преуспела больше, хотя и вышла замуж за человека ниже себя по званию. Она приняла предложение некоего Джосайи Эркхарта, который занимался торговлей кружевами. Для ее родителей это стало ударом, но Джосайя происходил из приличной семьи и был чрезвычайно достойным человеком. У Мэри был сын Чарльз Эркхарт, который стремился порвать с унизительным занятием торговлей. Он поступил на работу в адвокатскую контору, хорошо проявил себя и в конечном счете стал партнером. Это и был мой отец, а я унаследовал его дело.
Третья дочь, Розанна, отличалась ото всех. Она была очень красива, замечательно пела и танцевала, в общем, была крайне привлекательной и испорченной особой. К ужасу своих родителей она сбежала из дома и поступила на сцену. Ее имя вычеркнули из семейной библии, а сама она вознамерилась оправдать худшие опасения. Она стала любимицей светского Лондона. Скрывшись под именем Креморна Гарденз, она одерживала одну скандальную победу задругой. Заметьте, она была умна и не проматывала то, что получала. Она брала всё — деньги, драгоценности, меблированные квартиры, лошадей, экипажи и превращала это в деньги. Она никогда ничего не тратила, платила только собой, считая свои прелести справедливой платой за подношения, и, осмелюсь утверждать, так оно и было. Я познакомился с ней, когда она уже была пожилой женщиной, но и тогда она поражала остатками редкой красоты, пока апоплексический удар окончательно ее не разрушил. По-своему она проницательная и хваткая старуха. Из своих сухоньких ручек она не выпустит ничего. Думаю, вы знакомы с такими людьми.
