Филлис Джеймс - Комната убийств
Слова сидящего по ту сторону стола Маркуса, высказанные мягко, монотонно, без всякой злобы — просто-напросто разумный человек предлагает разумную теорию, — ударили Невила, причинив ему почти физическую боль. Он почувствовал, как отшатнулся, сидя в своем кресле, понимая, что лицо выдало всю силу его смятения. Вопреки воле в нем бушевали удивление, потрясение, гнев — все это лишь подтверждало выдвинутое Маркусом обвинение. Невил ждал битвы, но и представить себе не мог, что брат отважится выбрать столь опасное поле боя. Он чувствовал, как Кэролайн вытянулась вперед, и ощутил на своем лице ее пристальный взгляд. Они ждали его ответа. Невила подмывало сказать, что одного психиатра в семье вполне достаточно, однако передумал: для дешевых шуток момент был неподходящий. Молчание длилось где-то полминуты, за это время он вновь обрел голос и способность говорить спокойно.
— Хоть бы и так. И в отношении меня это правдиво не в большей степени, чем в отношении любого другого члена семьи, — и тем не менее мое решение остается прежним. В дальнейших обсуждениях нет никакого смысла, особенно если они выливаются в составление психологических портретов друг друга. Я не собираюсь подписывать новый договор. А теперь мне пора вернуться к своим пациентам.
В этот момент у него зазвонил мобильный телефон. Невил собирался отключить его на время встречи и забыл. Он прошел к своему плащу и начал шарить в кармане. Звонила его секретарша. У нее не было необходимости представляться.
— Звонили из полиции. Они хотели тебе позвонить, но я сказала, что сообщу сама. Миссис Гиринг попыталась убить себя и своего мужа. Большая доза растворимого аспирина и полиэтиленовые пакеты на голове.
— Они живы?
— Альберта врачи «скорой» откачали. Он будет жить. А она мертва.
Невил закусил губу.
— Спасибо, что сообщили мне. Я перезвоню.
Он положил телефон обратно и на негнущихся ногах пошел к креслу, удивляясь, что может идти. Невил заметил равнодушный взгляд Кэролайн.
— Извините. Мне сообщили, что жена одного из моих пациентов покончила с собой.
Маркус поднял глаза от своих бумаг.
— Но не сам пациент? Его жена?
— Не сам пациент.
— А раз не пациент, незачем было тебя беспокоить.
Невил не ответил. Он сидел, сжав лежащие на коленях руки, и боялся, что брат с сестрой заметят их дрожь. Его охватило исступленное, осязаемое бешенство — вздымающееся, словно блевотина. Невил чувствовал необходимость изрыгнуть его зловонным потоком, будто бы это принесло избавление от боли и чувства вины. Он помнил последние слова, сказанные ему Адой Гиринг: «Думаю, я больше так не выдержу». Она имела в виду именно это! Стоически все переносящая, не жалующаяся, она осознала, что дошла до предела. Поразительно, однако ни Маркус, ни Кэролайн не заметили его смятения — этот разрушительный приступ отвращения к себе. Невил уставился на Маркуса. Брат хмурился, соображал, был спокоен; похоже, формулировал очередной аргумент, разрабатывал стратегию. Лицо Кэролайн было понятнее: она побелела от гнева.
Они на несколько минут замерли в этой немой сцене противостояния, и тут открылась дверь. Их отвлекло движение в комнате. В дверном проеме стояла Мюрел Годбай с полным подносом в руках. Она сказала:
— Мисс Кэролайн просила меня принести чай к четырем часам. Наливать сейчас?
Кэролайн кивнула и принялась раздвигать бумаги, освобождая на столе место. Вдруг Невил не выдержал. Он вскочил, хватая плащ, и повернулся к родственникам в последний раз.
— Я закончил. Все сказано. Мы все теряем время. Готовьтесь-ка лучше к закрытию. Я никогда не подпишу этот договор. Никогда! И вы не сможете меня заставить.
Он взглянул в искаженные отвращением лица. Невил понимал, как выглядит в их глазах: распоясавшийся ребенок, вымещающий бессильный гнев на взрослых. Но сила была на его стороне, и они знали это.
Невил слепо направился к двери. Он не помнил, как все произошло. То ли он задел поднос рукой, то ли Мюрел Годбай, инстинктивно желая помешать, встала у него на пути.
Вертящийся поднос вылетел из ее рук. Невил слегка задел Мюрел, осознав лишь ужасный вопль, дугу горячего чая и грохот падающего китайского фарфора. Не оглядываясь, он побежал вниз по лестнице, мимо изумленных глаз сидевшей за столом миссис Стрикленд — прочь из музея.
13
Наступило тридцатое октября, среда, день встречи доверенных лиц. Этот день начался для Талли, как и любой другой. Еще не рассвело, а она уже находилась в музее. С каждодневными делами было покончено в течение часа. Мюрел пришла рано и принесла с собой корзинку. Талли догадалась, что та испекла, как обычно, печенье к чаю для собрания. Вспомнив школьные годы, Талли подумала: «Она подлизывается к учителю». И ее сердце сжалось от чувства, которое она сама бы определила как недостойную смесь жалости и легкого презрения.
Вернувшись из маленькой кухни в глубине холла, Мюрел объявила распорядок дня. Музей, за исключением библиотеки, будет открыт в полдень. Миссис Стрикленд вот-вот должна приехать; ей велено работать в картинной галерее. Она могла бы взять на себя работу с посетителями, пока Мюрел будет заниматься чаем. Талли, наверное, не понадобится. Звонила миссис Фарадей и сообщила, что простудилась и прийти не сможет. Не приглядит ли Талли за Райаном, когда тот соизволит явиться, чтобы он не воспользовался отсутствием миссис Фарадей?
По возвращении в коттедж у Талли не было ни одной свободной минуты. В результате обычной прогулки по Хиту, предпринятой, несмотря на изморось, она вместо успокоения в душе и теле почувствовала лишь необычную усталость. В полдень Талли еще не была голодна и решила отложить свой обед, состоящий из супа и омлета, до прихода Райана. Сегодня он принес половину маленькой буханки черного хлеба (заранее нарезанного) и банку сардин. Когда парень попытался вскрыть сардины, кольцо отломилось. И ему пришлось сходить на кухню за открывалкой. Для банки это оказалось слишком, и Райан не справился и забрызгал маслом скатерть. Коттедж сразу пропах рыбой. Талли пошла отворить дверь и окно; поднялся ветер, и по стеклу забарабанил дождь. Возвратясь к столу, она застала Райана намазывающим изуродованную рыбу на хлеб — хлебным ножом вместо своего, который Талли перед ним специально выложила. Замечание прозвучало бы слишком мелочно, но она неожиданно почувствовала, что хочет остаться одна. Омлет утерял свою привлекательность, поэтому Талли пошла на кухню и открыла пакет с томатно-фасолевым супом. Прихватив большую тарелку и ложку, она вернулась к Райану и села за стол. Не прожевав до конца хлеб, парень проговорил:
— А правда, что музей закроют и всех нас вышвырнут на улицу?
Талли заставила себя ответить равнодушно:
— Кто тебе об этом сказал, Райан?
— Никто. Я случайно услышал чужой разговор.
— Может быть, тебе не следовало его слушать?
— Я и не старался. Я пылесосил холл, а у стола стояла мисс Кэролайн и разговаривала с мисс Годбай. Она сказала: «Если мы в среду не сможем его переубедить, музей будет закрыт, вот и все. Однако я рассчитываю на его благоразумие». Мисс Годбай что-то ответила — я не расслышал. Я услышал еще несколько слов, пока мисс Кэролайн не ушла: «Держите это при себе».
— Не лучше ли было и тебе держать это при себе?
Райан невинно уставился на Талли:
— Так ведь мисс Кэролайн не мне это говорила, верно? Сегодня среда. Поэтому они сегодня придут все втроем.
Талли охватила ладонями тарелку с супом, но есть не стала. Она боялась, поднеся ложку ко рту, выдать дрожь в руках.
— Удивительно, что тебе удалось услышать так много, Райан. Они, наверное, говорили очень тихо.
— Да, так и было. Будто секрет какой обсуждали. Я услышал только окончание разговора. Когда я убираюсь, они никогда не обращают на меня внимания. Как если бы меня там не было. А если они и заметили, то решили, что я сквозь шум пылесоса ничего не услышу. А может быть, их не волновало, потому что это не важно. Я не имею значения.
В голосе Райана не было и тени обиды, хотя глаза мальчика неотрывно смотрели ей в лицо, и Талли знала, что он ждет реакции. На его тарелке осталась одинокая корочка хлеба, и он, продолжая глядеть на Талли, принялся ее крошить, а крошки скатывать в маленькие шарики, чтобы затем разложить их вокруг тарелки.
— Конечно же, ты имеешь значение, Райан, как и твоя работа здесь. И выброси из головы мысли, будто тебя не ценят. Не будь глупым.
— Мне нет до этого дела — ценят меня или нет. Во всяком случае, окружающие. Мне платят, так ведь? Не нравилась бы мне работа, я бы ушел. Похоже, и вправду придется.
На мгновение беспокойство о собственной судьбе отошло на второй план.
— Куда ты пойдешь, Райан? Какую работу будешь искать? Какие у тебя планы?
— Думаю, что планы есть у майора — на меня. Он большой специалист по этой части. Вы-то что будете делать, миссис Талли?
