Агата Кристи - Том 1
— Сказать, почему вы так ненавидите мистера Инглторпа? Потому что вы пытаетесь поверить в то, во что хотите верить. Но у вас на уме совсем другое имя, и от этого никуда не деться.
— Нет, нет, нет! — вскрикнула мисс Ховард, заламывая руки. — Замолчите! Ни слова больше! Этого не может быть! Сама не знаю, как я могла даже подумать такое! Боже, какой ужас!
— Значит, я прав? — спросил Пуаро.
— Да, но как вы догадались? В этом есть что-то сверхъестественное!
Миссис Ховард замолчала и вдруг снова воскликнула:
— Нет, не может быть! Подобное предположение слишком чудовищно! Убийцей должен быть Альфред Инглторп!
Пуаро покачал головой.
— Не спрашивайте меня ни о чем, — продолжала мисс Ховард. — Мне даже самой себе страшно признаться в подобной мысли. Господи, наверное, я схожу с ума!
Похоже, Пуаро был удовлетворен тем, что услышал.
— Я ни о чем не буду вас спрашивать. Достаточно того, что моя догадка подтвердилась. Ведь и у меня есть чутье! Мы будем работать вместе.
— Не просите меня о помощи. Я не хочу, чтобы… чтобы…
Эви замолчала.
— Вы поможете мне, даже не желая этого. Хватит и того, что вы будете моим союзником. Я прошу только об одном.
— О чем?
— Внимательно наблюдать за происходящим.
— Я и так только этим и занимаюсь! Сопоставляю, наблюдая, снова сопоставляю и все пытаюсь убедить себя, что я ошибаюсь.
— Если окажется, что мы ошиблись, то никто не обрадуется этому больше, чем я. Но если мы правы, что тогда? На чьей вы будете стороне, мисс Ховард?
— Не знаю.
— И все-таки?
— В таком случае надо будет замять дело.
— Нет, мы не имеем права.
— Но ведь сама Эмили…
Она снова запнулась.
— Мисс Ховард, — мрачно промолвил Пуаро, — я не узнаю вас.
Эви гордо подняла голову и сказала тихим, но уверенным голосом:
— Я сама себя не узнаю, точнее, не узнавала. А теперь перед вами прежняя Эвелин Ховард. — Она еще выше вскинула голову. — А Эвелин Ховард всегда на стороне закона! Чего бы это ни стоило!
С этими словами она вышла из беседки.
— Иметь такого союзника — большая удача, — произнес Пуаро, глядя вслед удаляющейся Эви. — Она очень умна и при этом способна испытывать нормальные человеческие чувства. Уверяю вас, Хастингс, это редкое сочетание.
Я промолчал.
— Странная все-таки вещь — интуиция, — продолжал Пуаро, — и отмахнуться от нее нельзя, и объяснить невозможно.
— Видимо, вы с мисс Ховард прекрасно понимали друг друга, — проворчал я раздраженно, — но не мешало бы и меня, как-никак тоже союзника, ввести в курс дела. Я так и не понял, о ком шла речь.
— Друг мой, неужели?
Я раздраженно молчал.
— Да скажите же наконец, кого вы имели в виду?
Несколько секунд Пуаро внимательно смотрел мне в глаза, затем отрицательно покачал головой.
— Не могу.
— Да почему же, Пуаро?
— Если секрет знают больше, чем двое, то это уже не секрет.
— Я считаю вопиющей несправедливостью скрывать от меня какие-то факты.
— Я ничего от вас не скрываю. Все, что известно мне, — известно и вам. Можете делать свои собственные выводы. В этом и состоит искусство детектива.
— Но я бы хотел услышать и ваши соображения. Пуаро снова внимательно взглянул на меня и покачал головой.
— Хастингс, — грустно сказал мой друг, — к сожалению, у вас нет чутья.
— Но ведь только что вы требовали от меня лишь сообразительности.
— Трудно представить себе одно без другого.
Последняя фраза показалась мне настолько бестактной, что я даже не потрудился на нее ответить. Но про себя решил: если мне удастся сделать какое-нибудь интересное открытие (в отличие от Пуаро, я не сомневался в собственных способностях!), то он ничего об этом не узнает и я сам доведу расследование до конца. Представляю, какая у него будет кислая физиономия!
8. Доктор Бауэрстайн
Я все никак не мог передать Лоуренсу послание Пуаро. Но вот, проходя как-то по лужайке возле дома, я увидел Лоуренса, державшего в руках старый молоток для игры в крокет. Он бесцельно бил по еще более старым шарам. Я подумал, что это очень удобный случай, чтобы передать послание Пуаро (хотя в моей душе все еще пылала обида на бесцеремонного сыщика). Однако я боялся, что он может, чего доброго, освободить меня от этой миссии. Не совсем понимая смысла слов, которые мне надлежало передать, я тешил себя надеждой, что их значение станет понятным из ответа Лоуренса, а также из его реакции на еще несколько вопросов, которые я тщательно подготовил по собственной инициативе.
Обдумав план разговора, я подошел к Лоуренсу.
— А ведь я вас ищу, — произнес я нарочито беспечно.
— Правда? А в чем дело?
— Мне надо передать послание Пуаро.
— Какое послание?
— Он просил выбрать момент, когда мы будем наедине, — сказал я, многозначительно понизив голос, и, прищурившись, наблюдал за своим собеседником. Мне льстила собственная способность создавать нужную атмосферу для разговора.
— И что же?
Печальное выражение лица Лоуренса нисколько не изменилось. Интересно, подозревает ли он, что я собираюсь сказать?
— Пуаро просил передать следующее, — произнес я почти шепотом. — Найдите еще одну кофейную чашку, и все будет нормально.
— Что? Какую еще чашку?
Лоуренс уставился на меня в неподдельном изумлении.
— Неужели вы сами не понимаете?
— Конечно, нет. А вы? Я промолчал.
— О какой кофейной чашке идет речь?
— Честно говоря, не знаю.
— Пусть лучше ваш друг поговорит с Доркас или с другими служанками. Это их дело — следить за посудой. Я чашками не интересуюсь! Знаю только, что у нас есть дорогой старинный кофейный сервиз, которым никогда не пользуются. Если бы вы его видели. Хастингс! Настоящая вустерская работа! Вы любите старинные вещи?
Я пожал плечами.
— О, вы столького себя лишаете! Нет ничего приятней, чем держать в руках старинную фарфоровую чашку! Даже смотреть на нее — наслаждение!
— И все-таки, что мне сказать Пуаро?
— Передайте ему, что я не имею ни малейшего понятия, о чем он говорит.
— Хорошо, я так и скажу.
Попрощавшись, я пошел в сторону дома, как вдруг Лоуренс окликнул меня:
— Подождите, Хастингс! Повторите, пожалуйста, еще конец фразы. Нет, лучше даже всю целиком.
— Найдите еще одну кофейную чашку, и все будет в порядке. Вы по-прежнему не понимаете, о чем идет речь? — спросил я, снова прищурившись.
Лоуренс пожал плечами.
— Нет, но я бы хотел это понять.
Из дома раздался звон колокольчика, возвещающего приближение обеда, и мы с Лоуренсом отправились в усадьбу. Пуаро, которого Джон пригласил остаться на обед, уже сидел за столом.
Во время застольной беседы, все тщательно избегали упоминания о недавней трагедии.
Мы обсуждали ход военных действий и прочие нейтральные темы. Но когда Доркас, подав сыр и бисквит, вышла из комнаты, Пуаро неожиданно обратился к миссис Кавендиш:
— Простите, мадам, что вновь напоминаю о страшном несчастье, постигшем вашу семью, но мне в голову пришла одна небольшая идея (вступление по поводу «небольшой идеи» было излюбленным приемом моего друга!), и я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Мне? Что ж, извольте.
— Благодарю, мадам. Меня интересует следующее: вы утверждаете, что дверь, ведущая в комнату миссис Инглторп из комнаты мадемуазель Цинции, была закрыта на засов, не так ли?
— Да, она действительно была закрыта, — удивленно сказала Мэри. — Я уже говорила об этом на дознании.
— Закрыта на засов?
— Д-да, — произнесла Мэри теперь уже неуверенно.
— Вы точно знаете, что она была закрыта на засов, а не просто заперта?
— Ах, вот о чем вы! Нет, в этом я не уверена. Просто я хотела сказать, что дверь не открывалась. Но, кажется, все двери были заперты на засов. Зайдя в комнату миссис Инглторп, мы это увидели сами.
— И все же, именно эта дверь могла быть просто заперта на ключ?
— Возможно. Я не знаю точно.
— Оказавшись в комнате миссис Инглторп, вы лично не обратили внимания, как она была закрыта?
— Мне кажется… да, мне кажется, она была закрыта на засов.
— Ну, тогда все в порядке.
Несмотря на свою последнюю реплику, Пуаро выглядел несколько обескуражено. Честно говоря, я был даже доволен тем, что одна из его «небольших идей» оказалась ложной.
После обеда Пуаро попросил меня проводить его до дома. Я холодно согласился.
— Вы злитесь на меня? — спросил он, когда мы вошли в парк.
— Нисколько, — процедил я сквозь зубы.
— Вот и хорошо. А то я очень боялся, что ненароком обидел вас.
Я ожидал услышать не это, ведь холодная сдержанность моего ответа была совершенно очевидной. Но дружелюбие и искренность его слов сделали свое дело, и мое раздражение вскоре прошло.
