Артур Дойл - 17 рассказов (сборник)
– Позвольте спросить, – сказал Холмс, – вы уверены, что слышали свист и металлический лязг? Могли бы вы показать это под присягой?
– Об этом спрашивал меня следователь на допросе. Мне кажется, что я слышала эти звуки, однако меня могли ввести в заблуждение завывания бури и потрескивания старого дома.
– Ваша сестра была одета?
– Нет, она выбежала в одной ночной рубашке. В правой руке у нее была обгорелая спичка, а в левой спичечный коробок.
– Это доказывает, что она чиркнула спичкой и стала осматриваться, когда что-то испугало ее. Очень важная подробность. А к каким выводам пришел следователь?
– Он тщательно изучил все это дело, потому что буйный характер доктора Ройлотта был известен всей округе, но ему так и не удалось найти мало-мальски удовлетворительную причину смерти моей сестры. Я показала на следствии, что дверь ее комнаты была заперта изнутри, а окна защищены снаружи старинными ставнями с широкими железными засовами. Стены были подвергнуты самому внимательному изучению, но они повсюду оказались очень прочными. Исследование полов тоже не дало результатов. Печная труба широка, в ней целых четыре вьюшки. Итак, нельзя сомневаться, что сестра во время постигшей ее катастрофы была совершенно одна. Никаких следов насилия обнаружить не удалось.
– А как насчет яда?
– Врачи исследовали ее, но не нашли ничего, что указывало бы на отравление.
– Что же, по-вашему, было причиной смерти?
– Мне кажется, она умерла от ужаса и нервного потрясения. Но я не представляю себе, кто мог ее так напугать.
– А цыгане были в то время в усадьбе?
– Да, цыгане почти всегда живут у нас.
– А что, по-вашему, могли означать ее слова о банде, о пестрой банде?
– Иногда мне казалось, что слова эти были сказаны просто в бреду, а иногда я думала, что они относятся к какой-то банде людей – может быть, к банде цыган. Но почему эта банда пестрая? Возможно, что платки с крапинками, которые многие цыганки носят на голове, внушили ей этот странный эпитет.
Холмс покачал головой: видимо, такое объяснение не удовлетворяло его.
– Это дело темное, – сказал он. – Прошу вас, продолжайте.
– С тех пор прошло два года, и жизнь моя была еще более одинокой, чем раньше. Но месяц назад один близкий мне человек, которого я знала много лет, сделал мне предложение. Его зовут Эрмитедж, Пэрси Эрмитедж, он второй сын мистера Эрмитеджа из Крэнуотера, близ Рединга. Мой отчим не возражал против нашего брака, и весной мы должны были обвенчаться.
Два дня назад в западном крыле нашего дома начались кое-какие переделки. Была пробита стена моей спальни, и мне пришлось перебраться в ту комнату, где скончалась сестра, и спать на той самой кровати, на которой спала она. Можете себе представить мой ужас, когда прошлой ночью, лежа без сна и размышляя о ее трагической смерти, я внезапно услышала в тишине тот самый тихий свист, который был предвестником гибели сестры. Я вскочила, зажгла лампу, но в комнате никого не было. Лечь в постель я не могла – я была слишком взволнована, поэтому я оделась и, чуть рассвело, выскользнула из дому, взяла двуколку в гостинице «Корона», которая находится напротив нас, поехала в Лэтерхэд, а оттуда сюда – с одной только мыслью повидать вас и просить у вас совета.
– Вы очень умно поступили, – сказал мой друг. – Но все ли вы рассказали мне?
– Да, все.
– Нет, не все, мисс Ройлотт: вы щадите и выгораживаете своего отчима.
– Я не понимаю вас…
Вместо ответа Холмс откинул черную кружевную отделку рукава нашей посетительницы. Пять багровых пятнышек – следы пяти пальцев – ясно виднелись на белом запястье.
– С вами обошлись очень жестоко, – сказал Холмс.
Девушка густо покраснела и поспешила опустить кружева.
– Отчим суровый человек, – сказала она. – Он очень силен и, возможно, сам не сознает своей силы.
Наступило долгое молчание, во время которого Холмс сидел, подперев руками подбородок и глядя на потрескивавший в камине огонь.
– Это очень сложное дело, – сказал он наконец. – Мне хотелось бы выяснить еще тысячи подробностей, прежде чем решить, как надо действовать. А между тем нельзя терять ни минуты. Если бы мы сегодня же приехали в Сток-Морен, удалось бы нам осмотреть эти комнаты так, чтобы ваш отчим ничего не узнал?
– Он как раз говорил мне, что собирается ехать сегодня в город по каким-то очень важным делам. Возможно, что он будет отсутствовать весь день, и тогда никто вам не помешает. У нас есть экономка, но она стара и глупа, и я легко могу удалить ее.
– Превосходно. Вы ничего не имеете против поездки, Уотсон?
– Ровно ничего.
– Тогда мы приедем оба. А что вы сами собираетесь делать?
– У меня есть кое-какие дела, которые мне хотелось бы сделать здесь, в городе. Но я вернусь двенадцатичасовым поездом, чтобы быть на месте к вашему приезду.
– Ждите нас вскоре после полудня. У меня тоже здесь есть кое-какие дела. Может быть, вы останетесь и позавтракаете с нами?
– Нет, мне надо идти! У меня камень свалился с души, когда я рассказала вам о своем горе. Я буду рада снова увидеться с вами.
Она опустила на лицо черную густую вуаль и вышла из комнаты.
– Так что же вы обо всем этом думаете, Уотсон? – спросил Шерлок Холмс, откидываясь на спинку кресла.
– По-моему, это в высшей степени темное и грязное дело.
– Достаточно грязное и достаточно темное.
– Но если наша гостья права, утверждая, что пол и стены в той комнате крепки, что через двери, окна и печную трубу невозможно туда проникнуть, ее сестра в минуту своей таинственной смерти находилась в полном одиночестве.
– В таком случае, что означают эти ночные свисты и в высшей степени странные слова умирающей?
– Представить себе не могу.
– Если сопоставить все факты вместе: ночные свисты, банду цыган, с которой у этого старого доктора такие близкие отношения, намеки умирающей на какую-то банду и, наконец, тот факт, что мисс Эллен Стонер слышала какой-то металлический лязг, который мог издавать железный засов от ставни… если вспомнить к тому же, что доктор заинтересован в предотвращении замужества своей падчерицы, – я полагаю, что мы напали на верные следы, которые помогут нам пролить свет на это таинственное происшествие.
– Что же, по-вашему, делали здесь цыгане?
– Не знаю… Не могу сообразить.
– У меня множество возражений против вашей гипотезы.
– У меня тоже, и потому мы сегодня же едем в Сток-Морен. Я хочу проверить все на месте… Но, черт возьми, что это значит?
Так воскликнул мой друг, потому что дверь внезапно широко распахнулась и в комнату ввалился какой-то субъект колоссального роста. Одет он был не то как врач, не то как помещик. Его костюм представлял собою странную смесь: черный цилиндр, длинный сюртук, высокие гетры и охотничий хлыст. Он был так высок, что шляпой задевал верхнюю перекладину нашей двери, и так широк в плечах, что едва протискался в эту дверь. Его толстое, желтое от загара лицо было перерезано тысячью морщин, а глубоко сидящие, злобно сверкающие глаза и длинный, тонкий, костлявый нос придавали ему сходство со старой хищной птицей.
Он переводил взгляд с Шерлока Холмса на меня и обратно.
– Который из вас Холмс? – промолвил наконец посетитель.
– Это мое имя, сэр, – спокойно ответил мой друг. – Теперь вы имеете предо мной преимущество, так как ваша фамилия мне неизвестна.
– Я доктор Гримсби Ройлотт из Сток-Морена.
– Садитесь, пожалуйста, доктор, – любезно сказал Шерлок Холмс.
– Не стану я садиться! Здесь была моя падчерица. Я выследил ее. Что она говорила вам?
– Холодная у нас нынче весна! – сказал Холмс.
– Что она говорила вам? – злобно закричал старик.
– Но я слышал, что крокусы будут отлично цвести, – невозмутимо продолжал мой приятель.
– Ага, вы хотите отделаться от меня! – сказал наш гость, делая шаг вперед и размахивая охотничьим хлыстом. – Знаю я вас: вы подлец! Я уже слышал про вас. Вы любите соваться в чужие дела.
Мой друг улыбнулся.
– Вы проныра!
Холмс улыбнулся еще шире.
– Полицейская ищейка!
Холмс от души расхохотался.
– Вы удивительно приятный собеседник, – сказал он. – Выходя отсюда, закройте дверь, а то, право же, сильно сквозит.
– Я выйду только тогда, когда выскажусь. Не вздумайте вмешиваться в мои дела. Я знаю, что мисс Стонер была здесь, я выследил ее! Горе тому, кто станет у меня на пути! Глядите!
Он быстро подошел, взял кочергу и согнул ее своими огромными загорелыми руками.
– Постарайтесь не попадаться мне в лапы! – прорычал он, швырнул искривленную кочергу в камин и вышел из комнаты.
– Какой любезный господин! – смеясь, сказал Холмс. – Я не такой великан, но, если бы он не ушел, мне пришлось бы показать ему, что я едва ли слабее его.
С этими словами он поднял стальную кочергу и одним быстрым движением распрямил ее.
– Какая наглость смешивать меня с полицейскими! Благодаря этому происшествию наши исследования стали еще интереснее. Надеюсь, что наша приятельница не пострадает оттого, что так необдуманно позволила этой скотине проследить за собой. Сейчас, Уотсон, мы позавтракаем, а затем я отправлюсь к юристам и наведу у них несколько справок.
