Мартин Дэвис - Загадочная птица
— Итак, — промолвил я, положив руку на плечо Кате, — перед нами женщина, которая, по мнению Ханса Майклза, имела какое-то отношение к птице. Что станем делать дальше?
На мой вопрос Катя ответила, когда мы вышли во двор Британской библиотеки.
— Копать вокруг. Выясним, кто она такая, где жила и чем закончилась ее жизнь.
Налетел порыв ветра, Катя поправила шарф.
— У вас есть план? — спросил я без оптимизма.
— Пока нет, но будет. — Она улыбнулась. — Мне пора в университет, на семинар. Увидимся вечером. К тому времени я что-нибудь придумаю.
Я не представлял, что тут можно придумать. Да, мы обнаружили оригинал эскиза Ханса Майклза, но по-прежнему не имели представления о том, как это связано с птицей с острова Улиета. Мы даже не знали имени женщины. Да что там, этого, кажется, не знал никто. Она появляется в 1773 году как содержанка Джозефа Банкса и исчезает в конце 1774 года. А птицу с острова Улиета привезли в Британию в 1775 году. Вот в чем проблема.
Мы расстались с Катей на Юстон-роуд. Я смотрел ей вслед, как она двигается к станции метро «Сент-Панкрас», пока не потерял в толпе, затем засунул руки поглубже в карманы и попытался изменить ход мыслей. Вообще-то мне нужно было идти домой и заняться кое-какими запущенными делами, но вместо этого я добрел до ближайшего паба и, прихлебывая пиво, начал просматривать выписки, сделанные из журнала «Город и окрестности».
Ничего особенного корреспонденту раскопать не удалось. Мисс Б-н была сиротой. Банкс познакомился с ней перед путешествием на «Эндевуре», когда она была еще девочкой, и после возвращения отыскал. Где он ее нашел, откуда она родом? Об этом ничего сказано не было. И самое главное, куда она могла неожиданно исчезнуть через несколько месяцев после публикации в журнале? Причем эта публикация являлась единственным свидетельством ее существования.
Вот и все, что мы имеем. Очень похоже на единственное перо, намекающее на существование неведомой птицы. Неутешительное сравнение.
* * *Павлинье перо, которое Джеймс Чапин привез из Конго, убедило дедушку, что его предположения верны. Где-то в Африке тоже водятся павлины. И он с упорством, достойным лучшего применения, пытался это доказать. Задумал экспедицию в Африку. Естественно, для этого были нужны деньги. И вот тут начались сложности. Пока все путешествия дедушка проводил за свой счет, но теперь деньги закончились. Ничего, решил он, потому что имел хорошие связи, богатых друзей и был полон оптимизма. Дедушка объявил, что намеревается отправиться с экспедицией в бассейн реки Конго на поиски неизвестного науке африканского павлина, и стал ждать, когда потекут денежки. Ждать пришлось долго. К его изумлению, гипотезу о существовании павлинов в Африке научные круги отвергли. Единственное перо сомнительного происхождения в качестве доказательства принято не было. Чтобы получить деньги, требовалось предоставить что-нибудь более солидное.
Другой бы, вероятно, отказался от затеи, но дедушке сделать это не позволила гордость. Скептицизм ученых лишь усиливал его фанатическую убежденность в своей правоте. Шли годы, и постепенно в научных кругах его начали считать одержимым, помешанным на павлинах.
Сидя в пабе на Юстон-роуд, просматривая свои записки о таинственной мисс Б., я не мог избавиться от параллелей. Единственное, что я имел, — рисунок женщины, которая, казалось, никак не могла быть связана с исчезнувшей птицей. По сравнению с этим перо моего деда, безусловно, было неопровержимым доказательством. В скверном настроении я двинулся домой, поговорить с Катей. Оказалось, она уже ушла. У лестницы висела записка: «Вестминстер, Архивный центр».
Мы живем в обществе, которое относится с почти суеверным трепетом к письменным подтверждениям свершившихся фактов. Люди согласны мириться с уничтожением тропических лесов и чуть ли не ежедневной гибелью разнообразных представителей флоры и фауны, но не дай Бог чему-нибудь случиться с письменными документами. Тут поднимается невообразимый шум. И в личной жизни редко кто не подвержен этой страсти. Например, я бережно храню материалы к книге об исчезнувших с лица земли птицах, которую никогда не напишу. Другие не выбрасывают квитанции об оплате за многие годы или рекламные меню давно закрытых заведений, отпускающих обеды на дом. Наши национальные архивы с каждым годом раздуваются все больше и больше. Строители железных дорог в эпоху королевы Виктории снесли уникальные дома времен Тюдоров, зато сохранили для потомства подробные описания расходов на железо и пиломатериалы. Погибли замечательные памятники архитектуры? Ничего. Зато в толстых церковных книгах тщательно записаны даты рождения и смерти членов прихода, начиная чуть ли не с раннего Средневековья.
Я нашел Катю в научном зале Архивного центра, в углу за большим аппаратом для чтения микрофильмов. Причесана иначе, брови нахмурены, сосредоточенно вглядывается в дисплей. В зале было тепло и слегка пахло мокрыми пальто.
Когда я приблизился, она, не отрываясь от чтения, улыбнулась и показала на стул рядом, затем принялась крутить катушки аппарата.
— Нашли что-нибудь интересное? — спросил я, глядя на экран, где мелькали написанные старинным каллиграфическим почерком фамилии, даты, населенные пункты.
— Сейчас… — пробормотала Катя. — Сейчас покажу. Вот смотрите, бухгалтерская книга квартала Марилебон[5] за 1774 год.
На экране высветились страницы старого потрепанного гроссбуха. В левой колонке адреса, рядом фамилии, даты и денежные суммы. На середине страницы я увидел надпись «Орчард-стрит» и дату: «30 апреля 1774 года». Рядом с каждым номером дома по этой улица была указана фамилия арендатора, кроме одного. Дома под номером 24.
— Кажется, в этом доме на Орчард-стрит, по слухам, жила мисс Б.?
— Да, — согласился я.
— Отсутствие фамилии арендатора дома номер 24 по Орчард-стрит означает, что, когда приходил сборщик арендной платы, дом был свободен. Теперь посмотрите сюда.
Катя перемотала микрофильм, достала из ячейки и вставила другой. Нашла нужное место.
— Вот. Орчард-стрит. Те же самые дома годом ранее. Эта страница за 8 июня 1773 года.
«Орчард-стрит, 24, Джозеф Банкс, эск.».
Катя повернулась ко мне:
— Я начала с 1772 года, чтобы наверняка. Тогда дом арендовал мистер Меткаф, а с июня 1773 года — Банкс. Как и сказано в журнале. Затем, к апрелю 1774 года, дом освободился.
— Что это означает?
— Означает то, что их связь к тому времени закончилась.
— Но ведь он мог перевезти ее куда-нибудь в другое место.
Катя отрицательно покачала головой:
— Об этом нигде не сказано. Ни в одной из книг, какие мы просмотрели. Наверное, она перешла к новому мужчине. Или просто надоела Банксу и уехала куда-то, после того как он с ней расплатился.
— Но с ней могло что-нибудь случиться.
Катя поморщилась:
— Понимаю. Умерла при родах. Или вскоре после этого.
— А ребенок? Нигде не упомянуто, что у Банкса были дети, хотя бы незаконнорожденные.
Катя пожала плечами, повернулась к аппарату и начала перематывать фильм.
— Это можно проверить.
Я вскинул брови.
— Как?
— Легко. — Она достала микрофильм из аппарата. — Мы просмотрим книги регистрации рождений и смертей в квартале Марилебон за 1773 и 1774 годы, станем искать женщину с фамилией, начинающейся на «Б» и заканчивающейся на «Н».
— Там могут оказаться таких десятки.
— Ничего, в любом случае у нас будут конкретные фамилии, с которыми можно работать.
Я задумался.
— Ладно… А если мы не найдем никакой подходящей фамилии? Что тогда?
— Тогда мы поищем где-нибудь еще. Если ваш Ханс Майклз увидел связь, то увидим и мы.
Результаты двух следующих дней мало оправдывали оптимизм Кати. Утро третьего дня мы провели на Фаррингдон-роуд, просматривая регистрационные книги квартала — и опять ни одной скончавшейся женщины с фамилией «Б-н». Разумеется, это ничего не значило. Она могла умереть где-нибудь в ином месте. Мы смутно представляли, что делать дальше, но заканчивать охоту не собирались. Андерсон прав. Птица с острова Улиета, возникшая из небытия, стала бы выдающимся открытием, и не надо теперь притворяться, что мне это безразлично. Я потратил много часов, сидя в разных лондонских архивах, просматривая длинные списки умерших. Катя присоединялась ко мне, и мы либо работали за одним аппаратом, либо рядом в доброжелательном молчании. Но у нас по-прежнему не было идей, как портрет мисс Б. связан с птицей. Ну а о самой птице и говорить не приходилось. Оставалась лишь надежда.
Вечер понедельника выдался ненастный. Пока я готовил ужин, дождь нещадно хлестал по окнам кухни. Старинный паровой котел в ответ на это гортанно бормотал, наполняя кухню теплом и уютом. Катя вернулась, когда зашипели противни. Мы уселись за стол. У нас нечего было сообщить друг другу, так что мы открыли бутылку вина и в разговоре вообще не упоминали птицу. Вино нас немного приободрило. Мы весело болтали, а когда вино закончилось, я встал и открыл другую бутылку. Катя приблизилась и встала рядом.
