Стейн Ривертон - Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать
— Этот господин умеет держать себя в руках, — уклончиво ответил Рист. — Но не это самое важное. Мне нужно было рассмотреть его лицо при ярком свете. Трезвый человек не может подойти к другому с лампой в руке и сказать: Простите, сударь, но мне очень хочется посветить лампой вам в лицо. Пьяный же может это проделать, не вызвав ни у кого удивления и не рискуя навлечь на себя гнев.
— Ну и как, удовлетворило тебя то, что ты увидел?
— В высшей степени, — ответил Рист. — На самом деле антиквар Хенглер гораздо моложе, чем тот, за кого он себя выдает.
— Это твое последнее развлечение светить людям лампой в лицо?
— Не развлечение, а интерес, я стал физиономистом.
Зазвонил телефон, и Рист прошел в соседнюю комнату. Разговор длился минуты две. Катарина с интересом прислушивалась к нему и, по-видимому, сердилась, потому что ничего не понимала. Не все владеют искусством говорить по телефону так, чтобы случайный слушатель не понял, о чем идет речь, но Рист был мастером этого дела. Катарина поняла только, что он говорил о какой-то поездке и о какой-то гостинице.
Вернувшись в залу, Рист сел и еще немного поговорил с Катариной.
— А если в субботу мне захочется присутствовать при их игре, что ты на это скажешь? — неожиданно спросил он.
— Так, чтобы они тебя видели?
— Это не обязательно.
— И ты будешь трезвый?
— Конечно.
— Тогда милости прошу.
— Доброй ночи. Возможно, мы до субботы не увидимся. Но в субботу я непременно дам знать о себе. Помни, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы пережить что-нибудь интересное в этом скучном городе. А теперь мне надо спешить, я должен отправить телеграмму.
Рист вырвал листок из блокнота и, подумав, написал:
«Лесничему, Мариелюнд. Сегодня вечером Хенглер тайно едет в Мариелюнд. Рист».
23
Дом лесничего
Дом лесничего стоял в получасе ходьбы от усадьбы господина Мильде. Небольшой дом с красивым, ухоженным садом был со всех сторон окружен лесом. Аллея, густо обсаженная деревьями, которые сплелись ветвями и образовали над дорогой крышу, вела к большой проезжей дороге. Она была любимым местом прогулок для всех жителей округи. В солнечные дни лиственная крыша над аллей сверкала всёми цветами радуги и звенела от пения птиц. Леса господина Мильде были открыты для всех и каждого.
Именно в этой аллее обер-егермейстер с супругой и всеми обитателями Мариелюнда встречали лесничего Сёдринга, когда он недавно привез домой молодую жену. Они приехали вечером, и вдоль всей аллеи стояли люди с зажженными факелами, огонь и дым от которых создавали причудливые картины в темном летнем лесу. В украшенном цветами доме обер-егермейстер сам встретил молодую пару и пожелал им счастья. Господин Мильде неизменно поддерживал старые традиции. Соблюдал старый патриархальный стиль. И поскольку все это шло от чистого сердца и было продиктовано самыми добрыми намерениями, жители округи охотно прощали ему старомодную пышность и излишества его правления. Трагическая смерть господина Мильде произвела на людей сильное впечатление. Сообщение о его смерти было, как гром среди ясного неба, — господин Мильде вел такую правильную жизнь, что его смерть не была окружена никакими легендами. Убийство или самоубийство — и то и другое было одинаково необъяснимо.
… Тихий теплый день перевалил за половину. Солнце немилосердно палило с чистого, безоблачного неба, однако тени стали уже длиннее и лучи косо падали на деревья. Слабый, но освежающий ветер шелестел в кронах. В саду жена лесничего и гость из Копенгагена, профессор Арвидсон, пили кофе и наслаждались прохладой, веявшей из длинной аллеи.
Они ждали возвращения лесничего, который в это время обычно возвращался из господской усадьбы. Сегодня он задержался там дольше обычного. Хозяйка пыталась развлечь гостя, рассказывая ему, как жили в Мариелюнде еще при жизни обер-егермейстера. Эта жизнь мало чем отличалась от жизни всех больших имений. Из рассказа явствовало, что обер-егермейстер Мильде не любил собирать у себя большое общество, не переносил шума и со своими гостями был крайне сдержан. Но все это профессор Арвидсон знал и сам и потому во время разговора был очень рассеян. Несколько раз он вставал и подходил к дороге посмотреть, не идет ли лесничий. Профессор был серьезен, нетерпелив и занят своими мыслями. Он снова и снова доставал из записной книжки телеграмму и читал ее. Телеграмма была короткая, но профессор внимательно изучал ее, было видно, что она сильно занимает его. Особый интерес профессора вызвало время отправления телеграммы, он что-то все время прикидывал в уме. Жена лесничего внимательно наблюдала за ним, однако ни о чем не спрашивала. Она знала, что профессор приехал в связи с каким-то важным делом, которое у него было к ее мужу. Жена лесничего не позволяла себе проявлять любопытство. Она никогда не вмешивалась в дела мужа.
Лесничий и профессор Арвидсон были старые друзья и безгранично доверяли друг другу. Профессор не посвятил лесничего в тайну убийства господина Мильде, но дал ему понять, что дело связано с некими таинственными обстоятельствами, которые он намерен выяснить здесь в Мариелюнде. Профессору хотелось сохранить в тайне свою поездку или, во всяком случае, ее цель. Он опасался, чтобы у Торбена Мильде не создалось впечатления, будто он настойчиво и бесцеремонно вмешивается в дела его семьи. Профессор собирался пробыть в Мариелюнде не больше недели, чтобы быть в Копенгагене к тому времени, когда Торбен вернется туда из Сконе.
Так, примерно, профессор Арвидсон объяснил лесничему цель своего приезда. Сразу же по приезде его удивило странное стечение некоторых обстоятельств. Лесничий показал ему письмо, которое он за день до приезда профессора получил от Торбена Мильде. Однако прежде, чем познакомить профессора с этим письмом, он задал ему несколько вопросов.
Не противоречит ли приезд профессора каким-либо образом интересам Торбена?
На что профессор ответил, нет.[1]
Говорил ли профессор Торбену о своей предполагаемой поездке в Мариелюнд, когда они виделись в Копенгагене?
Профессор снова ответил, нет.
Догадывается ли Торбен, что профессор предпримет эту поездку?
Нет. Ни в коем случае. Торбен уже уехал из города, когда профессор решил отправиться в Мариелюнд.
После этого профессор и лесничий вместе прочитали письмо Торбена. Оно удивило профессора. Из письма было ясно, что Торбен предвидел его возможный приезд в Мариелюнд. Имени профессора он однако не называл. Он писал коротко и сообщал о своем предстоящем возвращении в усадьбу. «Но я прошу, чтобы до моего приезда дом охранялся самым тщательным образом. Пожалуйста, господин лесничий, по возможности больше находитесь в самом доме или хотя бы поблизости. Напоминаю вам, что в доме хранятся произведения искусства, представляющие собой большую ценность. Внушите, пожалуйста, теперешней прислуге, чтобы в дом не впускали никого постороннего. Ни один чужой, приезжий человек ни при каких обстоятельствах не должен попасть в дом. Напоминаю вам, что мой отец, учитывая особую ценность некоторых произведений искусства, три комнаты всегда держал запертыми. Нет нужды говорить, что этот порядок должен неукоснительно соблюдаться и впредь и что ни один человек без моего личного разрешения не должен быть допущен в эти комнаты».
Лесничего особенно поразили слова «о чужом, особенно приезжем человеке». Было похоже, что Торбен предвидел вмешательство профессора и хотел предупредить об этом своего лесничего. Однако профессор стоял на своем: Торбен не мог ничего знать о его намерениях.
— Но он ждет, что кто-то может приехать, — сказал лесничий.
— Судя по письму, да, — согласился профессор.
— И он боится этого человека, иначе не писал бы о нем так настойчиво. Профессор согласился и с этим.
Потом лесничий сказал, что если бы профессор попросил его показать ему дом изнутри, ему пришлось бы отказать старому другу в этой просьбе.
Однако это пока не входило в планы профессора. Он хотел только пожить у лесничего и, насколько возможно, не показываться на глаза местным жителям. Напротив, он посоветовал лесничему выполнять все указания Торбена и при посещении усадьбы следить, чтобы желания хозяина не нарушались.
Лесничий был с ним согласен. Но этот «чужой человек», о котором писал Торбен, не давал ему покоя и занимал его мысли.
— Если Торбен писал не про тебя, — сказал он профессору, — значит, он имел в виду кого-то другого.
Вообще эти события, несомненно носившие на себе печать таинственности, — приезд профессора и письмо Торбена — чрезвычайно встревожили лесничего. Ужас, вызванный смертью обер-егермейстера, еще не рассеялся. Над большим, пустым замком, как в округе называли дом господина Мильде, еще витала какая-то тайна. За чем наблюдал профессор? Кто был этот «чужой человек»? Что означали опасения Торбена? И вдруг к этим роковым необъяснимым вопросам добавилась телеграмма Риста: Хенглер тайно едет в Мариелюнд.
