Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена
— Вы из полиции?
— Я больше в ней не состою, но занятие это мне понравилось, и я продолжаю работать за свой счет… Выгодно! Иногда выискиваются такие золотые дела, как ваше!
— Мое?
— Да, ваше. Это совершенно исключительное дело, если только вы пожелаете обратить на меня ваше внимание.
— А если я этого не сделаю?
— Это необходимо. Вы находитесь в таком положении, что не можете мне ни в чем отказать!
Виктор Данегр почувствовал смутное опасение. Он спросил:
— В чем дело?.. Говорите!
— Хорошо. Вот в двух словах: я послан к вам от госпожи Сенклев, наследницы графини д'Андильо, чтобы потребовать от вас черную жемчужину.
— Черную жемчужину? Ее у меня нет!
— Она у вас.
— Если бы она была у меня, то я был бы убийца.
— Вы и есть убийца.
Данегр расхохотался.
— К счастью, мой милый друг, суд присяжных не был такого мнения. Единогласно, вы слышите, единогласно признали меня невиновным. А когда у нас, кроме сознания своей правоты, есть и уважение двенадцати честных людей…
Отставной сыщик схватил его за руку:
— Без лишних слов, приятель! Слушайте, за три недели до преступления вы украли у кухарки ключ от черной двери и заказали точно такой же у слесаря Утарда, на улице Оберкампф, № 244.
— Неправда, неправда! — бормотал Виктор. — Никто не видел этого ключа… Вы лжете!
— А вот он! Затем должен вам сказать, что вы убили графиню ножом, купленным на рынке, — я укажу вам лавку, — в тот самый день, когда вы заказали ключ. Лезвие его треугольное, с желобком посредине. Вот он.
Виктор Данегр отшатнулся. Сыщик продолжал:
— На нем видны пятна ржавчины. Надо ли вам объяснять их происхождение?
— У вас есть ключ и нож… Превосходно, но кто может утверждать, что они принадлежат мне?
— Во-первых, слесарь, а затем — приказчик, у которого вы покупали нож. Я уже немного освежил их память. Они будут очень рады видеть вас.
Данегр дрожал от страха. Тем не менее он попробовал представиться спокойным.
— Ну, что вы еще скажете? Это все ваши доказательства?
— Есть еще одно. После совершения преступления вы отправились прежней дорогой. Но по середине шкафной комнаты, вы, объятый ужасом, должны были, чтобы не упасть, прислониться к стене.
— Откуда вы это знаете? — спросил заикаясь Виктор.
— Откуда? Никому из этих господ судейских не могло прийти в голову зажечь свечку и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, то они увидали бы на белой штукатурке очень слабое красное пятно, достаточно ясное, однако, для того, чтобы узнать в нем отпечаток наружной стороны вашего большого пальца, — совершенно мокрого от крови, — который вы приложили к стене. А вы ведь знаете, что в антропометрии это один из самых существенных признаков!
Виктор Данегр побледнел от испуга. Пот выступил у него на лбу. Глазами безумного смотрел он на этого странного человека, который говорил о его преступлении так, как будто он был его невидимым свидетелем.
Побежденный, обессиленный, он опустил голову.
— Если я отдам вам жемчужину, — глухо сказал он, — сколько вы мне за это дадите?
— Ничего.
— Как?.. Вы смеетесь!.. Я дам вам вещь, которая стоит тысячи, может быть, сотни тысяч, и ничего не получу?
— Нет, жизнь! И потом вы должны помнить, что эта жемчужина не имеет никакой цены. Вы не можете ее продать. Для чего же вам ее хранить?
— Есть люди, которые скупают… и когда-нибудь, все равно за какую цену…
— Когда-нибудь? Это будет слишком поздно.
— Почему?
— Потому что вас арестуют, но на этот раз уже вследствие улик, которые сообщу я.
Виктор схватил голову обеими руками и задумался. Затем он тихо спросил:
— Когда она вам нужна?
— Сегодня вечером, не позже как через час. Иначе я отправлю вот это письмо прокурору.
Данегр налил себе два стакана вина, выпил залпом один за другим и сказал, вставая:
— Заплатите по счету и пойдемте. Довольно с меня этого проклятого дела!
Наступила ночь. По внешним бульварам они направились к площади l'Etoile. Они шли тихо. Виктор с согбенной спиной, усталый. В парке Монсо он остановился.
— Вот здесь, — сказал он глухим голосом и упал на скамейку. — Здесь… перед нами…
— Перед нами?
— Да, между двумя камнями.
— Между которыми? Вы колеблетесь? Ну, хорошо, я буду вашим добрым гением. Сколько вам надо?
— Столько, сколько надо на билет в Америку.
— Хорошо. Так где же?
— Сосчитайте камни на правой стороне канавки. Она между двенадцатым и тринадцатым.
— В ручье?
— Да, у конца дорожки, на глубине приблизительно десять сантиметров. Если никто не видел, как я нагнулся и сунул ее туда, то она должна быть там.
Гримодан присел и своим перочинным ножом сделал в сыром песке маленькую ямку.
Жемчужина была там!
На следующий день в «Echo de France» появилась следующая заметка, перепечатанная всеми газетами:
«Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпена, который отобрал ее у убийцы графини д'Андильо. В самом непродолжительном времени снимки с этой драгоценности будут выставлены в Лондоне, Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке. Арсен Люпен ждет предложений, которые будет угодно сделать его корреспондентом».
— Порок, очевидно, всегда наказывается, а добродетель всегда вознаграждается, — заключил Арсен Люпен, рассказав мне все подробности этого дела.
— И, очевидно, вы, под именем бывшего сыщика Гримодана, были избраны судьбой для того, чтобы отнять у преступника плоды его злодеяния?
— Именно! И признаюсь вам, что это приключение одно из тех, которыми я больше всех горжусь. Сорок минут, проведенных в комнате убитой графини, после того как я удостоверился в ее смерти, принадлежат к самым удивительным минутам моей жизни. В продолжение сорока минут, поставленный в самое безвыходное положение, я восстановил картину преступления и удостоверился в том, что преступником мог быть только кто-нибудь из слуг графини. Я понял, что для того, чтобы получить жемчужину, надо арестовать слугу, и я оставил в спальне пуговицу от жилета. Но не следовало давать неопровержимых доказательств его виновности, и я поднял забытый на ковре нож, взял ключ, оставленный в замке, замкнул дверь двумя поворотами ключа и стер следы пальцев на стене шкафной комнаты. По-моему, это одно из тех проявлений…
— Гения? — перебил я его.
— Да! Во всяком случае эти соображения не явились бы в голове всякого встречного. В одну минуту решить два главных условия задачи — арест и оправдание! Воспользоваться грозными средствами правосудия, чтобы совершенно сбить с толку мою жертву, привести преступника в такое состояние, что, выпущенный на волю, он неизбежно должен был попасться в западню, которую я ему устроил…
— Бедняга!
— Бедняга? Виктор Данегр? А вы не думаете о том, что он убийца? Было бы в высшей степени безнравственно, если бы жемчужина осталась у него. Достаточно и того, что преступник остался жив!
— И что черная жемчужина осталась у вас!
Здесь оканчиваются (надолго ли?) похождения Арсена Люпена. На некоторое время он скрылся с горизонта, очевидно, для того, чтобы подготовить новое таинственное дело, которое удивит весь мир.
СОЛНЕЧНЫЕ ЗАЙЧИКИ
— Люпен, расскажите что-нибудь.
— Да о чем? Вы и так знаете всю мою жизнь, — отозвался Люпен, подремывавший на диване у меня в кабинете.
— Никто ее не знает, — воскликнула я. — Вы публикуете в газетах письмо, из которого мы узнаем, что в одном деле вы замешаны, другое наладили… Но мы понятия не имеем ни о вашей истинной роли в этой истории, ни о ее подоплеке, ни о развязке драмы.
— Ба! Кому интересны эти сплетни?
— Неужели, по-вашему, никого не интересуют пятьдесят тысяч франков, подаренные вами жене Никола Дюгриваля? Или таинственный способ, которым вы распутали загадку трех картин?
— Да, загадка была не из простых, — согласился Люпен. — Предлагаю для нее заглавие: «Подсказка тени».
— А ваши светские успехи! — продолжал я. — Похождения галантного Арсена! А тайна ваших благодеяний! Все эти случаи, на которые вы так часто мне намекали: «История обручального кольца», «Смерть рядом» и прочее! Люпен, решайтесь!
Люпен к этому времени уже успел прославиться, но главные его подвиги были еще впереди. Ему еще предстояли «Случай с иглой для шприца» и «813». Не помышляя о том, чтобы присвоить древние сокровища французских королей или похитить Европу из-под носа у кайзера, он довольствовался менее дерзкими деяниями и более скромными доходами и растрачивал жизнь в каждодневных трудах, изо дня в день творя зло, так же как и добро, — от полноты души, из прихоти, подобно новому Дон Кихоту, движимому то жаждой развлечений, то состраданием.
Люпен хранил молчание, и я повторил:
— Прошу вас!
— Возьмите карандаш и лист бумаги, — к моему изумлению, откликнулся он.
