Дороти Сэйерс - Смертельный яд
— О! — проговорил Бантер, — я вам верю. Мне приходилось видеть бриллиантовые колье и меховые манто, на которые следовало бы повесить ярлыки: «Плата за грех». И многих семей, которые сейчас так гордятся собой, вообще не существовало бы, если бы какой-нибудь из королей не позабавился бы, как говорится, на стороне.
— Говорят, что кое-кто из высокопоставленных особ снисходил до того, чтобы заметить старую миссис Рэйберн в ее молодые годы, — мрачно объявила
Ханна. — Королева Виктория никогда не позволяла, чтобы она выступала перед членами королевской семьи — она слишком хорошо знала, что эта особа себе позволяла.
— Она ведь, кажется, была актрисой?
— И, говорят, очень была хороша собой, хотя мне не вспомнить, под каким именем она выступала, — задумчиво проговорила миссис Петтикен. — Помню только, что имя было ужасно странное — то ли Гайд-парк, то ли еще что-то в том же духе. А Рэйберн, за которого она вышла замуж, он был никто. Она вышла за него только для того, чтобы замять скандал. Двое детей у нее было (а от кого, понятия не имею), оба умерли от холеры, не иначе, как покарал ее Господь.
— А мистер Бойс говорил об этом не так, — сообщила Ханна, возмущенно фыркнув. — Он сказал что: «Дьявол заботится о своих слугах».
— А! Он был очень неосторожен в выражениях, — сказала миссис Петтикен, — да и неудивительно, если вспомнить, среди каких людей он жил. Но если он остался жить, то со временем остепенился бы. Он бывал очень милым, когда хотел. Бывало, заходил сюда поболтать о том, о сем — и очень забавно выражался.
— У вас слабость к джентльменам, миссис Петтикен, — сказала Ханна. — Любой с хорошими манерами и плохим здоровьем для вас — ягненочек.
— Так мистер Бойс знал о миссис Рэйберн?
— О, да: в семье это все знали, понимаете? И, конечно, мистер Эркерт рассказал бы ему больше, чем нам. На каком поезде мистер Эркерт собирался приехать, Ханна?
— Он заказал обед на полвосьмого. Значит, на том, что прибывает в шесть тридцать.
Миссис Петтикен посмотрела на часы, и Бантер, сочтя это за намек, встал и начал прощаться.
— И я надеюсь, что вы еще к нам зайдете, мистер Бантер, — благосклонно сказала кухарка. — Хозяин не возражает, если мы приглашаем солидных гостей к чаю. В среду у меня полдня свободны.
— А у меня — в пятницу, — добавила Ханна, — и через воскресенье. Если вы принадлежите к евангелистам, мистер Бантер, то преподобный Кроуфорд на Джидд-стрит читает прекрасные проповеди. Но вы, наверное, на Рождество уедете из Лондона.
Мистер Бантер ответил, что Рождество они с хозяином, вне всякого сомнения, проведут в поместье Герцога Денверского, и удалился, окруженный ореолом чужого великолепия.
Глава 10
— Милости просим, Питер, — приветствовал Вимси старший инспектор Паркер, — вот эта леди, которую ты так хотел увидеть. Миссис Балфинч, позвольте мне представить вам лорда Питера Вимси.
— Право, мне очень приятно, — сказала миссис Балфинч и захихикала.
— Миссис Балфинч до своего брака с мистером Балфинчем была душой салон-бара «Девять Колец» на Грейс Инн-роуд, — объявил мистер Паркер, — и славилась своим обаянием и остроумием.
— Ну, будет вам! — сказала миссис Балфинч. — Какой вы, право! Не слушайте вы его, ваша светлость. Знаете, какие они бывают, эти парни из полиции!
— Бессовестный народ, — согласился с ней Вимси, укоризненно качая головой. — Но мне не нужны его рекомендации, я доверяю собственным глазам и ушам, миссис Балфинч. И я могу с уверенностью сказать, что если бы я имел счастье познакомиться с вами вовремя, то целью моей жизни стало бы опередить мистера Балфинча.
— Да вы ничуть не лучше него! — игриво проговорила миссис Балфинч. — Уж и не знаю, что бы сказал мистер Балфинч, если бы услышал наш разговор. Он был очень недоволен, когда к нам пришел полисмен и попросил меня забежать в Ярд. «Не нравится мне это, Грейси, — говорит он, — мы с тобой всегда вели дело, как полагается, и у нас не было неприятностей ни с драками, ни с выпивкой в неположенные часы. А стоит тебе оказаться среди этих ребят, то неизвестно, о чем тебя станут спрашивать». «Не будь таким нюней, — отвечаю ему я. — Там все парни меня знают, и у них ничего на меня нет. А если они просто хотят расспросить меня насчет того джентльмена, который оставил пакетик с порошками у нас в баре, то я готова им все рассказать. Мне винить себя не в чем. А что они подумают, — говорю я, — если я вдруг откажусь идти? Готова спорить, что они решат, будто тут дело нечисто». «Ну, — говорит он, — тогда я иду с тобой». «Да неужели? — говорю я. — А как же новый бармен, которого ты собирался сегодня принять на работу? Потому что знай, — говорю я, — подавать кувшины и бутылки я не стану, непривычная. Так что делай, как знаешь». С тем я и ушла, а его оставила заниматься делами. Только поймите правильно: он мне за эту заботу и нравится. Я ничего против Балфинча сказать не хочу. Но я и сама себя в обиду не дам, ни полиции, ни кому-либо другому.
— Совершенно верно, — терпеливо согласился Паркер. — Мистеру Балфинчу не о чем беспокоиться. Мы всего лишь хотим, чтобы вы рассказали нам, как можно подробнее, о том молодом человеке, которого вы видели, а потом помогли бы нам найти тот пакетик из белой бумаги. Возможно, этим вы спасете от наказания невинного человека. Я уверен, что ваш муж не станет возражать против этого.
— Бедняжка! — сказала миссис Балфинч. — Право, когда я читала про этот судебный процесс, то сказала Балфинчу…
— Минуточку. Если можно, я бы попросил вас начать с самого начала, миссис Балфинч. Лорду Питеру будет тогда понятнее, что именно вы хотите нам рассказать.
— Ну конечно! Ну, милорд, до того как выйти замуж, я работала за стойкой в «Девяти Кольцах», про это уже говорил старший инспектор. Я была тогда мисс Монтегю (имя получше, чем Балфинч, так что мне было почти что жаль с ним расставаться, но что поделать: девушке приходится идти на большие жертвы, когда она выходит замуж, так что одной жертвой больше, одной меньше — какая разница). Я работала только в салон-баре, а не в общем зале, потому что эль разносить никогда не согласилась бы — район у нас не слишком хороший, только вечерами в салон захаживали очень милые джентльмены-юристы. Ну, вот я и говорю: я работала там до самой свадьбы, а она была этом августе. И я помню: как-то вечером заходит к нам один джентльмен…
— А вы не могли бы вспомнить точную дату?
— С точностью до дня не смогла бы, потому что не хочу говорить неправды, но это было незадолго до самого длинного дня в году, потому что я помню, что сказала об этом тому джентльмену — просто для того, чтобы что-то сказать, понимаете?
— Это достаточно близко, — сказал Паркер. — Примерно двадцатого или двадцать первого июня, может днем раньше или позже?
— Правильно, более точно я уже не скажу. А что до того, который был час, вот это-то я сказать могу. Я знаю, как вам, детективам, всегда важно знать, как были повернуты стрелки часов. — Миссис Балфинч снова захихикала и лукаво посмотрела на своих собеседников, ожидая восторгов. — Там сидел один джентльмен — я его не узнала, он в наших местах раньше не бывал. И он спросил меня, во сколько мы закрываемся, и я ответила, что в одиннадцать, на что он сказал: «Слава Богу! А то я боялся, что меня выставят в десять тридцать». А я посмотрела на часы и сказала: «О, вам все равно не надо беспокоиться, сэр: мы всегда ставим часы так, чтобы они показывали на пятнадцать минут больше». На часах было двадцать минут одиннадцатого, так что на самом деле было всего пять минут. Так что мы немного поговорили о всяких там запретах и правилах, и что нас снова хотят заставить закрываться в половине одиннадцатого, только в суде у нас есть приятель симпатичный мистер Джадкинс, он нас отстоял… И пока мы это обсуждали — я прекрасно это помню — дверь вдруг резко распахивается, и входит молодой джентльмен, да так поспешно, что чуть ли не падает. И говорит «Двойной бренди, и побыстрее!». Ну, мне не хотелось обслуживать его сразу же, потому что вид у него был такой бледный и странный, что мне показалось — он и без того перебрал сверх нормы. А хозяин насчет этого у нас следил строго. Но говорил он нормально — совершенно четко, не повторялся, не запинался. И глаза у него, хоть и были какие-то странные, но они не были мутными и остекленевшими. Ну, вы понимаете, о чем я. У меня глаз наметанный. Он прямо-таки уцепился за стойку, весь съежился и сложился чуть ли не вдвое. И он говорит: «Налейте мне побольше, будьте умницей. Я себя отвратительно чувствую». Тот джентльмен, с которым я разговаривала, говорит ему: «Держитесь! — говорит. — Что случилось?». А джентльмен ему отвечает: «Меня вот-вот вырвет». И кладет руки на живот — вот так.
Миссис Балфинч схватилась за живот и театрально закатила свои огромные голубые глаза.
— Ну, тут я поняла, что он не пьяный, так что налила ему двойную порцию «Мартеля» и плеснула туда немного содовой. Он проглотил все залпом и говорит: «Ну вот, теперь получше». А другой джентльмен обхватил его за пояс и помог сесть. В баре было много посетителей, но они особого внимания на него не обратили, потому что обсуждали результаты скачек. А вскоре тот бледный джентльмен попросил у меня стакан воды. Я принесла ему воды, и он говорит: «Извините, что так сильно напугал вас, но я только что пережил сильное потрясение, а я страдаю гастритом и любая неприятность сразу же отражается на моем желудке. Однако, — говорит он, — думаю, вот это мне поможет». И он достает из кармана пакетик из белой бумаги с каким-то порошком, высыпает его в воду, размешивает прямо авторучкой и выпивает».
