Агата Кристи - Большая четверка
– Вот видите, – сказал Пуаро, – ваши вопросы не имели бы смысла.
– Вы догадались об этом прежде?
– «Предугадать задачу – значит почти решить ее», – озвучил Пуаро одну из актуальных проблем бриджа, которой я уделял немало времени. – Mon ami, если вы поступаете так, вам нет необходимости гадать.
– Не отвлекайтесь на пустяки, – нетерпеливо сказал я. – Вы это предвидели?
– Да.
– Почему?
Пуаро сунул руку в карман и выудил оттуда… белого слона!
– Как! – воскликнул я. – Вы забыли вернуть фигуру доктору Саваронову?
– Вы ошибаетесь, друг мой. Тот слон по-прежнему лежит у меня в левом кармане. Я прихватил его двойника из ящика с шахматным набором, который мадемуазель Давилова столь любезно позволила мне осмотреть. Множественное число от слова «слон» – «слоны-ы».
Он протянул конечное «ы» с каким-то подвыванием. Я ничего не понимал.
– Но зачем вы его взяли?
– Я хотел выяснить, являются ли они абсолютно одинаковыми.
Он поставил две фигурки на стол рядом.
– Ну конечно же, они одинаковые, – сказал я. – Совершенно одинаковые.
Пуаро, склонив голову набок, посмотрел на фигуры.
– Выглядят они именно так, признаю. Но нельзя признавать за факт то, что не проверено. Прошу вас, принесите мои маленькие весы.
С невероятной осторожностью он взвесил две шахматные фигурки, а потом повернулся ко мне, и его лицо торжествующе сияло.
– Я был прав! Видите, я был прав! Невозможно обмануть Эркюля Пуаро!
Он бросился к телефону и с нетерпением ждал, когда его соединят.
– Джепп? А! Джепп, это вы… Говорит Эркюль Пуаро. Присмотрите за слугой, Иваном. Ни в коем случае не дайте ему ускользнуть. Да, да, именно это я и говорю.
Он бросил трубку и повернулся ко мне.
– Вы еще не понимаете, Гастингс? Я объясню. Уилсон не был отравлен, он был убит электрическим разрядом. Сквозь одну из этих шахматных фигур пропустили тонкую металлическую проволоку. Стол был подготовлен заранее и установлен на строго определенном месте. Когда слон очутился на одной из серебряных клеток, сквозь тело Уилсона прошел разряд, мгновенно убивший его. Единственным следом оказался электрический ожог на его руке… на левой руке, поскольку он был левшой. Стол был частью хитроумного устройства. Тот стол, который показали мне, был его копией, совершенно безобидным предметом. Им заменили оригинал сразу после убийства. Управлялся смертельный механизм из нижней квартиры, в которой, если вы помните, только что сделали ремонт. Но по крайней мере один из преступников должен был находиться в квартире Саваронова. Девушка – агент Большой Четверки, она хочет получить деньги Саваронова.
– А Иван?
– Я сильно подозреваю, что Иван – не кто иной, как прославленный Номер Четвертый.
– Что?!
– Да. Этот человек – непревзойденный актер. Он может принять любой облик, какой ему вздумается.
Я обдумал происшествия последнего времени, вспоминая санитара из сумасшедшего дома, молодого мясника, фальшивого доктора – все они были одним и тем же человеком и ничуть не походили друг на друга.
– Это изумительно, – сказал я наконец. – Все сходится. Саваронов подозревал заговор, именно поэтому он так не хотел участвовать в матче…
Пуаро молча посмотрел на меня. Потом вдруг резко отвернулся и принялся шагать по комнате.
– У вас случайно нет какой-нибудь книги по шахматам, друг мой? – внезапно спросил он.
– Полагаю, найдется.
Мне понадобилось некоторое время на поиски нужного томика, но в конце концов я его нашел и принес Пуаро, и тот сразу же уселся в кресло и принялся читать с неподдельным интересом.
Примерно через четверть часа зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Джепп. Иван вышел из квартиры, неся большой узел. Он прыгнул в ожидавшее его такси – и началась охота. Иван явно старался оторваться от своих преследователей. Наконец ему показалось, что это удалось, и он поехал к большому пустующему дому в Хэмпстеде. Дом тут же окружили.
Я пересказал все это Пуаро. Он лишь посмотрел на меня, как будто едва слыша, что я говорю. Он держал перед собой открытую книгу.
– Послушайте-ка, друг мой… Вот это – дебют Лопеса. 1. е4 – е5; 2. Кf3 – Kc6; 3. Cb5… Далее возникает вопрос, какой ход лучше для черных. Здесь уже несколько вариантов. И именно третий ход белых убил Гилмора Уилсона, Cb5. Именно третий ход… Вам это о чем-нибудь говорит?
Я не имел ни малейшего представления, о чем это он рассуждает, и так ему и сказал.
– Представьте, Гастингс, вы сидите вот тут в кресле и слышите, что дверь внизу открылась и захлопнулась. Что вы подумаете?
– Наверное, что кто-то вошел или вышел.
– Да… но у вас всегда будут два возможных ответа: кто-то вышел – или кто-то вошел… А ведь это полностью противоположные вещи, Гастингс! Но если вы избираете неправильный ответ, вскоре появится небольшое логическое несоответствие и покажет вам, что вы взяли неверный след.
– Что все это значит, Пуаро?
Пуаро, преисполнившись энергии, вскочил на ноги.
– Это значит, что я был полным идиотом. Быстрее, быстрее, в Вестминстер! Мы еще можем успеть!
Мы поймали такси. Пуаро ничего не отвечал на мои взволнованные вопросы. Затем мы бегом взбежали по ступеням… На звонки и стук никто не отвечал, но, прижавшись ухом к двери, я услышал звучавшие в квартире доктора Саваронова приглушенные стоны.
Портье в холле имел запасной ключ и после небольшой заминки согласился дать его нам.
Пуаро сразу бросился в дальнюю комнату. Пахнуло хлороформом. На полу лежала Соня Давилова, связанная, с кляпом во рту и куском ваты, накрывшим часть лица. Пуаро отшвырнул его и попытался привести девушку в чувство. Вскоре прибыл врач, и Пуаро передал пострадавшую под его опеку, а сам отошел в сторону вместе со мной. Никаких следов доктора Саваронова в квартире не обнаружилось.
– Что здесь произошло? – в полном недоумении спросил я.
– Произошло как раз то, о чем мы с вами говорили: из двух возможных выводов я сделал неверный. Вы ведь слышали: я говорил, что любой девушке нетрудно было бы изобразить Соню Давилову, потому что они с дядей не виделись много лет?
– Ну, и?…
– Ну, и противоположное точно так же верно. Кому угодно нетрудно было бы притвориться ее дядей.
– Что?!
– Саваронов действительно погиб во время революции. Человек, делавший вид, что он сбежал из горнила революционных страстей, человек, изменившийся настолько, что «старые друзья с трудом его узнавали», человек, так удачно получивший в наследство огромное состояние…
– Ну, ну… кто же он?
– Номер Четвертый. Можно не сомневаться в том, что он испугался, когда Соня рассказала ему, как она подслушала его слова о Большой Четверке. Снова он проскользнул у меня сквозь пальцы! Он догадался, что в конце концов я выйду на правильный путь, так что отправил честного Ивана с узлом, чтобы отвлечь наше внимание, усыпил девушку – и сбежал, и теперь, без сомнения, уже успел превратить в наличные основную часть наследства русской благодетельницы.
– Но… но тогда кто пытался его убить?
– Никто не пытался убить его. Уилсон и был назначенной жертвой.
– Но почему?
– Друг мой, Саваронов был вторым по силе шахматистом мира. А Номер Четвертый, скорее всего, едва смог выучить несколько дебютов. Конечно, он не мог допустить, чтобы его разоблачили. Он сделал все для того, чтобы избежать встречи. Когда его попытки потерпели неудачу, судьба Уилсона была решена. Любой ценой нужно было скрыть то, что великий Саваронов вообще не умеет играть в шахматы. Уилсон обычно начинал дебютом Лопеса, и можно было почти с полной уверенностью сказать, что и в этот раз он использует именно его. Номер Четвертый подготовил смерть противника на третьем ходу, в тот момент, когда лишь начинается настоящая игра.
– Но, мой дорогой Пуаро, – настойчиво продолжил я расспросы, – разве мы имеем дело с сумасшедшим? Я внимательно следил за вашими рассуждениями и признаю, что вы должны быть правы, однако убить человека лишь ради того, чтобы не выйти из роли? Уж наверное были куда более простые пути, зачем такие сложности? Он мог просто сказать, что врач запретил ему напрягаться!
Пуаро наморщил лоб.
– Certainement,[16] Гастингс, – сказал он, – другие пути были, но не такие убедительные. Кроме того, вы исходите из предположения, что убийства всегда следует избегать, не так ли? Ну, а мысль Номера Четвертого работает иначе. Я поставил себя на его место, вы на это не способны. Я ощутил его мысли. Он наслаждался ролью гроссмейстера, начиная этот матч. Не сомневаюсь, он даже посещал шахматные турниры, чтобы изучить свою роль. Он сидел и хмурился, изображая работу мысли; он создавал впечатление, что строит великие планы, и все это время внутренне умирал со смеху. Он-то знал, что ему известны только два хода… и что ему просто нет надобности знать больше. И ему нравилось предвидеть ход событий и заставить человека стать своим собственным палачом в тот самый момент, когда того хотелось Номеру Четвертому… О да, Гастингс, я начинаю понимать нашего друга и его психологические особенности.
