Артур Дойл - Преступления и призраки (сборник)
Наши три батареи тогда, это было в 1850-м, стояли на Корфу и один из офицеров, молодой такой лейтенантик, решил пройтись по горам, поохотиться. И не вернулся, сэр. Сам-то не вернулся, а собака его прибежала и ну выть да лаять, да звать за собой – разве только по-человечески не говорила! Сразу, значит, снарядили поисковую партию, и собака привела ее к неприметному овражку, где под несколькими наспех срезанными охапками папоротника и прочей травы лежал наш лейтенант, и горло у него было этак, знаете, аккуратно распорото от уха до уха. Бедный малый… В полку его любили, и солдаты, и офицеры, так что мы все поклялись, что уж эта-то смерть не останется неотомщенной.
Должен вам сказать, что местные греки, подстрекаемые своими священниками, при каждом удобном случае норовили подстроить нам каверзу. Для этих священников есть какое-то особое название… сейчас… «Папа» – это римский, а греческие зовутся как-то иначе… не то «поппы», не то «попы»… В общем, мы развернутым строем вошли в город, капитан приказал всем этим, как их, попам явиться к нему, после чего каждый из них должен был засвидетельствовать и доказать свою невиновность. Трое из них, сэр, не смогли этого сделать, наоборот: на их лицах читались явные следы страха и растерянности. Тут же состоялся военно-полевой суд, по приговору которого эти три попа были осуждены на смертную казнь через повешение. Легко сказать, сэр; а вот как привести приговор в исполнение? Ни один человек, который приложит руку к казни греческого священника, не проживет после этого и часа. Порукой тому – решимость всех греков, сколько их ни есть на Корфу, и острота их ножей (а ножей на Корфу ровно столько, сколько самих греков). Однако капитан спросил, кто согласен стать добровольцем – и я сделал шаг вперед, сэр, потому как считал, что это мой долг: ведь я не просто служил в роте убитого лейтенанта, но вдобавок был ординарцем…
Что ж, воздвигли эшафот, войска встали вокруг него в каре, и я повесил всех троих: высоко, как Амана. А когда дело было сделано, капитан говорит: «Все правильно, парень, ты помог нам в затруднительной ситуации, а теперь давай-ка потрудимся, чтобы спасти жизнь тебе самому». Выстроил войско сомкнутым строем так, что я оказался в самой середине, и мы таким манером двинулись к гавани. Там ждал пароход, основные якоря на котором уже подняли и ждали только нашего прибытия, чтобы поднять еще и малый якорь, убрать сходни да и отчалить от берега подобру-поздорову. А со всех сторон так и напирала толпа греков, жаждущих завести со мной знакомство покороче, так что я был прямо-таки счастлив, когда меня наконец буквально впихнули на палубу. Ох, вы бы слышали, сэр, как все это сборище завыло от отчаянья, когда увидело, что корабль развел пары и направляется в открытое море! Большую часть своей жизни я прожил сам по себе, без семьи, да и в основном без друзей, так что это был поистине единственный случай, когда кто-то искренне горевал при расставании со мной. И как горевал, сэр! Сколько народу! Мы как следует обыскали корабль – и возблагодарили судьбу за эту предусмотрительность: на борту оказалось трое непрошеных пассажиров. Все греки, сэр, и каждый с ножом на поясе. К тому времени, как их удалось отыскать, судно удалилось от берега уже порядочно, тем не менее всех троих тут же отправили за борт. Удалось ли им доплыть до острова? Никогда не задумывался об этом, сэр. Полагаю, что нет. Так о чем это я рассказывал, сэр? А, да: вот за тот случай меня и сделали капралом!
Старый артиллерист гордо улыбнулся, явно ни о чем не сожалея, а, наоборот, с удовольствием воскрешая в памяти обстоятельства, при которых он получил свои первые нашивки.
– Кстати, как вас зовут? – спросил я, вдруг сообразив, что до сих пор не знаю имени моего собеседника.
– Сержант Тернбулл, сэр. Тернбулл со Второй батареи, Королевская конная артиллерия. В Крымской кампании служил под началом майора Кэмпбелла. Хоть сам майор, хоть капитан Онслоу, хоть кто из старых служак – все подтвердят мои слова, сэр, да каждый из них вам охотно и о своем расскажет, если сошлетесь на меня. Хорошо запомнили мою фамилию, сэр?
Я кивнул, с трудом удержавшись от зевка.
– Да я и сам еще много интересного мог бы рассказать, сэр. Например, был такой случай, уже не с нами, а с французами: один зуав, пьяный в стельку, перепутал, куда надо свернуть, и забрел к русским. У них на мамелоне в ту пору была пирушка, он так уверенно идет туда – часовой его и пропустил. Тогда зуав… схватили, конечно… а полковник и говорит… вскочил – и… вот так он и вышел на свободу…
Его слова доносились до меня уже сквозь полудрему, причем какую-то странную: вроде бы никогда на меня прежде не нападала сонливость такого рода. Наверно, меня просто разморило в тепле возле камина… да и устал я за сегодня…
* * *Придя в себя, я обнаружил, что по-прежнему сижу в холле деревенской гостиницы, напротив камина. Но огонь в камине уже почти догорел, да и от свечей в канделябре остались одни огарки.
Гостиничный холл был совершенно пуст.
Я попробовал встать – и испытал удивительно забавное чувство: такое впечатление, что то ли гостиница, то ли сам я, то ли, по крайней мере, мой мозг стремительно закружился волчком. Пришлось снова опуститься в кресло.
Что-то со мной было не в порядке. Чего-то явно не хватало.
Сколько вообще времени прошло с тех пор, как…
Я сунул руку в жилетный карман – и обнаружил, чего именно не хватало: часов. В глубоком недоумении (мне ведь было точно известно: перед тем как меня сморил сон, часы оставались на месте!), я полез в другой карман, где хранился бумажник. Но часов не оказалось и там. Более того, бумажника там тоже не оказалось.
– Эй, кто это тут? – послышался чей-то голос (очевидно, мои поиски не были бесшумны). Через минуту в холл спустился совершенно незнакомый человек, крепкого сложения, в скромном, но ладно сидящем костюме. Ростом незнакомец был чуть ниже среднего, а лет как раз средних, даже постарше. В руке он держал свечу.
– А, вот вы где, сэр… Рад приветствовать вас в моей гостинице! Жена сказала мне, что у нас постоялец, но я думал, вы давно уже прошли к себе в комнату… Сам я весь день провел на ярмарке в Лланморрисе – не ближний свет, так что вернулся только сейчас.
– Меня ограбили! – воскликнул я, наконец сообразив, что произошло.
– Ограбили? В моей гостинице?! – возмущенно произнес хозяин, склоняясь ко мне со свечой в руке, но при этом не столько всматриваясь, сколько принюхиваясь.
– Да… И деньги, и часы – все украли… – сказал я в расстроенных чувствах. – Кстати, который час?
– Без малого час ночи, – хозяин покачал головой. – Сэр, вы точно хотите заявить, что произошло ограбление? Вы ничего не путаете?
– Ни о какой путанице не может быть и речи. Да, мы сидели с грабителем за одним столом… да, пили… потом я заснул – это, кажется, примерно в одиннадцать… Значит, у него было в запасе около двух часов, чтобы скрыться.
– Гм… Полтора часа назад со станции ушел поезд, – сказал хозяин гостиницы. – Надо думать, грабитель, кем бы он ни был, воспользовался этой возможностью, чтобы скрыться отсюда. А ну-ка, поднимайтесь, сэр… обопритесь на меня… Да, пошатывает вас изрядно, причем, похоже, не только от спиртного. А! Вот какой запах я, оказывается, еще с самого начала различил! Лаундаум. Этот негодяй не просто напоил вас бренди за ваши же деньги, сэр: он подмешал вам в стакан опиум.
– Мерзавец! – вскричал я. – Ну, он за это поплатится. К счастью, мне известно его имя!
– Отлично, сэр!
– Да, мне известно его имя, и теперь негодяю не будет ни сна, ни покоя, пока он не окажется схвачен! Я добьюсь, чтобы сведения о нем поступили в каждый полицейский участок Британской империи! Тебе не уйти от воздаяния, сержант Тернбулл, недостойный ветеран, опозоривший свою Вторую батарею!
– Господи, спаси и помилуй! – в полном изумлении вскричал хозяин. – Да ведь это же мое имя! Я и есть сержант Тернбулл! Вторая батарея Королевской конной артиллерии, сэр. Крымская кампания и Большой Бунт. За обе кампании имею награды…
– Черт побери! А кто же в таком случае этот грабитель?!
– Даже представить себе не могу! – воскликнул мой теперешний собеседник. И вдруг глаза его озарились догадкой. – Постойте, сэр… Это случайно не высокий худощавый тип с таким вот приметным шрамом на лбу?
– Точно! Он и есть!
– Понятно… Да, это один из тех субъектов, по которым виселица даже не плачет, а прямо-таки рыдает горькими слезами! «Сержант», ха! Да он в жизни не носил формы, если, конечно, не считать робу каторжника! Джо Келси, вот это кто.
– Как? Вы хотите сказать, что это не ветеран Крымской кампании?!
– Ни в коем разе, сэр. Он и за пределами Англии, насколько я знаю, никогда не бывал. Разве что на Гибралтаре, да и то – не по своей воле. Он оттуда, кстати, сумел сбежать довольно-таки оригинальным способом…
– Постойте! То есть все, что он мне рассказывал… – я схватился за голову. – История о лейтенанте, ходившем в бой с ясеневой дубинкой, история о полковнике, поставившем двадцать пять фунтов на один выстрел… Ходячие трупы, греческие священники… Значит, все это – просто выдумки?!
