Морис Леблан - Арсен Люпен против Херлока Шолмса
— К вашим услугам, месье. Впрочем, почему бы нам не поговорить при отце?
— Нет, мадемуазель, и умоляю вас даже голоса не повышать. Лучше, чтобы господин Дестанж ничего не слышал.
— Для кого лучше?
— Для вас, мадемуазель.
— Я не согласна на разговор, который не должен слышать отец.
— И все-таки придется вам согласиться.
Оба встали, взгляды их встретились.
— Говорите, месье, — сказала она.
Не желая садиться, он начал:
— Надеюсь, вы меня извините, если ошибусь в некоторых второстепенных вещах. Однако я отвечаю за полную точность всех излагаемых фактов.
— Меньше слов, прошу вас. К делу.
По этому резкому замечанию он понял, что молодая женщина насторожилась, и стал продолжать:
— Хорошо, перейдем к делу. Пять лет назад вашему отцу случилось встретиться с неким господином Максимом Бермоном, представившимся ему как предприниматель… или архитектор, точно не скажу. Но господин Дестанж проникся к этому молодому человеку искренней симпатией и, поскольку состояние здоровья не позволяло ему самому заниматься проектами, предоставил господину Бермону выполнение нескольких заказов от старых клиентов, заказов, которые, как ему казалось, его помощник вполне был в состоянии исполнить.
Херлок умолк. Ему показалось, что Клотильда очень сильно побледнела. Однако, сохраняя полное спокойствие, она произнесла:
— Мне ничего не известно о том, что вы говорите, и не понимаю, чем все это могло бы меня заинтересовать.
— А вот чем, мадемуазель. Господин Максим Бермон зовется по-настоящему, как вам известно, Арсен Люпен.
Она засмеялась.
— Невозможно! Арсен Люпен? Господин Максим Бермон зовется Арсен Люпен?
— Именно так, как я имел честь доложить вам, мадемуазель, и поскольку вы отказываетесь понять меня с полуслова, добавлю, что Арсен Люпен нашел в этом доме для осуществления своих планов верную подругу, нет, больше чем подругу, слепо повинующуюся сообщницу… преданную ему безраздельно.
Она поднялась и, нисколько не волнуясь или, по крайней мере, волнуясь настолько мало, что Шолмс был поражен подобным самообладанием, заявила:
— Не знаю о цели вашего поведения, месье, и ничего не хочу о ней знать. Прошу без лишних слов покинуть этот дом.
— В мои намерения никогда и не входило бесконечно навязывать вам свое присутствие, — так же спокойно, как и она, ответил Шолмс. — Вот только я решил не уходить отсюда один.
— Кто же пойдет с вами?
— Вы!
— Я?
— Да, мадемуазель, мы выйдем вместе из особняка, и вы без возражений, без единого слова пойдете за мной.
Самым странным во всей этой сцене было полное спокойствие обоих. Их разговор походил не на поединок двух противников, равно обладающих сильной волей, но по тону и манере более напоминал светскую беседу, в которой просто высказываются разные точки зрения собеседников.
В широко распахнутую дверь можно было видеть, как в ротонде господин Дестанж медленно, размеренными движениями переставлял книги.
Клотильда села на место, легонько пожав плечами. Херлок вытащил часы.
— Сейчас половина одиннадцатого. Уходим через пять минут.
— А если нет?
— В противном случае я пойду за господином Дестанжем и расскажу ему…
— Что?
— Всю правду. О лжи Максима Бермона и двойной жизни его сообщницы.
— Сообщницы?
— Да, именно той, которую называют Белокурая дама, той, что была блондинкой.
— А чем вы все это докажете?
— Отведу его на улицу Шальгрен и покажу переход, сооруженный Арсеном Люпеном, когда он якобы занимался там строительными работами, между домами номер 40 и 42, тот переход, которым вы оба воспользовались позавчера ночью.
— А потом?
— Потом поеду с господином Дестанжем к мэтру Детинану и спущусь по черной лестнице, как сделали вы с Арсеном Люпеном, уходя от Ганимара. Мы вместе поищем точно такой же переход, который наверняка существует между домом адвоката и соседним, выходящим не на улицу Клапейрон, а на бульвар Батиньоль.
— А дальше?
— А дальше я поведу господина Дестанжа в замок Крозон и, поскольку ему хорошо известно, какие именно работы производил там Арсен Люпен во время реставрации здания, не составит никакого труда отыскать тайные переходы, проложенные людьми из банды Люпена. Он сам убедится, что, воспользовавшись ими, Белокурая дама проникла ночью в комнату графини и забрала с камина голубой бриллиант, а потом, через две недели, пробралась в апартаменты консула Блейхена, чтобы запрятать камень во флакон… Странный какой-то поступок, не правда ли? Я объясню это, скорее всего, женской местью, но в общем цель не играет особой роли…
— Потом?
— Потом, — посерьезнел Херлок, — отправимся вместе с господином Дестанжем на авеню Анри-Мартен, 134, и примемся выяснять, каким образом барон д'Отрек…
— Замолчите, замолчите, — с внезапным ужасом заговорила вдруг Клотильда. — Запрещаю вам! Как вы осмелились сказать, что я… обвинить меня…
— Я обвиняю вас в убийстве барона д'Отрека.
— Нет, нет, это клевета.
— Вы убили барона д'Отрека, мадемуазель. Вы нанялись к нему на службу под именем Антуанетты Бреа с целью похитить голубой бриллиант, и вы его убили.
Сломленная, уже просительно она прошептала:
— Замолчите, месье, умоляю вас. Раз уж вы знаете столько всяких вещей, должны были бы понять, что я не убивала барона д'Отрека.
— Я не сказал, что это было предумышленное убийство, мадемуазель. Барон д'Отрек был подвержен приступам помешательства, и тогда с ним справиться могла лишь только сестра Августа. Она мне сама сказала об этом. В отсутствие ее он, видимо, на вас набросился и в борьбе, защищая свою жизнь, вы, я думаю, ударили его. А впоследствии, ужаснувшись, позвонили лакею и сбежали, даже позабыв сорвать с пальца жертвы кольцо с голубым бриллиантом, за которым вы охотились. Чуть позже привели одного из сообщников Люпена, служившего в соседнем доме, вместе перенесли барона на кровать и прибрали комнату… все еще не решаясь забрать голубой бриллиант. Вот что произошло. Значит, я повторяю, вы не хотели убивать барона. Но удар нанесли именно эти руки.
Она сплела их на лбу, свои тонкие бледные руки, и долго сидела так, не двигаясь. Наконец, расцепив пальцы, подняла к сыщику скорбное лицо и произнесла:
— И все это вы собираетесь рассказать отцу?
— Да, и добавлю, что у меня есть свидетель, мадемуазель Жербуа, которая узнает Белокурую даму, а кроме того, сестра Августа, которая узнает Антуанетту Бреа, и графиня де Крозон, которая узнает мадам де Реаль. Вот что я ему скажу.
— Вы не осмелитесь, — заявила она, овладев собой перед лицом грозившей ей опасности.
Он поднялся и сделал шаг в направлении библиотеки. Клотильда остановила его:
— Минуту, месье.
Потом подумала и, уже полностью обретя самообладание, спокойно спросила:
— Вы ведь Херлок Шолмс?
— Да.
— Что вам от меня нужно?
— Что мне нужно? Я вступил с Арсеном Люпеном в поединок, из которого во что бы то ни стало должен выйти победителем. В ожидании развязки, которая вскоре наступит, считаю, что захват такого ценного заложника, как вы, даст мне значительное преимущество перед моим противником. Так что вы пойдете со мной, мадемуазель, и я поручу вас заботам одного из друзей. Как только цель будет достигнута, вы окажетесь на свободе.
— Это все?
— Все. Я не имею никакого отношения к полиции этой страны и, следовательно, не чувствую за собой права быть… вершителем правосудия.
Похоже, эти слова ее убедили. Однако потребовалась еще передышка. Глаза ее закрылись. Шолмс смотрел на нее, ставшую вмиг такой спокойной, почти безразличной к подстерегавшей опасности.
«И вообще, — думал англичанин, — считала ли она себя в опасности? Нет, ведь ее защищал сам Люпен. С Люпеном ничего не страшно. Люпен всемогущ, он не может ошибаться».
— Мадемуазель, — напомнил он, — я говорил о пяти минутах, а прошло целых тридцать.
— Разрешите мне подняться к себе, чтобы забрать вещи?
— Если вам так угодно, мадемуазель, я подожду вас на улице Моншанен. Консьерж Жаньо — мой лучший друг.
— Ах, так вы знаете, — ужаснулась она.
— Я много чего знаю.
— Хорошо. Сейчас позвоню.
Ей принесли пальто и шляпу. Шолмс сказал:
— Надо как-то объяснить господину Дестанжу наш отъезд и назвать причину, по которой вы можете отсутствовать несколько дней.
— В этом нет надобности. Я скоро вернусь.
Снова взгляды их встретились, оба смотрели, саркастически улыбаясь.
— Как вы в нем уверены! — заметил Шолмс.
— Слепо ему верю.
— Все, что он делает, хорошо, не так ли? Все, чего хочет, получается. И вы все одобряете, и сами готовы на все ради него.
— Я люблю его, — задрожав, сказала она.
— И думаете, он вас спасет?
Пожав плечами, она направилась к отцу.
— Забираю у тебя господина Стикмана. Мы поедем в Национальную библиотеку.
