Марджери Аллингем - Тигр в дыму
— А ну поглядь-ка, кто это!
Билл, оборванец, чье изможденное лицо являлось, как заметил Джеффри, результатом искусной гримировки, а лихорадочная веселость, наоборот, была своя собственная, засеменил вперед, вглядываясь, и вдруг захохотал:
— Понятия не имею! Знать такого не знаю. Шмоткин дружок, надо думать. Бригадир, тот совсем другой! Будь тут Бригадир, уж меня бы тут не было, я вам доложу! От меня бы тут только пыль полетела!
Джеффри опять попробовал подняться на ноги, и на сей раз ему это удалось. Но Альбинос отшвырнул его назад одной ручищей, силы в которой заключалось не меньше, чем в конском копыте.
— Будешь смирно сидеть, ты? — рявкнул он. — Кажется, придется нам тут с тобой разобраться, кто ты таков будешь.
Он рванул воротник пальто Ливетта и запустил руку во внутренний карман. Горбун услужливо приволок перевернутый ящик из-под чая. Альбинос принялся методично и с толком выкладывать на импровизированный стол содержимое кармана. У Джеффри хватило благоразумия не пытаться сопротивляться. Он молча сидел и спокойно ждал. Он не принадлежал к тем, кто таскает в карманах много всякой ерунды, и обыск мало что дал. У него нашлось несколько фунтов в бумажнике, чековая книжка, водительские права и маленькая книжечка — свидетельство о помолвке. Там же обнаружился носовой платок с его фамилией, карандаш, пачка сигарет, зажигалка и письмо, конверт от которого он сегодня отдал Шмотке.
Единственной необычной находкой был набор миниатюрных медалек. Ливетт собирался надеть их на банкете, но все забывал забрать их у ювелира и вспомнил только сегодня утром. Тяжелые Башмаки, казалось, ими живо заинтересовались. Было заметно, что Альбинос весьма сведущ в военной истории — он с почтением прикоснулся к бело-алой ленте Военного Креста, и морщины на белом лице стали еще глубже.
Не без сожаления он отложил медальки в сторону, и стоило карлику протянуть за ними ручонку, как он хватил человечка по раздутой голове с такой силой, что тот заскулил.
Роли ткнул пальцем в висевшую у него самого на груди целую коллекцию медалей. Эти были уже в натуральную величину, и среди них имелась даже медаль за кампанию, выигранную задолго до его появления на свет, — но ничего не сказал, а все остальные, хоть и столпились вокруг, все-таки старались держаться подальше от чайного ящика.
Никто не проронил ни слова. Альбинос продолжал свои неспешные изыскания со степенностью, проистекавшей от сознания собственной власти. Его интересовала и чековая книжка, и водительские права, но перелом в развитие событий внес совершенно неожиданный трофей. Письмо, бывшее внутри того конверта, который Джеффри отдал Шмотке, оказалось просьбой о благотворительном пожертвовании из Королевского Института Опеки Сирот Восточной Англии. То было возвышенное обращение — ксерокопия на дорогой бумаге — предварявшееся списком покровителей, возглавляемым членами королевской семьи. «Глубокоуважаемый мистер Ливетт» было аккуратно напечатано в начале письма, а внизу убедительными синими чернилами было оттиснуто факсимиле подписи лорда Бэкенхэма, президента, заверяющего адресата как в своей благодарности, так и в искренности. Так что неискушенного читателя сей документ невольно мог ввести в заблуждение. Действие же, оказанное им на Альбиноса, было потрясающим. Он снял темные очки и поднес листок к красным глазам, его губы беззвучно шевелились, пока он читал слово за словом, бледная рука чуть вздрагивала.
— А ну! — взорвался он внезапно, резко повернувшись лицом ко всей компании. — А ну, какая безмозглая скотина сваляла такого дурака, я спрашиваю?
С перепугу он дал волю ярости, отчего характер его предстал перед Джеффри во всей своей выразительности и силе, на фоне всего остального отребья, являвшего собой коллективный образ бессильного убожества.
Алые глаза, ужасные без очков, сузились от страха и гнева.
— Я только и делаю, что вас всех спасаю, — нет, что ли? За всеми за вами горшки выношу, видит Бог! Так из-за кого это мы нынче влипли?
Он был слишком потрясен, чтобы ругаться в полную силу. Его тревога передалась остальным, все испуганно отшатнулись прочь. Только у Роли хватило смелости ответить:
— Поговорить, это ты умеешь! — начал он. — Поговорить-то ты мастак. Тидди Долл, что да то да! Как все тиддингтонские. А что стряслось-то, а? Ну, и кто же он? Легавый?
— Легавый? Полиция, нешто? — Тидди Долл сплюнул. — Нет, это просто-напросто глубокоуважаемый мистер Ливетт, друг — знали бы вы чей — будьте здоровы! Вот что у него в бумагах! Вот — от лорда Бэкенхэма! Я сам как-то видел этого старика лорда у нас в лагере в Ипсвиче. А какой-то паршивый кретин учинил такое, пока я мучился со своими глазами! В натуре, вам на письмо наплевать! Ну, так что, слова эти из письма выкинем или как? Кто из вас, олухов, такого дурака свалял, я спрашиваю?
— Но он же был вместе со Шмоткой, Тидди! Мы же все видели! Они оба как дунут, когда нас заметили, сперва в кабак, а потом по проезду!
— Заткни свою глотку! Нашел время болтать! — Долл все никак не мог развязать веревку на запястьях Джеффри. Дыхание Альбиноса обдавало пленника жаром и дурным запахом, в то время как сам Тидди запричитал настырно и отвратительно.
— Потерпите минуточку, сэр, я мигом! Ошибочка вышла, в тумане-то. Это ктой-то из этих моих голубчиков, вон видите, они совсем нищие, бедняги, они в войну хлебнули лиха, так это ктой-то из них, уж и не знаю кто, но я разберусь! — ктой-то из них, видно, принял вас за одного из наших знакомцев!
Он наконец справился с узлом и злобно сдернул веревку.
— Сам-то я ничего и не видел. Плох я глазами-то, с самого с детства плох. Не такие у меня глаза, как у всех, вот поглядите-ка!
Он предоставил Джеффри эту возможность.
— Вот и в нашей доблестной армии мне не позволили делать то, к чему моя душа лежала, — признался он. — Пришлось остаться в лагере на бабьей работе, а я бы мог куда как больше пользы принести, да вот не дали! Но службы-то я понюхал! Я службу видал ровно как и вы, сэр! Так что вы уж меня простите, слепого и всеми обманутого!
Настал черед пластыря. Пленник уже сам подносил онемевшую руку к губам, когда Тидди Долл, несмотря на все свое беспокойство и опасность ситуации не устоял перед искушением сделать больно. Он рванул полоску пластыря так резко, что пронзительная боль застала Джеффри врасплох, вызвав у него невольный вскрик и слезы на глазах.
— Так-то оно получше, нет? — это было сильнее его, ухмылка так и растягивала тонкие губы Долла, леденеющие от страха. — Мы-то просто надумали тут разыграть одного нашего знакомца, сэр! — затараторил он.
— Даже не знаю, как вас упросить, чтобы вы мне поверили, но Бог — он видит, сэр! Меня аж ударило, как в жизни не ударяло, когда я вас тут при свете разглядел. Я враз сообразил, что это никакой не наш знакомец, сэр! Говорю вам! Не такая я темнота, как некоторые!
— Хватит! — тихо произнес Джеффри пересохшими губами. И тут же закашлялся, давясь и задыхаясь.
— Что, некому уж и воды принести? О, Господи Боже, вы все только и умеете, что шестерить! — Долл приплясывал от возбуждения. — Бедный джентльмен, как грубо с вами поступили по чьей-то идиотской дурости!
Джефф отмахнулся от горбуна, протянувшего ему эмалированную кружку, и превозмогая боль, поднялся на ноги. Он вполне владел собой.
— А где тот, другой? — требовательно спросил он. — Где тот человек, который был со мной?
— Ага, Тидди! — старший из братьев не упустил случая оправдаться. — А я что говорил! Они были вместе! Он и Шмотка были вместе! Теперь он сам признался! Они дружки!
— Я впервые с ним встретился утром того же дня, — холодно поглядев на сказавшего, произнес Джеффри, чеканя каждое слово, чему научился за время своей службы адъютантом. — Я желал получить у него некую информацию, для чего зашел в бар. Ваш безобразный шум, насколько я понял, испугал его, и он пустился бежать. Но так как мне было необходимо с ним переговорить, то я последовал за ним. Вы налетели на нас обоих всей оравой, а у кого-то из вас даже хватило наглости ударить меня по голове.
Собственная речь самому Джеффри показалась высокопарной, но, как он догадывался, для них его язык звучал как язык власти, и они превосходно его понимали.
Человек, которого он сперва даже не заметил, — с бельмом на глазу и с тонкой шеей, сжимающий в руках медные тарелочки цимбал, отвечал немедленно:
— Это вас дубинка Тиддина огрела. Только у Тидди в руках нет никакой музыки, у него у одного!
— Вот оно, твое спасибо! — в ответ хлынул поток убедительнейших инвектив. — Вот она, благодарность твоя! Я этого субчика под забором нашел, сэр, он там с голодухи подыхал! Попрошайка, вот кто он был! А теперь, вишь, разъелся и вон как мне отплатил!
Джеффри проигнорировал этот взрыв. Он чувствовал себя все лучше.
