Жорж Сименон - Лунный удар
Это звучало фальшиво» невероятно фальшиво!
— Где она?
— Где? А почему вы задаете этот вопрос мне?
— Разве она не в отеле?
— А почему бы ей быть здесь? За ваше здоровье!
Сколько же времени у вас ушло на то, чтобы спуститься по реке?
— Не важно! Значит, Адель не показывалась в отеле?
— Этого я не говорил. Быть-то она была, но теперь ее нет.
Тимар взял у него из рук бутылку и налил себе в третий раз. Затем внезапно обернулся в сторону бильярда и застал игроков врасплох. Они стояли неподвижно, навострив уши.
— Твой черед! Ну-ка, дуплет в угол! — поспешил крикнуть счетовод.
Никогда Тимар не испытывал подобного ощущения: он был крайне возбужден, но мысль работала удивительно четко. Он чувствовал себя способным на все, на самые невероятные поступки, но действовал с удивительным хладнокровием. Его мрачный взгляд снова остановился на Буйу. Самому Тимару казалось, что он выглядит разъяренным, но он не понимал, что производит впечатление терзаемого лихорадкой больного.
Именно это, его изнуренный вид и нервное возбуждение, испугали лесорубов.
Буйу отставил стаканы.
— Пойдем сюда, дружок! Давай поговорим.
Он увел Тимара в угол кафе, где они могли спокойно разговаривать, не боясь быть услышанными, поставил на стол бутылку и стаканы, сел, облокотясь о стол, и, протянув руку, положил ее на руку Тимара.
Посетители, сидевшие за соседним столиком, сейчас же удалились, бормоча:
— До завтра, Луи! Спокойной ночи всем!
Затем послышались их шаги на дороге. Остались только любители бильярда, с необычным оживлением гонявшие шары.
— Успокойся! Сейчас не время делать глупости.
Тон был покровительственный, но настолько мягкий, что напомнил Тимару голос одного патера, которого он встречал в юные годы.
— Не будем ломать комедию! Ведь мы оба мужчины.
Продолжая следить за лицом собеседника, Буйу пригубил вина из своего стакана, но снова взял бутылку, которую было схватил Тимар.
— Не сейчас.
На стенах, выкрашенных в пастельные тона, по-прежнему висели ритуальные маски. В кафе ничего не изменилось, разве что не было Адели. Он представил себе, как она, в своем неизменном шелковом платье, с серьезным выражением лица сидит за стойкой, погруженная в подсчеты, или, подперев подбородок руками, с безучастным видом глядит в пространство.
— Завтра дело будет слушаться в суде. Понимаешь?
Он придвинул лицо совсем близко к лицу Тимара.
Странная физиономия! Вблизи Буйу совсем не походил на человека-зверя, каким его привыкли себе представлять, и Тимару снова вспомнился патер, у которого вошло в привычку говорить убежденным тоном.
— Все улажено! Адель может не волноваться. Конечно, для этого пришлось соблюсти кучу предосторожностей.
— Где она?
— Повторяю, это мне неизвестно. О тебе не следует даже упоминать на суде. Лучше бы вообще никто не знал, что ты в Либревиле. Тебе еще невдомек? Адель — славная девочка и совсем не заслуживает того, чтобы ей влепили восемь или десять лет каторжных работ.
Тимару казалось, что у него галлюцинация: до него доносились слова, он понимал их смысл, но в то же время ему чудилось, что слова эти образовывают перед ним непроницаемую завесу.
Адель — славная девочка! Вот как они о ней говорят!
И они, черт возьми, конечно, спали с ней! Это все друзья-приятели, одна банда, для которой он стал помехой.
Тоном разгневанного юнца, который и слушать ничего не желает, он повторил:
— Где она?
Буйу, казалось, не знал что делать. Он выпил свой стакан, забыв помешать Тимару наполнить себе еще один.
— Послушай меня! Здесь белые держатся друг за друга. То, что она сделала, она и должна была сделать.
Рассуждать об этом бесполезно. Повторяю тебе, что все уже устроено и тебе остается только ждать и довериться…
— Разве, когда вы были ее любовником…
— Да нет же, молодой человек, ничего подобного не было.
— Вы сами мне говорили…
— Это не одно и то же. Нужно постараться понять, ведь положение очень серьезное. Я говорил, что спал с Аделью. И другие делали то же самое. Все это к делу не относится.
Тимар рассмеялся скрипучим смехом.
— Повторяю, это не имеет к делу никакого отношения. Вот почему я не позволю теперь…
Лицо Тимара внезапно побледнело, кулаки сжались, и Буйу поспешил продолжить:
— В жизни бывает всякое. В ту пору за спиной у Адели стоял Эжен. До тебя еще не дошло? Эжен никогда в таких случаях не ревновал. Он знал, как ему нужно поступать.
Тимар смеялся, но не был уверен, что через минуту не зарыдает от унижения.
— Мы, живущие здесь, и большие господа вроде губернатора и его компании, все мы были с ней близки.
Адель этим показывала расположение к нам, при ее ремесле это было просто необходимо.
Буйу говорил все резче, почти угрожающим тоном:
Я знаю Адель уже десять лет. Что же касается тебя, то, пожалуй, подобное случилось с ней впервые.
Знай я об этом раньше, я сделал бы все возможное, чтобы вам помешать. Так-то!
Он продолжал с большой горячностью:
— Хорошо еще, что Эжен умер как раз в ту ночь, так как — я уверен — все могло бы плохо обернуться. Ты по-прежнему не понимаешь? Нужно поставить точку над «и»? Вот тебе честное слово Буйу: Адель в затруднительном положении. Это чудо, что ей удалось более или менее выпутаться, правда, еще не совсем: дело окончательно решится только завтра. Так вот, повторяю, нас здесь несколько человек, которые не позволят, чтобы…
Он замолк. Может быть, почувствовал, что слишком далеко зашел? А может быть, его испугало лицо Тимара, бледное, с красными лихорадочными пятнами, блестящими глазами и багровыми губами? Длинные тонкие пальцы Тимара дрожали на столе.
— Нет смысла нам ссориться. Адель знает что делает.
Бильярдные шары все еще ударялись друг о друга, а оба игрока неутомимо огибали зеленое поле.
— Так вот! У Адели свой план. Завтра вечером все будет кончено. Она сможет возвратиться с тобой туда.
Что же касается того, права ли она, что покинула Либревиль, это уж ее дело.
— Где она сейчас?
— Где? Понятия не имею. Да и никто здесь не вправе спрашивать об этом. Слышишь? А ты — меньше чем кто-либо другой. Где она? Может быть, с кем-нибудь любезничает, чтобы спасти свою голову.
Буйу внезапно повернулся к бою, неподвижно стоявшему возле стойки:
— Запирай!
— А вы сматывайтесь! — обратился он к игрокам.
Теперь он сам был охвачен гневом. Тимар не знал, что ответить. Ему так хотелось выхватить револьвер, что рука судорожно сжалась. С грохотом закрылись ставни, и послышались удаляющиеся шаги двух последних клиентов.
— Если все это необходимо, чтобы спасти голову, неужели ты станешь вмешиваться…
Его сжатые кулаки готовы были обрушиться на Тимара, а тот, в свою очередь, уже схватился за револьвер.
Но нет! Зверь вдруг обернулся человеком, заговорил приветливо, похлопал молодого человека по плечу.
— Вот что, юноша, не нужно ничего вбивать себе в голову. Сейчас спокойно идите спать, а завтра вечером все будет кончено, и вы сможете отправиться вдвоем туда, к себе, и будете заниматься любовью, сколько душе угодно…
Тимар налил себе последний стакан и выпил. Вид у него был по-прежнему хмурый, беспокойный, но когда Буйу подтолкнул его к двери, он больше не спорил.
— Это женщина, перед которой нужно снимать шляпу, — услышал он за собой голос лесоруба.
Тимар потом не мог вспомнить, ни кто ему сунул в руку подсвечник, ни как он добрался до своей комнаты. Бросившись на кровать в одежде, он сорвал москитную сетку.
Он только хорошо помнил, что плакал, судорожно всхлипывая, и внезапно проснулся, как раз перед тем, как догорела и угасла свеча, и увидел, что сжимает в объятиях подушку, как будто это была Адель.
Глава двенадцатая
Все было сделано наспех, сновали какие-то люди, чувствовалось полное пренебрежение к традициям, и потому Тимар невольно подумал о похоронах Эжена Рено.
В здании суда не было ни лепных украшений, ни тяжелых деревянных панелей, ничего такого, что придавало бы обстановке надлежащую торжественность.
Большая комната с голыми стенами смело могла сойти за факторию. Стены были покрыты известкой, четыре окна выходили на веранду, где теснилось не менее двухсот негров: городские — в одежде, из леса — голые. Одни стояли, другие сидели на земле.
В помещении не было ни стульев, ни скамеек для публики, ни загородки для обвиняемого, ничего, что напоминало бы суд. Места официальных лиц отделяла от толпы веревка, но некоторые белые были допущены на эти огражденные места.
По другую сторону веревки толпились негры, испанцы, португальцы, наконец, несколько французов, которые, как Тимар, только что прибыли в город.
За столом, покрытым зеленым сукном, сидел, должно быть, председатель суда. Были ли находившиеся по обе стороны от него люди заседателями? А может быть, он вершил суд один? Тот, что писал, безусловно, являлся секретарем. Но что здесь делали прокурор и комиссар полиции, которые устроились на соломенных стульях, вытянув ноги? И еще какие-то лица, которых Тимар не знал.
