Буало-Нарсежак - Дурной возраст
Доктор вошел на кухню и присел на уголок стола:
— Дай мне стакан воды. Я устал. Кто тебе это сказал?
— Его зять. Он умер с наступлением вечера.
— Не приходя в сознание?
Люсьен колебался: последние слова Эрве были его собственностью, он не мог уступить ее никому.
— Не приходя в сознание.
— Иначе и быть не могло, — сказал доктор. — Мы с самого начала знали, что надежды практически нет. Удивительно даже, что он так долго боролся… Еще немножко воды, пожалуйста. Спасибо.
— Папа, я…
— Ну-ну, — прошептал доктор, обнимая Люсьена за плечи. — Надо быть мужественным, малыш. Я тебя понимаю. Жизнь — такая уж штука. Те, кого мы любим, покидают нас… Но мы с тобой по крайней мере вместе. Если бы у меня было время, пасхальные каникулы вот приближаются… Я возьму небольшой отпуск. Съездим к бабушке, например. — Он встал, опершись на руку Люсьена, выдавил улыбку. — И тебе, и мне плохо, так я полагаю. Тебе из-за Эрве, а мне… из-за всего. Пойду лягу. Если меня вызовут… Проще всего, конечно, отключить телефон. Я этого никогда не делал, но сегодня вечером хочется выспаться. Спокойной ночи. Одно могу тебе посоветовать: прими таблетку снотворного. Самую маленькую дозу. Для твоих лет этого достаточно. А завтра не ходи в лицей. Отдохни. До завтра, малыш.
Он вышел. Люсьен подождал, пока отец ляжет, и тоже поднялся. Прежде чем зайти в ванную, еще раз взглянул на содержимое саквояжа. Можно не сомневаться: номера купюр зафиксированы.
Надо бы предупредить Элиану. Ей долго не следует прикасаться к этим деньгам. И, кроме того, тем хуже! Она найдет выход, ничего не поделаешь.
Он проглотил две таблетки и улегся в постель. Отправиться путешествовать с отцом! Такого еще не случалось. Не исключено, это означало бы начало чего-то нового. Вдвоем? А почему бы и нет. Отцы и дети не обязательно враги. Сон сморил его, когда он очутился на бульваре Круазетт в Каннах, рядом с незнакомцем, чью фамилию он носил, в момент созерцания ночных корабликов, стоявших на вечном приколе. Он уже не знал, стал ли миллионером, или в кармане у него, как всегда, пусто. К тому же Элиана…
…Образ Элианы возник в минуту пробуждения. Ничего еще не кончено. Более того, осталось самое тяжкое.
Он быстро оделся, наскоро проглотил завтрак. Марта вошла в столовую.
— Месье сказал мне о вашем друге. Не могу опомниться.
Во что она вмешивается, эта старая кляча? Смерть Эрве — его личное дело, его одного. Охотница поговорить, она продолжала:
— Ваша школа, конечно, будет присутствовать на похоронах.
Она права. Предстоит еще эта ужасная церемония. Придется предстать перед родственниками.
— Я приготовлю вам темно-синий костюм, — добавила Марта. — В подобных случаях принято одеваться соответственно. И потом надо бы купить черный галстук.
— Я об этом подумаю, — рявкнул Люсьен. — А пока у меня другие дела.
Тридцать минут спустя он катил по дороге в Сюсе, накрепко привязав саквояж к багажнику. Убедить Элиану! Чего бы это ни стоило.
По дороге в школу Люсьен то и дело совершенствовал задуманное. Саквояж, конечно, оставался слабым местом. Элиана не смогла бы об этом умолчать. Следовало придумать какую-нибудь небылицу. Будто бы в последний момент, опасаясь попасть в ловушку, гангстеры довольствовались половиною выкупа. А затем у них произошла разборка. Здесь место темное и, очевидно, никогда не прояснится, а потому позволительны любые версии. Один из тех, кто приехал, чтобы вернуть Элиане двадцать пять миллионов, угрожал ей расправой, если она его выдаст. Это факт. Элиана, может, придумает что-нибудь более вразумительное. По мере того как приближался к хибаре, Люсьен терял в себе уверенность. Его охватывал стыд при мысли, что придется открыть Элиане свое истинное лицо. Насколько легко ему было вообразить сцену, настолько теперь он боялся, что не выдержит. Он испытывал робость, чувствовал, что не владеет собой, что он побежден.
Как дать ей понять и при этом не выглядеть неким поганым юнцом-соглядатаем, что он так долго держал ее потому, что… Какие слова найти, чтобы признаться в вещах довольно неясных, но вызвавших в нем такие эмоции?
Допустим, он скажет ей: «Я предпочел знать, что вы здесь, рядом… Без конца рассказывал себе сказки, чтобы не отпускать вас на волю. Убеждал себя, что вынужден удерживать вас в плену, затем — что следует откровенно признаться насчет похищения и, наконец, что мне пришлось затребовать выкуп из-за катастрофы с Эрве… Однако, быть может, все это было неправдой. Быть может, Эрве был всего лишь предлогом. Не знаю. Прочтите внимательно это письмо: не только то, что написано, но и то, что между строками… Вы с вашим опытом, которого мне так не хватает, может, сумеете мне объяснить…».
Он поехал медленнее. Спрыгнул с мотоцикла в сотне метров от хибары. С каждым шагом ноги повиновались все хуже. Он прислонил машину к стене, развязал ремни, стягивавшие саквояж, и наконец решился войти. Оставил дверь кухни распахнутой: предосторожности теперь ни к чему. Со стороны комнаты — полная тишина. Если бы Элиана узнала его голос, она, без сомнения, не двинулась бы с места, чтобы предоставить ему возможность запутаться в идиотских оправданиях, чтобы затем вернее доказать его вину. Небось обезумеет от злости. Он вынул письмо из бумажника, опять прислушался. А если она заболела? Ведь его не было почти трое суток. В прошлый раз у нее была мигрень. В тревоге он приблизился к двери комнаты.
— Мадемуазель!
Повторил громче:
— Мадемуазель!
Смешно называть ее мадемуазель, когда между ними установились такие близкие отношения.
— Элиана!
Наверное, внимательно слушает за дверью.
— Элиана! Это я… Люсьен Шайу… Я вам все объясню… Только сначала прочитайте записку.
Он сунул письмо под дверь, но его никто не схватил, как тогда.
— Пожалуйста… Прочтите!.. Обещаю, я открою затем дверь.
Он еще немного подождал:
— Читайте же! И вы будете свободны.
Он со всей силой стукнул кулаком о створку двери:
— Я возвращаю вам деньги. Поступить лучше не могу. Элиана, будьте великодушны. Прочитайте. Я все вложил в это письмо.
Он пытался различить хотя бы малейший шорох, но слышал лишь дыхание ветра во дворе.
— Вы заболели?
Это, конечно, хитрость. Если бы он открыл, она рванула бы дверь на себя, набросилась бы на него. На этот раз все равно.
— Вы ничего не хотите сказать? Пусть так. Раз вы мне не верите, я докажу, что доверяю вам.
Он взял со стола связку ключей и резко вложил ключ в замочную скважину.
— Вот видите — я открываю и выпускаю вас. Ну? Что же вы ждете? Боитесь меня? А я вам прямо говорю: это я. Люсьен…
Он легко толкнул створку двери, и в комнату по диагонали, через кухонную дверь, ворвался дневной свет. Он отступил на два шага. Ждал, что в приоткрытую дверь сразу увидит ее силуэт. Ничего подобного. Лезвием полоснула мысль: «Боже! Она мертва!».
Он толкнул дверь ногой — она ударилась о стену. Бросился вперед, подскочил к кровати, закружился волчком. Комната была пуста. «Я, видно, брежу!» В маленькой комнатке не было и намека на тайник. Никого в крохотном туалете. Нигде никого. К окну никто не прикасался. Решетка окна, филенки целые. Обезумев от тревоги, Люсьен зажег свечу и начал осмотр сызнова. Куски хлеба, пустые бутылки, открытые консервные банки свалены в углу. Она потрудилась убрать мусор. Одеяла сложены на кровати. Похоже скорее на рассчитанный отъезд, чем на побег. Но каким образом ей удалось выйти отсюда?
Вдруг он понял. Внизу, где занавеска маскировала ведущую в гараж дверь, виднелась кучка мусора, сломанная пилка для ногтей, ножницы, искореженный консервный нож. Он приподнял занавеску и обнаружил болтающийся замок. Благодаря немыслимому терпению Элиане удалось сокрушить гнилое от сырости дерево, вытащить винты, вынуть из паза замок. Он тупо все это разглядывал. Видно, она работала часами и днями напролет… С самого начала решила, что ее жизнь в опасности, и с настойчивостью животного, попавшего в капкан, била в одну точку, имея в распоряжении только те орудия труда, которые удалось добыть и которые служили вместо зубов и когтей.
Люсьену оставалось лишь толкнуть дверь, чтобы пройти в гараж. На подставках стоял катер отца Эрве, рядом лежала пахнувшая дегтем рыбачья лодка. Деревянная перекладина, блокировавшая обе створки двери, была вынута. Элиана вышла здесь. Когда? Его надули. Ему и в голову не приходило, что пилку и ножницы попросили только для того, чтобы улизнуть. Как же он наивен! Он вернулся на кухню, его воротило от отвращения ко всем этим уловкам. Машинально подобрал валявшееся на полу письмо и порвал его в клочки. Все пропало! Теперь арест, притом скорый. Именно арест. Разумеется, заключение под стражу. Прежде чем исчезнуть, Элиана, конечно, внимательно изучила местность, хорошенько все запомнила, чтобы затем указать полиции точное местонахождение лачуги. Зачем себя обманывать? А если и голос своего тюремщика она узнала?!
